Андрей Гончаров - Два выстрела во втором антракте Страница 4

— Садись, Ваня, — сказал Нойман. — Знакомься, это… Хотя будет лучше, если ты сам определишь, кто есть кто.

Ваня кивнул, взглянул на сыщиков и сказал:

— Вы — майор Углов, Кирилл Андреевич. Вы не курите и к выпивке равнодушны. К одежде, обуви, дорогим часам и машинам, впрочем, тоже. И путешествия вас не очень радуют, вы не понимаете, почему это люди так стремятся увидеть далекие страны. Что вас по-настоящему волнует, так это царящая в мире несправедливость. Вас возмущает, что люди жадные, злые, порочные занимают высокое положение, получают незаслуженные почести, а умные, щедрые, талантливые — унижены. Но вы совсем не революционер, не мечтаете о новом, справедливом общественном устройстве. Вы понимаете, что неравенство неизбежно, и готовы с ним мириться. Единственное, чего бы вы хотели, — это наказать негодяев. Некоторых, даже многих — казнить. Что еще… Вы женаты, у вас двое детей. Однако к жене… Хотя об этом, наверное, не стоит…

— Да, не стоит, — кивнул научный руководитель, краем глаза глянув на майора. Тот сидел бледный, растерянный и только сжимал и разжимал кулаки.

— А вы — капитан Дружинин, Игорь Сергеевич, — сказал Ваня, повернувшись ко второму сыщику. — Вы совсем другой человек, чем ваш товарищ. Вас многое увлекает, многое в мире интересно. Вы хотели бы попробовать и то, и другое, и третье — как можно больше впечатлений! Особенно вас интересуют женщины, у вас много знакомых, но ни одной крепкой привязанности; поэтому вы до сих пор не женаты. Хотя недавно была одна женщина, к которой вы испытали настоящее сильное чувство. Но с ней что-то случилось… Что-то трагическое…

— Она погибла, — глухо сказал Дружинин. Он сидел, внимательно глядя на необычного напарника — твердо, глаза в глаза.

— Да, конечно, как я сразу не понял… Вы всегда будете ее помнить. А еще вы человек скрытный, умеете прятать свои мысли и чувства — это вам удается лучше, чем вашему старшему товарищу. Например, был какой-то момент, связанный с вашим предыдущим расследованием, который вы хотели бы скрыть, и вам это удается — я не понимаю, о чем идет речь. Хотя я и не пытаюсь проникнуть в ваше прошлое, мне такую задачу не ставили…

— Ну, что, я думаю, достаточно? — спросил Нойман.

— Да, вполне, — ответил Дружинин.

— Главное о своем новом товарище вы уже поняли. Ваня — очень сильный эмпат, отчасти даже телепат. Мысли в прямом смысле слова читать, конечно, не может — да этого и никто не может, — но улавливать чувства, предпочтения людей вполне способен. Из-за этой его способности мы и решили включить его в вашу группу. Ведь вы отправляетесь в эпоху, в которую очень сильно было революционное движение. Вы будете действовать среди террористов, подпольщиков. Там будет полно провокаторов, двойных агентов, предателей. И чтобы выполнить задание — да просто чтобы не погибнуть, — вам надо будет точно знать, кто вам врет, а кто говорит правду. И в этом Ваня будет вам незаменимым помощником.

— Да, ложь я сразу могу отличить, — сказал парень.

— Мне, собственно, осталось сказать о вашем товарище немногое, — сказал Нойман. — Полушкин Иван Валентинович. 23 года. В детстве страдал аутизмом, церебральным параличом. Лечился. Оба своих недостатка в значительной степени преодолел, хотя последствия остались. По образованию математик. К нам на работу пришел сам, долго просился, прежде чем взяли. Сказал, что хочет послужить на благо Отечества. Я надеюсь, что вы сработаетесь.

— Что касается меня, то я уверен, что мы сработаемся, — сказал Ваня. — У нас много общего — больше, чем кажется на первый взгляд. Я, правда, очень плохо стреляю и совсем не умею драться и ездить верхом. Но я умею распутывать разные загадки, которые загадывает жизнь. И я тоже, как и Кирилл Андреевич, хочу бороться с несправедливостью.

— Да, я тоже думаю, что мы поладим, — согласился Углов. — Так что давайте поговорим о деталях заброски. Как я понял, речь идет об оперном театре?

— Да, речь идет о Киевской опере, — кивнул Нойман. — Здесь 1 сентября на спектакле «Сказка о царе Салтане» террорист Богров будет стрелять в Столыпина. Руководство проекта совещалось с историками, и мы пришли к выводу, что будет удобнее всего перенести вас в театр непосредственно перед покушением. Думаю, лучше всего для этого подойдет одна из гримерных актеров массовки — тех, кто будет занят только в четвертом действии. Во втором действии им в театре делать нечего, гримерная будет пустовать. Вы выберете себе подходящие костюмы, отыщете удобную позицию и увидите сам момент покушения. Это сильно поможет вам в дальнейшем расследовании. Что же касается самого расследования, то логично начать его с людей, окружавших убийцу, то есть с киевской организации эсеров. Тут мы для вас подготовили одну легенду…

— Что ж, с эсеров, так с эсеров, — сказал Дружинин. — Надо же с кого-то начинать. Хотя наше прошлое расследование показало, что самое очевидное может обмануть и повести по ложному следу. А истина окажется совсем в другой стороне. Я тут, уже после получения задания, почитал кое-что об этом убийстве. И мне показалось очень странным поведение киевской охранки. Ладно, разберемся. Давайте вашу легенду…

— Сейчас все изложу, — пообещал Нойман. — И общую легенду группы, и вашу в частности. Потому что вам, Игорь Сергеевич, на первом этапе работы отводится особая роль…

Глава 3

День 3 сентября подходил к концу. В городе Киеве день этот, как и предыдущие два дня, был исполнен тревоги. По городу ходили самые противоречивые слухи о состоянии здоровья председателя правительства, раненного накануне террористом. Из уст в уста передавали рассказ о том, что от немедленной смерти Столыпина спас крест Святого Владимира: попав в него, пуля изменила направление. Миновав сердце, она пробила легкое и печень. Первоначально ранение не казалось смертельным. И действительно, на другой день, 2 сентября, премьеру стало лучше. 3 сентября во Владимирском соборе, при громадном стечении народа, был отслужен торжественный молебен за его здоровье. В толпе многие плакали; среди собравшихся можно было услышать такие суждения, что Петр Аркадьевич сделал для спасения России и царствующей династии больше, чем нынешний император и его отец, вместе взятые.

Ожидалось, что Николай II будет присутствовать на молебне и вообще будет рядом с раненым. Однако, вопреки ожиданиям, император уже на другой день вернулся в Петербург. Многие по этому поводу недоумевали: как же так? Петр Аркадьевич после ранения заявил, что «счастлив умереть за царя», а царь не хочет сделать даже шага к постели раненого?

А вот учительница Александровской женской прогимназии Маша Кравцова такому поведению российского самодержца нисколько не удивлялась. Понятное дело — Николай Кровавый так и должен себя вести. Все эти палачи народа, угнетатели-кровопийцы, как и их повелитель, только делают вид, что соблюдают христианские заповеди и пекутся о благе Отечества. Им даже на собственных соратников наплевать, не то что на Отечество. На деле они знают только одно благо — свое собственное. Будут держаться за свои деньги, земли и привилегии до последнего, пока народ, в лице его лучших людей, революционеров, не отнимет у них власть.

Маша была в революции уже десять лет, с того самого дня, когда ее, 17-летнюю гимназистку, увлек передовыми идеями студент Киевского университета Петя Глухарев. Идеями — ну, и собой, конечно. Тут уж разделить трудно. С тех пор она пережила многое. Состояла в группе, занимавшейся пропагандой среди рабочих киевских заводов, помогала знаменитому Абрамсону готовить экс, пережила первый в жизни арест, высылку в Томск, оттуда бежала за границу… Позже, вернувшись в Россию, была связной у Савинкова, была арестована, чудом избежала каторги… Сейчас Маша состояла в организации, которую возглавлял Семен Соболь. Организация, как и вся партия эсеров, разочаровалась в индивидуальном терроре, которым так увлекались в первые годы, и сосредоточила усилия на издании собственной газеты.

Лампа коптила немилосердно. Маша сняла стекло, сняла щипцами нагар с фитиля, подкрутила его, вернула стекло на место. Фу, как надымила, словно костер горел. А Лизе это вредно, у нее легкие слабые. Маша открыла форточку, подождала, пока копоть вытянет в окно. Заодно прислушалась — как там, на улице? Все было тихо. Екатерининская улица спала, как спал и весь Подол. Это там, в центре Киева, на Елисаветградской, Владимирской, Крещатике всю ночь горят электрические огни, мелькают извозчики, доносится музыка из ресторанов. Господа гуляют! Ладно, пусть пока погуляют. Скоро кончится их время.

Маша закрыла форточку — сентябрь выдался прохладный, так недолго и комнату выстудить — и села к столу. Придвинула к себе стопку тетрадей. К утру надо обязательно проверить, завтра предстоит раздать их ученицам. Собственно, ей еще вчера следовало этим заняться, но не до того было: встречалась с Семеном, потом с Верой, а позже состоялось заседание комитета, вырабатывали позицию относительно теракта 1 сентября. Интересы революции, естественно, должны быть на первом месте, а все прочие дела, включая ее учительскую работу, — на втором. Ничего, она двужильная, управится. К часу ночи, пожалуй, должна закончить.