Диверсант из рода Нетшиных - Андрей Валерьевич Смирнов Страница 4

денег. Вот и порешили в очередной раз, что местную часть праздника проведут по местному обычаю. А уж потом в Полоцке окрестят Вайву княжной Варварой Ивановной в православии, сразу же повенчают молодых в Божьем храме уже по обряду русичей. Вторая за неделю свадьба — только крепче брак будет. Да и от второго застолья отказываться — грех по случаю.Пока же все шло заведенным исстари чередом. Невесту ввели в горницу, усадили на недавно испытанный дружкой жениха табурет и начали готовить к совершению пострига. Подружки окружили Вайву плотным кольцом, вновь запели песни, оплакивая переход ее из чистого, непорочного и беззаботного девичества, из состояния детской еще свободы в другую ипостась — в подчиненность супругу, в труды и тяготы, в постоянные заботы о муже, детях и хозяйстве. Сняли с головы невесты венок из руты, что несколько дней до того тщательно сами и выплетали, любимые в Жемайтии желтые цветочки от века считались символом невинности.— Дочка моя, милая моя!Иди в рутяной садок.Там себе нарвешь,Там себе сплетешьВеночек из зеленой руты... — пели девушки от лица матери Вайвы — Аутры.— Веночек мой,Зеленый мой!Нет уж тебя на голове...Снимут веночек,Наденут шапочку.Это бремя для девичьей головки,Горесть для сердцаНа всякие заботы.Веночек мой,Зеленый мой,Легок на голове,Веселись, сердце,Нет пока никаких забот...Затем подружки взяли Вайву под руки и перевели в дальнюю полутемную комнату. Здесь ее посадили на перевернутую, опрокинутую вверх дном квашню, еще раз расчесали длинные волосы. Посаженная мать Вайвы — соседка Юрате — взяла локон над левым ухом, продела его в одно из поданных подружками колец. Посаженный отец — сосед с другой стороны деревни — Китундас — поджег конец локона восковой свечой. Затем то же самое они совершили с правой стороны головы Вайвы, после спереди надо лбом и сзади на затылке. Мать невесты Аутра бережно приняла из рук отца, Йонаса, большую деревянную тарелку с куском хлеба и кубок пива и поставила их Вайве на колени. Последняя еда из дома, так-то, дочка!Юрате взяла Китундаса за руку и пошла противусолонь сидящей невесты, за ними попарно двинулись все находившиеся в комнате гости. Обходя вокруг Вайвы, мужчины бросали в кубок по монете, а женщины накрыли новобрачную куском белого полотна — чтоб построила наутро для будущего мужа рубаху летнюю без рукавов. Шествие завершилось, Вайва поднялась с квашни, обнесла ее посолонь тарелкой и кубком, затем положила хлеб на стол — на завтрак мужу, а пиво вылила на порог — чтоб не переступало оно более порога, проклятущее! Хотя и показалось каких-то пару часов назад Вайве оно очень вкусным...До начала самого свадебного обряда оставалось еще часа три, как казалось Федору с Вайвой, — целая вечность. Но Лукоте Валимантайтис, жрец-швальгон, приглашенный для совершения свадебного обряда, отчего-то куда-то заторопился. Незаметно выскользнув за ограду полевого стана, он поправил на себе одежду, перехватил поудобнее длинный вычурный посох и скорым шагом направился, постоянно оглядываясь — не заметит ли кто — в сторону неприметного, на первый взгляд, болотистого леска неподалеку от тракта, что вел к деревне Кесгайлы.У Лукоте была еще одна забота, решать которую следовало немедленно и лучше бы до свадьбы.

Глава 2

ГЛАВА 2

в которой некто Пелюша поначалу просыпается с похмелья, а в конце концов именуется не просто «паном», а целым «герцогом литовским»

— Господин! Господин! Да чтоб Лайма* от тебя совсем отвернулась и отпрыгнула!

Голос во сне казался Пелюше знакомым, но чересчур далеким и тоскливым. Нынешняя ночь выдалась, пожалуй, чересчур бурной даже для знатного здоровья мелкого литовского князька, к множеству которых прямым образом принадлежал вышепоименованный. Пелюша попытался освободиться от непривычно тяжкого и какого-то откровенно муторного сновидения, в котором его зачем-то оседлал некто донельзя страшный, своею препротивной личиной напоминавший... Велняс его знает, кого он напоминал, может, и самого Велняса?!

Несмотря на свою достаточно бурную жизнь, лично повидаться с Велнясом Пелюше доселе не доводилось — а может быть, и к лучшему, что так. По крайней мере, князьку этого никоим образом не хотелось, и свидания такого рода он никогда не добивался. Доставало на его не такой уж длинный пока век разнообразных прелестниц, не хватало еще особами пола мужеского увлечься — спаси от такого греха Перкунас! Вот и вчера подцепил Пелюша, кажется, в одном из трактиров славного города Новогрудка молоденькую дочку бортника. Как там ее звали забавно? А, Юманте, что значит «проницательная»!

И впрямь, молодая женщина как-то подозрительно быстро поняла, что деньги у Пелюши есть, и что со значительной частью их он предстоящим и явно переходящим в ночь вечером с легкостью готов расстаться. Потому и начала пить с князьком крепкое темное пиво, сваренное из растущего в соседней, поближе к Неману долине ячменя, задолго до объявления часа ночной стражи. Причем пить с Пелюшей наравне, чему тот изумился куда больше, так как помнил за собой приятную особенность не пьянеть дольше собутыльников. Но вчера, похоже, Юманте его и в этом обошла. Да. А деньги-то, деньги?

Резким рывком Пелюша попытался сесть на кровати, но его голова внезапно наткнулась на какую-то неодолимо твердую преграду, и князек с долгим протяжным стоном рухнул обратно. Минуты через полторы Пелюша с трудом разомкнул правый глаз и сквозь обморочно-багровый блик увидел прямо перед собой лицо Янека, прислуживавшего литовцу последние две недели. Именно с ним лоб в лоб и встретился Пелюша, когда вознамерился сесть. Бледно-серые навыкате глаза Янека были тревожны.

— Ах, господин! Вы совсем себя не бережете... — прошептал служка совсем уже замогильным голосом. — Только посмотрите на себя...