Катарсис (СИ) - Аверин Евгений Анатольевич Страница 38

Сухозанет оказался прав. Турки тянуть не стали. Нас атаковали плотными колоннами. Наши предположения по направлению оказались верны. Как только ровное место заполнилось турецкими мундирами, я скомандовал огонь. Самуэлю доверили крутить ручку динамо. Он только глаза выпучивал. Когда дым стал рассеиваться, сказал:

— Это адская шарманка! Я чувствую себя чертом в аду, играющим на погибель грешников.

— Цель накрыта, — крикнул сбоку Кирилл.

Наступление прекратилось. Вся равнина покрыта трупами. Площадь небольшая, поэтому мало кто уцелел. Англичанин проглатывает слюну и смотрит из под ладони, что-то бормоча под нос. Сейчас наши пойдут в контратаку. Точно, офицеры уже ведут вперед русскую пехоту.

— По позициям огонь! — ору я.

Установки отработали по горе. Заволокло желтым дымом. Вслед ударили пушки и пошла пехота.

Но восемь тысяч в наступлении на тридцать тысяч в укрепленном районе — это очень мало. Даже если это бравые русские солдаты против турок. Я отметил, что турецкие пушки не стреляют.

Наши откатились назад и заняли позиции на равнине. А турки ринулись в контратаку. И волну пули не остановили. На меня летел здоровяк в синих штанах и голый по пояс. Выстрел хауды отбросил его. Через полминуты передо мной валялось пять трупов, разряженные пистолеты и сломанное о голову турка ружье.

В левой руке я зажал нож, в правой саблю. Смуглый тощий боец с палашем попытался меня достать с разбега. Я просто шагнул назад, а когда палаш по инерции опустился, махнул лезвием по горлу. Турок осел, зажав шею двумя руками. Второй оказался опытней и сделал финт. Саблю я отбил, а вот большой кинжал полоснул меня по правому плечу. Боли я не почувствовал, только горячая струя пошла по руке. Левой рукой я метнул нож. Расчета на поражение не было, только на отвлечение внимания. И сабля турка отклонилась, отбив нож в землю. А я вогнал свою в солнечное сплетение и отшагнул вправо от слабого ответного удара.

Потом натиск ослаб, и уже наши войска поднялись в атаку. Мои с бешеными воплями бросились догонять противника. Я осмотрел рану. Глубокий порез. На жаре не сулит ничего приятного. Надо зашивать и обрабатывать. Противостолбнячной сывортки нет и пока не будет. И заражение крови элементарно получить. Залив рану водкой, я перевязал руку, как мог. Санитары ,повинуясь общему порыву, убежали вперед. Надо догонять своих. Я оглянулся.

Сзади стоял Михаил Павлович. В руке его пистолет со взведенным курком. Невдалеке десяток казаков охраны.

— Тебя еще не хватало! — прорычал сквозь зубы я, но он услышал.

Картину разум нарисовал простую. Меня отправили на бой, чтобы завладеть всем. Тем достанется имущество по завещанию, а этому Алена. Или саблей в шею, если успею раненой рукой его проткнуть. Великий Князь опустил пистолет и подошел ко мне вплотную.

— Здравствуйте, Гурский. Пройдемся к турецким позициям?

— Зачем такие сложности? Впрочем, извольте.

До ближайших камней метров сто. За ними еще двести метров равнины и там бьют огрызающихся турок. Я подобрал нож и вложил саблю в ножны.

— А я приехал с просьбой, — молвил он глядя вдаль меж двух скал, — Пристрелите меня.

— Что с Аленой? — я подступил вплотную.

Мой взгляд из поллобья должен его прожечь насквозь. Стрелять нечем, а вот нож воткну запросто. И очень немного меня от этого отделяет.

— Все хорошо с ней. Я привез ее еще сегодня ранним утром. У вас нет никаких причин сомневаться в вашей супруге. И я не позволил себе переступить через дозволенные границы. Со мной нехорошо. Решайте. Скоро турки воспрянут и наши вернутся на позиции.

— Объяснитесь, — я поглаживаю рукоять ножа.

— Так бывает. Я околдован и ничего не могу с собой поделать. Разум говорит, что это не увлечение, а наваждение.

— Если вы даете слово, что не предпринимали дурного в отношении Елены Петровны, то зачем вас пристрелить?

— От дела удержался, а от мыслей нет. Сколько пытался, не могу и все тут. С этим и приехал. Не могу сам справиться. И в себе удержать не могу. Считаю, что имеете полное право сатисфакции. Дуэль между нами невозможна, а случайный турок вполне. Вон тела валяются.

— Тогда и я признаюсь. Думал убить вас, как только повод будет. И плевать на все последствия. Только один старец отговорил. Сказал, что другие способы можно употребить. Время и расстояние.

— Интересно. Повторить ваше путешествие?

— Это уже решайте сами. Он обмолвился и еще про одно, что родственники переходят в другой разряд. Мы — не родственники. И не представляю, о чем речь.

— Ну почему же? Такое возможно, если я стану крестным отцом вашего ребенка. Тогда Елена Петровна будет кумой. Пообещайте, что не забудете про меня, когда время придет.

Мы пожали руки и разошлись. Мои вернулись без потерь. Санитары бросились обрабатывать рану. Тут же и зашили, напоив стаканом водки. Через два часа я вполне был на ногах. Как раз меня вызвали на совещание.

— Четыре орудия, пригодные для ремонта, мы захватили, — сообщил Сухозанет, — остальные разбиты совершенно. Погибших турок великое множество. В ближайшие несколько дней они точно не полезут. Отошли наверх и закрепились в обороне. Задача выполнена. Угроза прорыва блокады устранена. Отдельно хочу отметить графа Зарайского-Андского с его ракетами. Очень жаль, что больше их нет. Имею распоряжение в случае успеха отправить вас немедленно обратно. Поэтому приношу благодарности и прошу выполнить предписанное.

— Выполню прямо с утра, — киваю я.

Обратно добрались без приключений. В лагерь я даже не заехал, сразу к берегу. Через час Алена прыгнула из лодки в мои объятия.

-Чего натворила, что тебя под конвоем обратно привезли? — улыбаюсь я после поцелуев и объятий.

-Уже успел добраться до тебя? — серьезно смотрит жена, — припугнула немного, чтоб настойчивость сбавил. И сказала, что я нужна тебе здесь. А остальное пусть летит в тартарары.

— Михаил Павлович несчастный человек. Вскружила ему голову.

— Сам себе вскружил. Делом надо заниматься, а не бабами любоваться.

— А ведь я чуть не убил его.

— Что за ребячество? — отпрянула Алена, — Кто говорил про объекты оперативной разработки? А как получаться стало, так сразу караул кричать?

— Так я и не убил. Договорились, что крестным станет, как повод будет.

— Вот и не пугай меня. Все будет хорошо, я чувствую. Говорят, штурм скоро?

— Совсем скоро. А потом мой выход.

— Не твой, а наш. Один никуда не пойдешь!

Потап возвращался в деревню. Из тюрьмы. Гранитная уверенность впечатывалась в каждое движение, слово, взгляд. Он знал, что будет делать. И не сомневался ни в чем.

Полгода назад к мужикам подошли зарайские ухарцы и попросили старших поговорить. Собрались нарочито тайно, ночью, как тати. Главный из зарайских объявил, что все связанное с ними должно быть в тайне. Пришли самые почтенные дядьки васи, провы, михайлы. Важно расселись по скамьям, задрали расчесанные бороды кверху.

Суть разговора свелась к тому, что надо для присмотра за порядком выбрать тайных людей. Человек пять. Сила называется. А к ней старшего, который связь держать будет с зарайскими. Если на что обида случилась, то по совести между своими разобрать. А если с властями или барином спор, то и с ними. Не по закону, который для нужд бар и властей писан, а по совести. Деревенская Сила и должна решать, что сделать. Над Старшим есть Большой. Над Большим и над всем уездом Голова. А что там дальше, никто не знает.

Мир всю ночь спорил и порешил Старшим Потапа выбрать, а в Силу ему определить пятерых надежных парней. Выбрали, поклялись тайну хранить на кресте да и разошлись. Потап секретно съездил к Большому. Мол, кобылу присматривал, а тот продавал. Разговаривали в хлеву.

— Смотри, Потап, дело сурьезное, — поднял бровь Большой, — господа, как взбесились. Выглядывают нашего брата. Да в острог норовят. Сам слыхал, как полковник стращал: «Как зараза, распостранилась, — говорит, — везде проникла, ужо найдем управу».