Сергей Калашников - Своё никому не отдам Страница 41

Мир вокруг оказался неожиданно сложным, пронизанным невидимыми связями и интересами огромного количества людей. Вот до какой мысли додумался Гриша, копаясь в своей памяти, когда пытался понять причину устойчиво отвратительного расположения духа. Руки опускались, подкатывало уныние и бесцельно бродя по городу он более не находил в себе никакого интереса к тому, что происходит вокруг.

Крепкие парни таскают в ладью мешки. Монотонный ритм хождения по сходням привлёк внимание. Подошёл, постоял в сторонке. А тут и погрузка завершилась — невелико судёнышко. На широкий люк, ведущий под палубу прилаживают деревянный щит, а сверху ещё и брезент собираются натянуть, а по тропе от сходней мальчик и девочка метут землю, перемешанную с нападавшим зерном. Мужик, судя по нарядной шёлковой рубахе — хозяин судна, проходя от склада шуганул детишек:

— Вот я вас, голь перекатная! А ну брысь отседва!

— Дяденька! — это у царевича само вырвалось. — А вы что, хотели эти зёрнышки сами подобрать?

Одет он сегодня крестьянским сыном, то есть босой и без шапки, потому впечатление на явно нездешнего купца производит неважное.

— А тебя, сопля, и не спрашивает никто. Молчи и под ногами не путайся.

Гнев, поднявшийся из глубины души, заставил сжать кулаки. Даже захотелось кликнуть рынд, отирающихся неподалеку с видом портовых бездельников. Но сдержался. Хотя слёзы из глаз брызнули и лицо покраснело — самому слышно, как уши пылают.

Обидчик же последовал мимо по сходню и стал проверять, как укрыли груз. Теперь на Грица накатило ледяное спокойствие, и голова заработала ясно. Всё по обычаю. Дядька сорвал на мелюзге раздражение, а попытавшемуся вступиться отроку сделал внушение. Нет, это не мир сделался сложнее, а он подрос и стал больше примечать. И нечего тосковать. Сколь сможет, столь поймёт он в хитросплетении бытия, и нечего терзаться. Получил от батюшки этот остров в качестве ноши — вот и должен нести свой груз.

Кстати, куда эти сорванцы усвистали?

А усвистали они за сарай, где на гладком камне отделяли зёрна от песка и глины. Просто выбирали пальцами, и добыча оказалась весомой — считай, целую пригоршню переложили в тряпицу. Проследив за ними, Гриша проследовал на возвышенность левого мыса, ту, на которой крепости нет, а только покинутый редут, где раньше стояла вторая батарея. Сейчас тут под оставленными солдатами навесами и в землянках, где раньше хранился огневой припас, живут беженцы. Старик со старухой, беременная баба — мать этих самых малолетков, неумытый дядька на одной ноге и несколько пьянчужек.

Беженцы, не сумевшие устроиться. Никому здесь не нужные и, если уж честно, не на многое способные. Ни работы с них, ни службы не спросишь, вот и оказались они в положении отбросов. Кто-то милостыню просит, кто-то ворует, а иные перебиваются случайными заработками.

Повернулся и ушёл, размышляя о том, что род, община, этих людей бы сохранила и использовала. Внуков нянчить, носки штопать или сказки рассказывать — вот и жили бы в тепле и не голодали. Но война вырвала их из привычного окружения и погнала туда, где не грабят и не убивают. И предоставила их самих себе. И что он может сделать? Нет, просто дать денег — это было бы трусостью. Малодушно откупиться — слишком простое решение. Но и оставлять всё как есть нельзя. Не по христиански это, хотя и некрепок он в вере, но отмахиваться от того, что делают служители Господа тоже нельзя. Однако и перекладывать на их плечи заботу о сраждущих… он хозяин острова и если не позаботится о людях, то никто не станет считать его своим.

Стоп! Вот откуда в душе горчичное семя. Тот мужик, что строил хлев возле станции посеял в душу зёрнышко понимания, почему жители столь многое спускают ему, недотёпе, с рук, да хоть бы и те же расписки, которые уже деньгами называют. Всё дело в том, насколько его действия соответствуют их чаяниям. Пока не обижаешь народ, можешь рассчитывать если не на поддержку, то хотя бы на отсутствие сопротивления.

Беременную бабу с детишками Наталья забрала в Филиппову больницу. Дел там всегда много, да и школа рядом. Опять же стряпают тут на всех — и на персонал, и на пациентов. Проживут, а там вырастут и… видно будет.

Старика со старухой отвезли на Шубинский Кордон. Васька кучер вызнал, что этот дед колодки обувные резать мастер, вот его и зазвали к Фильке-чеботарю, что для брусодорожников башмаки тачает. А уж старуха, как водится, при нём.

Одноногого к Волкеру в Очистные казармы отправили — пущай перебирает семена. Всё одно больше ничего не придумалось. А вот насчёт полудюжины пьянчужек принять решение оказалось непросто, если бы Колька-лесник не подвернулся вовремя, так и непонятно было бы, что с ними делать. А тут, вишь, приперся к завтраку жаловаться, что на лесопосадке никто трудиться не желает из-за малых расценков. Так что стрельцы ночью обложили пьяниц и попрошаек, связали, да и умчали их в заповедную чащу к лесным кострам и котлу густого кулеша, коим тут работничков потчуют. Хмельного в этих местах не сыщешь — не город. А перечить воле наместника царского — это кто же посмеет?! Или копать будут, как велено, или батоги.

Сам же царевич принялся за изучение рысского государства как системы. Раз уж назначен править островом, должен понимать, как тут что с чем взаимодействует и кто кому подчиняется. Это память вдруг сработала на Филиппову задачку о том, чего царству потребно от острова, на который он батюшкой посажен. По всему выходит, что прошлый раз он разобрался только в одной стороне вопроса — о корабельном лесе. А вот сейчас необходимо разобраться во всём значительно глубже.

Снова отправился в приказную избу и стал изучать бумаги. Есть среди них немало таких, которые должно исполнять. В одних это поясняется словами: «Царь повелел», а в других: «Бояре приговорили». Частенько встречались и такие, в коих эти фразы соседствовали. Некоторые из них заставляли дьяков поступать определённым образом каждый раз, как возникали некоторые условия. Например, при нападении ворога на места, где проходит служба — воеводе вменялось уведомить об этом государя «не мешкая». Другие служили на один раз. Например — поймать вора — князя такого-то и, взяв в колодки, везти в столицу.

То есть если первые можно было считать законами, то вторые — приказаниями.

Однако, сколько ни искал, все они касались только действий людей, состоящих на службе у государя. А вот относительно всех остальных никаких следов попыток вмешаться в их деятельность отыскать не сумел. Вроде как всяк сам по себе, и кроме как до войска да до дьяков царю и дела нет. Такое положение не противоречит логике, однако вызывает недоумение. Как будто не хватает чего-то. Ведь его с детства учили что поступать надо так, а не иначе. Ложкой по тарелке не стучать, в рукав не сморкаться и много ещё разного. Где же это всё писано? Или в каждом месте своим обычаем живут, своим умом хозяйствуют, и кроме сборов да повинностей верховную власть ничего не интересует?

Порасспросил дьяков — они его теперь перестали опасаться. Знают, что не подозрения в нерадивости людишек служилых его в вороха бумаг погружают, а любопытство детское. Потому даже чаёвничать с собой зовут и домашними ватрушками потчуют. Вот и объяснили неразумному что сборами и повинностями дьяки ведают на казённых землях и на то им все потребные веления дадены. В боярских же вотчинах только людского, воровского да тайницкого приказов работники дело своё делают, да те, что при дорогах ещё — гоны ямские, верстовые разметчики.

С вотчинами тоже не всё так просто. Даются они за готовность выставить под знамёна государя войско — дружину — размер которой оговорен. Сами бояре при этом в походы ходить не обязаны, а по обычаю, надел с живущими на нём крестьянами переходит по наследству старшему сыну. Однако, коли не исполнен уговор, или прибыли конники на клячах и лаптях с одними только пиками, то барина нерадивого могут и прогнать, хотя на деле такого не бывало. Ещё бояре бывают думные — это старейших родов знатные люди, имеющие самые великие поместья, а то и не одно. Дружинники их и в мирное время под ружьём и при хозяине служат в столице. Ещё княжеские земли бывают. Эти отбирать нельзя, потому что они в собственности, однако считается, что и князья должны дружины посылать в случае военной напасти.

Однако государь ещё и стрелецкие войска содержит — те уж точно или его слушают, или приказа стрелецкого. На этих надёжи больше, чем на воинство боярское — ближе они, вроде как под рукой всегда, хотя своротить их с места — долгое дело. Казаков не во всякое дело пошлёшь — они хороши рядом с местом, где живут, а в походе их нужно так же снабжать, как и стрелецкую конницу, но выучка у них для больших баталий не подходит. Лучше уж пусть окраины стерегут, тем более, что кормят и вооружают себя сами и кроме свинца, пороха да вольностей ничего им не надо.