Алексей Федосов - Записки грибника #2 Страница 4

— Черт с тобой, живи. Но есть одно но. Мишаня, ежели узнаю, кто мне поведает, увижу или прознаю о твоих подвигах, лично спущу шкуру. Сговорились? — надо идти… надо поручить догляд за «одуванчиком» Надо… Проще в склерозник залезть и там глянуть что — Не надо.

В хитрых глазенках вспыхнула маленькая искорка. Но я притушил её. — Пойдешь ко мне… Стой спокойно, пока с тобой разговариваю. — Пресек его попытку, оглянутся на своих недругов.

— Там в доме, на кровати спит «одуванчик». Алешка — пастушок, — Выставил перед собой кулак, — Только вздумай так его назвать, ухи враз откручу и на задницу пришью.

— Как? — Он был самое искреннее удивление. Ню — ню…

— Сам знаешь, как. Так вот. Его не будить, пусть выспится, потом накормишь, много ему каши не давай, пару ложек. Опосля придете ко мне… — И тут меня клюнуло в седалище.

— Ко мне приходить не надо. Идешь к его тетке, скажешь — Федор вечером придет. Мол, разговор есть. Усек? Опосля он ходит с тобой.

Он кивнул. А я решил добить его.

— Алешка наверно будет жить у нас. А так как он самый молодший среди вас, быть тебе ему наставником, а там глядишь и братом. Теперь ты за него передо мной отвечать будешь. Случиться что али набедокурит с тебя спрос. Ступай.

«Вот это глазищи, в половину лица, рот приоткрыт, бровки поднялись домиком. Вот теперь удивлен по настоящему… Иди радость моя, иди…

Это тебе за плагиаторство. Лечение от личной безответственности — личная ответственность»

Посмотрел вслед плетущемуся по дороге подростку. Вздохнул и пошел на работу.

На широкой площади перед мастерской собралась немаленькая толпа, навскидку в ней было человек тридцать, сорок, а может даже больше и гудела, как пчелы в улье. По мере того как я подходил ближе, звук становился тише, а когда взошел на крыльцо и повернулся лицом к народу, наступила полная тишина.

На меня смотрело множество глаз, в которых отображалось все, от надежды до простого интереса, отчаяния и безразличия. Кто-то из собравшихся очень хотел быть принятым на работу, а другой пришел за компанию с другом. Мелькнула мысль.

«Никодима сюда надо. Чтоб сам все увидел, своими глазами, а не слушал потом сухой отчет стрельцов, сидящих на сторожевой вышке и заинтересованно рассматривающих сборище. Так ведь нет его, уехал»

Прокашлявшись в кулак, поднял руку, привлекая все общее внимание, — Люди. Всей толпой в двери не переть. Входить по одному, когда выйдет другой. Поняли меня? Ежели войдут двое, выгоню обоих и на работу не приму. Понятно слово молвлю? Али стрельцов поставить надобно?

Все молчат, только закивали отдельные болванчики, раз, два, три… И еще пяток. Этих на хер.

— Как звать?

— Антошка, прозвище Томилко, Фомин сын, прозвище Тетеря.

Я склонился над листом бумаги, записывая.

— Грамоту разумеешь?

— Да.

— Счету обучен?

— Самую малость.

Кладу перед парнем бумагу, карандаш, — Пиши.

Он не смело взял в руки свинцовый карандаш, — А что писать — то?

«А на самом деле что писать?» — молча посмотрел на свою первую жертву, а вслух произнес: — Прошу, принять на работу.

— А зачем?

— Надобно так. — И до меня начинает доходить, что в одиночку, месяц колупаться буду.

Выхожу на улицу, подзываю первого попавшегося на глаза пацана:

— Найди, и позови сюда Клима. Будет спрашивать, скажи — Федор срочно зовет.

«Этот счаз из гонца три души вытащит, прежде чем придет» — подумал, глядя вслед бегущему парнишке.

Первая жертва собеседования сидела на лавке и корпела, выводя буквы, высунув от усердия язык и склонив голову набок. Когда я вошел, он даже не оторвался от своего занятия.

Встал рядом. Пишет медленно, но без ошибок, тщательно выводя каждую букву. Закончив, аккуратно положил орудие труда, рядом.

— Антон, расскажи, что ты умеешь делать?

Он встал, подобрал свою шапку, положенную им ранее на край стола, смял и покрутил в руках.

— Отцу с братьями помогаю. Могу скотину обиходить, землю пахать, в огороде…

— А что сам умеешь али научился у кого. — Спрашиваю и понимаю бессмысленность вопросов. Они крестьяне, всё, что можно сделать дома — делают. А что нельзя — обменивают или выменивают. Натуральное хозяйство. Ясненько и понятненько.

Он пожал плечами, переступил с ноги на ногу и только хотел ответить, да я задал другой вопрос.

— А сколько у тебя братьев?

— Шесть и две сестрицы, молодшие. — По его лицу скользнула улыбка.

— Как их звать?

— Анюта и Евдоха. — Вокруг глаз собрались морщинки, уголки губ приподнялись.

— Любы они тебе?

Он широко улыбнулся и кивнул.

— Поди, шустрые?

— Особливо молодшая, Анюта.

— Ты среди братьев, старший или младший? — Я обошел вокруг стола и сел на табурет.

Скрипнули дверные петли, обернувшись, увидел входящего в светелку Клима, махнул ему рукой, подзывая, — Ты куда запропал?

Когда он подошел ближе, указал на стопку бумаги и прочие канцелярские принадлежности. — Садись, будешь обязанности дьяка, исполнять. Записываешь — как звать, прозвище отца, сколько в семье народу.

Он кивнул и, усаживаясь на лавку, проворчал вполголоса, — За каким лешим, давеча…

Я нагнулся к самому уху и спросил, — А ты, рыба моя, всех переписал? И даже чужаков? А вот они меня больше всего интересуют, хочу и не хочу, чтоб они здесь, у нас, работали. Понятно говорю?

Выпрямившись, посмотрел в глаза стоящему напротив меня парню, — Антон, отвечай как на духу. Ты откель родом?

На его лице не дрогнул ни один мускул, — Федор, вот те крест, здеся родился?

Я еще немного по рассматривал его в упор, потом кивнул, соглашаясь, — Ну что же, так тому и быть.

— Клим, задай ему пару задачек на сложение и вычитание, проверь счет от нуля до… Сам придумаешь. Самое главное чтоб они писать и считать умели. А я пойду, разгоню половину на завтра, а то седня, до потемок торчать будем.

Встал, оперся двумя руками о столешницу, — Антон, а ты лжу молвишь… В нашей деревне нет таких дворов, где хозяин носит прозвище — Тетеря. Так что, мил человек, сказывай — кто ты и откуда.

Он ещё некоторое время сопротивлялся, потом отвел взгляд в сторону, и по виску сползла капелька пота. Дрогнули пальцы правой руки, сильно смяв шапку.

— Антон. Мне не любы две вещи, когда лгут и пьют без меры. — И задумался, рассматривая стоящего передо мной, крестьянского парня.

— Вот он, — Указал на смотрящего, на нас, Клима, — давеча чуть не был бит, когда стал переписывать всех, кто живет у нас.

— Клим. Глянь, там есть такое прозвище среди наших?

— Нет.

— Слышишь, Антон — нету.

— Значиться не возьмешь? — Спросил он, глухим голосом.

— Чужих, не возьму, а своих возьму.

Он криво ухмыльнулся и посмотрел на меня, — Надобно в кабалу иттить, чтоб своим стать?

— На хер идти надо. Вот пришел ты, взял я тебя, обучил, потратил время и деньги, а ты соберешься да и продашься боярину какому. Погрузишь свое барахлишко на телегу и уедешь, куда ни-будь. Кто у меня замес-то тебя, здесь работать будет?

— Так я и молвлю…

Я выставил перед собой ладонь, останавливая его, — Погодь. Ты всех знаешь?

— Кого? — Он посмотрел на меня с самым простодушным видом.

— Знаешь, знаешь. Собери мне всех. Хочу с вами, чужаками, отдельно поговорить.

— А где ж я их найду?

— Там же, где тебя нашел, на дворе. Давай на задах, за баней деда Филимона, через ополчаса.

Он посмотрел на меня так, словно чего-то не понял.

— У тебя корова в семье есть?

Он кивнул,

Ополчаса — столько мамка её доит. Понял?

— Да.

— Иди, буду ждать.

Проводил взглядом уходящего Антона и, когда за ним закрылась дверь, повернулся к сидящему рядом со мной Климу, — точно такого прозвища у наших нет?

Он на миг задумался, поджал губу и приподнял плечи, — А я уже и не припомню. Страху тогда натерпелся, когда бабы и мужики глотки драть стали, а самые ретивые за дубье схватились.

— Сходи записи возьми, они у меня в избе, на верхней полке лежат. А я пока разгоню половину, спрошу — кто грамотный и считать умеет. Думаю, половина точно уйдет. Оставшиеся пускай напишут чего ни-будь и задачку решат.

Клим встал, и мы пошли, на выходе придержал за плечо, — Ежели увидишь там мальчонку белобрысого и Мишку нашего, не удивляйся.

Он оглянулся и коротко кивнув, шагнул в сени.

Площадь встретила меня почти тишиной, легкий гул стих при моем появлении. С крыльца оглядел собравшихся и оставшихся. — Люди, седня буду молвить с теми, кто могет читать и писать. Кто не умеет, завтра приходи.

— А завтрева, молвишь, что не надобно? — Спросил кто-то в полный голос.

— А ты кто?

Из задних рядов, раздвинув мужиков плечом, протиснулся кряжистый парень. Не доходя пару шагов до крыльца, остановился, снял с головы шапку и поклонился, — Федор я, сын Митрофана.