Попаданец Павлик Морозов (СИ) - Круковер Владимир Исаевич Страница 42

А меня вызвали в Объединённое государственное политическое управление при СНК СССР, где я узрел начальником отдела своего давнего помощника Николая Крылова.

— Поздравляю с повышением, — сказал я, тепло обнимая чекиста.

— Экий ты бравый стал пацан! — Николай ответил на объятия и дружески отстранил меня, чтоб рассмотреть. — Собственно, не я тебя вызвал, а Менжинский, но Вячеслав Рудольфович опять приболел — поедем к нему домой.

Я мгновенно вспомнил, что именно при нем методы работы органов безопасности приобрели свои фирменные очертания. Не удивительно, по образованию Менжинский превосходил почти всех большевиков и потому чередовал одно ведомство за другим — наводил порядок.

Второй Председатель ОГПУ СССР выглядел плохо. Больное сердце и травмы, полученные в автомобильной аварии в эмиграции, отравили последние годы его жизни. Работать трудолюбивому главе ОГПУ приходилось дома, где он проводил оперативные совещания и изучал дела.

Его вспоминали как «малоразговорчивого, мрачного и необыкновенно вежливого человека». Эти качества идеально описывали высокопоставленного советского палача, который принял нас сухо и корректно в своем, мрачно обставленном по моде этого времени кабинете.

А меня чуть не пробило на хи-хи, так как не ко времени вспомнил, что снимал двушку в Москве недалеко от метро Бабушкинская именно на улице имени Менжинского.

Видимо чекист что-то заметил по моему лицу, которым я еще управлял не полностью, потому что проговорил про себя:

— Culture ce peuple ne viennent pas bientôt (культуру этот народ впитает еще не скоро, фр.).

На что я мысленно произнес тоже по-французски и ярко представил, что было бы — если бы вслух:

«Ange à l’église et diable à la maison». (Ангел на людях (в церкви) дома — дьявол).

И опять он заметил движение улыбки на моем лице.

— Что вас смешит в моем доме, мальчик? — от его голоса чуть не замерзла герань на старинном подоконнике обширного окна.

— Ну, я всегда думал, что чекисты суровые и с усами. А вы похожи на профессора, который у нас в МГУ преподает.

— Вы учитесь в МГУ?

— Пока только на подготовительных курсах, хочу поступить в учительский рабфак. Революционер не должен быть безграмотным, так мне Иосиф Виссарионович говорил.

— Вы общаетесь со Сталиным.

— Я с его дочкой играю в свободное время.

Вовремя я упомянул знакомство с тираном, сразу у Менжинского тон изменился на просто вежливый, а не «подчеркнуто» вежливый.

— Это хорошо, — сказал он, — что ты такой общительный хорошо. А сможешь подружится с писателями и поэтами?

— Если партия сказала надо — комсомол ответил есть![92] — не удержался я от еще одного прикола. Ну смешил меня почему-то этот, умирающий, поляк.

В этот раз усмешку заметил и Николай, который без интеллигентных заморочек дернул меня за плечо.

— Ты кого тут корчишь, пацан!

— Извините, — мгновенно осознал я неуместность своего поведения, — после ранения я не совсем еще выздоровел, иногда лицо дергается, а люди думают — я смеюсь, насмешничаю.

— Я прилягу, — сказал Менжинский, — ноги пухнут и болят. Прошу меня извинить. Дело в том, юный комсомолец, что мы посылаем большую группу писателей на строительство канала, который соединит Белое и Балтийское моря. Это важный проект нашего молодого государства, важный для судоходства и в военном плане. Чтобы не тратить нужные для индустриализации ресурсы, строительство идет без традиционного при таких работах оборудования и материалов, а за счет человеческого ресурса — отступившиеся от социалистической морали люди строят этот канал, чтоб заслужить прощение народа.

Менжинский прервался, потому что в комнату вошла женщина в белом фартучке и с медицинской косынкой на голове, в рука у нее был поднос на котором стакан и горсть таблеток в хрустальной розетке. Комиссар выпил лекарство и прикрыл глаза. В комнате наступила тишина и стало слышно, как муха жужжит в плафоне потолочной люстры.

— Так вот, — возобновил речь Менжинский, — мы посылаем целый пароход, на котором будут находится 120 советских писателей и деятелей культуры. Среди участников тура будут, если вам говорят что-либо эти фамилии, Алексей Толстой, Всеволод Иванов, Михаил Зощенко, Борис Пильняк, Леонид Леонов, Валентин Катаев, Виктор Шкловский, Мариэтта Шагинян, Вера Инбер, Илья Ильф, Евгений Петров и другие. По итогам поездки на эту ударную стройку писатели опять-таки в ударные сроки подготовят коллективную монографию, в которой расскажут про героический труд и волю чекистов, решившихся на переделку человека и природы….

Он задохнулся от долгой фразы и прокашлялся.

— Писатели, они как дети, могут не туда пойти, не так себя повести. А на стройке работают, как не крути, преступники. И не все они перековались, некоторые закостенели в своих преступных делах. Конечно, писателей будут сопровождать люди моего ведомства, вот Николай у них старший, но нужен и еще один — незаметный человек, которого не будут воспринимать работником ГПУ, вот мы и подумали, что вы — Павлик прекрасно подходите для этого поручения. Вы отважный пионер, не побоялись против отца пойти. Уже стреляли во врагов народа и знаете, как с ними бороться. Вот мы и решили дать вам это комсомольское поручение.

«Стукачом меня сделать задумал, начальник, — мысленно произнес Шереметьев, — так я сукой не был и не буду. Интересно, из какого это фильма?»

А Павлик Морозов ответил витиевато:

— Сочту за честь, товарищ Менжинский.

И тот посмотрел на него со своего кожаного дивана с интересом.

Потом был долгий инструктаж уже в кабинете Крылова.

Самой известной писательской поездкой «за материалом» стала организованная Горьким шестидневная командировка на Беломорско-Балтийский канал в августе 1933 года. Затея преследовала конкретную пропагандистскую цель: необходимо было представить лагеря как место «перековки» маргинальных личностей в нового советского человека. И я знал об этой поездке, как и про стройку, в буквальном смысле на человеческих костях[93]. Задуманный еще во времена Петра I канал, соединяющий Белое и Балтийское моря, был построен руками советских заключенных в конце первой пятилетки. Чтобы не тратить нужные для индустриализации ресурсы, строительство шло без традиционного при таких работах оборудования и материалов; экономия коснулась и питания заключенных.

Только по неведомым мне причинам дата поездки сместилась с августа на конец мая. Возможно, этот мир все же параллельный, А возможно, что мое присутствие, усеянное уже несколькими трупами, изменило течение событий.

Ну а насчет писателей, вовсю резвившихся в разных кружках и литобъединениях, так и до них дотянулись липкие руки большевистского правительства. 17 мая 1932 года Оргбюро ЦК ВКП(б) утвердило состав оргкомитета Союза советских писателей по РСФСР и приняло решение о создании подобных комитетов в других республиках. А. М. Горький был избран почетным председателем союзного оргкомитета. Было предложено ликвидировать разрозненные литературно-художественные организации и создать единые творческие союзы по направлениям (писателей, композиторов, художников и др.)

Зато им разрешили строить кооперативные дома, а попозже — и дачи. Постановлением ЦИК 1933 года литераторы приравнивались к научным сотрудникам и им полагались некоторые льготы, в частности отдельная комната в 20 квадратных метров. Так что ограничения подсластили пряником.

Квартирный вопрос испортил и писателей. Когда, например, Михаил Булгаков пошел на собрание пайщиков жилищного кооператива, там произошел такой случай: