Сергей Калашников - Своё никому не отдам Страница 38

Вот ведь, опять, получается, статусные соображения срабатывают. Так, за счёт казны старый плотник обеспечивает себе положение в местной, островной иерархии. А его, мальчишку легковерного, вокруг пальца обвёл, получается.

Настроение окончательно испортилось, когда добрались до места, где полным ходом шла стройка. Ни сноровка, с которой собирался путь, ни чёткая организация подачи материала и его рачительное использование — ничто больше не радовало глаз.

Дальше катили по грунту. Разницу между ездой по колдобинам и плавным ходом кареты по железным накладкам брусовой дороги прочувствовали сразу. И снова на душе стало неладно. На этот раз от того, что теперь приходится трястись, а не ехать плавно и гладко.

Когда поравнялись со станицей, куда они с Федотом и Василием выбрались к берегу в прошлом году, вместо того, чтобы повернуть к терему, решил проехать западной окраиной заповедного леса. Места там считаются вовсе ненаселёнными, и дорог быть не должно вовсе, но эта мысль даже в голову не пришла, и, как оказалось, правильно. Нашёлся путь, причём не хуже обычных, что проложены сквозь леса. И население здесь имелось, причём не такое уж малое.

Крестьяне не боярские и не казённые проживали в этих местах и никакого оброка не платили, а заодно и повинностей не несли. Деревеньки их невеликие в промежутке между берегом и заповедным бором ютились тоже в лесах, но уже не заповедных, а обычных, коими всё тут заросло. Настроения Грише это снова не улучшило, особенно, когда он сообразил, что патрули из крепости об этих людях знали, ночевали тут под крышами и даже мало-мальскую торговлю вели, унося отсюда в котомках шматы сала, а обратно принося иголки, посуду и, случалось, лемехи для плугов. А, главное, меды здесь готовили самые наилучшие и угощали ими случайных путников от всей широкой рысской души.

Так что дьяка с оброчной сказкой он сюда обязательно отправит. Хотя… странные мысли зашевелились в сознании. Подумает спервоначалу.

Дома хандра отпустила царевича в один миг. Круговерть дел сразу захватила его и разом смыла тёмный осадок, появившийся в душе во время поездки по северному побережью. Да, в конце-то концов, не последняя, чай, ошибка в его жизни эта дорога. Будут и другие, похлеще. А тут Федот весь извёлся, как ему не терпится какую-то новость выложить.

Ну да про это позднее речь. Чтобы не отвлекаться, следует окончить сказ про пушечные стволы. Именно стволы, потому что привезли их сразу два, но не сразу, а пару месяцев спустя, когда лист уже желтеть начал.

— Ты, царевич, на словах поминал, что о восьми клёпках стволы собирать нужно, а только у нас четыре вышло, — степенный Остап и сын его Семён, знакомые по мастерским, где полосы на уголки переминали, с гордостью показывают плоды трудов своих. — Остальные-то загадки, что ты и девка твоя нам оставили, разгадали, а эту не смогли. Вот, гляди!

Рогожа с воза откинута и взору представлены два орудийных ствола. Уже на глаз видно, что калибром они куда как меньше запланированных ста миллиметров. В аккурат вдвое. То есть, снова пятидесятки. Что за напасть?!

Перерыв составленные ими с Наташкой бумаги, засаленные и потёртые после использования по назначению, Гриша отыскал свою собственную оплошку. Он радиус указывал, а работнички приняли это за диаметр, как привыкли сами замерять, да прописывать. Отсюда и произошла целая цепь нестыковок, которые работники разрешили по своему разумению. И вот результат. Нарезной ствол длиной два метра сложен из четырёх продольных желобов-клёпок, стянутых не проволокой, как думалось, а посаженными на горячее обручами. Сзаду клиновой замок с рычагом, чтобы отпирался в одно движение и, что просто поразительно, прекрасно просматриваются нарезы, совпавшие на переходе от одной «дощечки» к другой. А вот камора оказалась больше, чем можно было ожидать. Её внутренний просвет в точности равнялся наружной толщине ствола.

— Не вырвет? — царевичу даже смотреть на это боязно.

— Ни в жисть. Мы всю внешнюю поверхность обточили, оставив тут утолщение. И камору от самого дульного среза сюда насадили. Да и разорвать не должно — вишь, толща какая, — сразу видно, что мастера горды собственным произведением.

Толщина в этом месте действительно вызывает уважение. Да и надетые поверх ствола обручи выглядят убедительно. Они тут в два слоя, причем, чем ближе к хвосту, тем толще.

— Палить пробовали? — не унимается Гриша.

— Было дело. Бревном стрельнули.

— А пороху сколь положили?

— Сколь в камору вошло, столь и положили. Сразу упредить хочу, лягается она немилосердно. Бревно-то далече улетело, а пушка — не очень, потому как стену проломила насквозь. А она из вот таких брёвен была, — Семён показал в обхват.

Станок, прицел, пальба обычными для делаемых уже в немалом количестве пятидесятимиллиметровок чугунными ядрами в свинцовой оболочке. Сосновую стенку метровой толщины эта пушка так и не пробивала. Собственно, не удивило это никого. Орудия так и оставили на пушкарском дворе, укрыв от непогоды кожаными чехлами. Линейному кораблю таким орудием фатальных повреждений не нанесёшь, а обычные метровые пушки этого калибра намного проще делать, станки для них поворотливей и не так страшно из них палить. А поражают они свои цели с ненамного меньшим вредом для супостата.

Потом Тыртов попросил отдать эти громоздкие сооружения ему, и их отволокли в крепость. Гриша мысленно оплакал постигшую его неудачу, в которой целиком винил самого себя. Не сообразил, как понятно размер указать, вот и вышло не то, что хотел. А стомиллиметровку он всё-таки закажет и испытает. Позднее, когда снова всё прорисует и образмерит без поспешности.

Следующая страница в истории этой незадавшейся с самого начала затеи раскрылась уже зимой. С наблюдательной вышки, отстроенной заново вместо разбитой сельджуками в прошлый раз, пришло уведомление о приближении неприятельского флота. На этот раз десяток галер и три быстроходных фрегата явно намеревались захватить порт мощным ударом. Тревога, поднятая без участия царевича, населением была воспринята привычно — все насельцы быстро покинули город со чадами и домочадцами, залив печи без особого напоминания. Приобретённый год тому назад опыт никто не позабыл.

Гриц побежал на горку, склон которой обращен к морю, а тут всё уже не так как раньше. Вправо по берегу стрельцы со своими колёсными пищалями занимают позиции. На левом мысу тоже какое-то шевеление видно. Кажется чехлы снимают с крепостных орудий, завезённых туда уже давненько. Но хорошо не разглядишь — батарея в низинке стоит и с моря её прикрывает поросший редколесьем берег. Второй батареи и не видать нигде, зато прямо тут на холме стоят два вращающихся домика из которых торчат длинные тонкие стволы — те самые неудачные «бочковые» пушки. Неприятель ещё далеко, километрах в восьми. Но наводчики уже что-то выцеливают, отчего будки крутятся из стороны в сторону и водят вверх-вниз своими длинными носами.

А вот и пальба из них пошла. Снаряды улетают вдаль, а что творится в месте, куда они попадают, разглядеть не удаётся. Стало видно три фрегата и десяток галер, идущих ко входу в залив, причём галеры, наполненные пехотой, движутся с опережением. Поспешают, растянувшись фронтом сюда, правее правого мыса. Но пара отклонилась к востоку, огибая выступ берега, чтобы и с другой стороны высадить сильный отряд уже на внешнюю сторону левого мыса.

Чуть погодя стало заметно, что одна из галер начала отставать от остальных и как-то покосилась. А тут справа ударила невидимая бывшая крепостная батарея, и всплески встали рядом с другим гребным кораблём, торопящимся к берегу. Три всплеска, а выстрелов было четыре — значит, одно ядро попало в цель. Потом слева громыхнуло, но чем кончилось дело, понять не удалось — мыс не дал. С далекой отсюда вершины отстрелялись по низкому силуэту, скрывающемуся за выступом береговой линии. Там к приглубому берегу сельджуки пытались подойти вплотную, чтобы высадить пехоту по сходням сразу на сушу. Но не дошли. Потому что второй залп той батареи был направлен во фрегат, стало быть, по мнению комендоров, галера своё уже получила. Или две? Две же сюда направлялись.

Не успевая толком разобраться в происходящем на раскрывшейся перед ним обширной картине сражения, царевич замечал лишь интенсивную стрельбу с берега и её угнетающие супостата последствия. Ядра бывших крепостных орудий ложились вокруг фрегатов, отчего те на расстояние досягаемости своих орудий к берегу не подходили. Выпущенные ими ядра плюхались в воду. Иногда невидимые на берегу орудия выпускали залп-другой по какой-то из бегущих к берегу галер, но основной урон им наносили всё-таки «неудачные» пушки. К отмелому берегу справа попытались подойти несколько спущенных с тех же галер шлюпок, но затяфкала вывезенная к этому месту батарея коротких пятидесятимиллиметровых гладкостволок, и шлюпки поломались. Как только от удара ядра разошлась на доски последняя из них, пушечки прицепили к передкам и куда-то умчали, погоняя лошадок, лихие ездовые.