Столичный доктор. Том III - Алексей Викторович Вязовский Страница 42

подложили подушечку, и вперед выступила моя старая знакомая, пострадавшая слегка в конкурентной борьбе. Если там что и осталось, то на открытом участке лица это не было заметно — сверху косынка, снизу марлевая повязка по самые глаза. Она несколько затянула с прицеливанием, хотя даже мне из второго ряда было видно, что вены у императора учебные, широкие, и отчетливо заметные. Но волнение сотворило с медсестрой недобрую шутку, и она промахнулась, только кожу проткнула.

— Не беспокойтесь, дорогая, — успокоил ее Николай, прижимая к месту укола ватный шарик, смоченный в спирте. — Давайте еще раз, ничего страшного.

Со второго раза всё получилось. Сначала отобрали немного в пробирку, для определения группы, потом уже в флакон, донорскую порцию. Пыхнул магний, сигналя, что для вечности момент запечатлен. Естественно, никто у венценосца не забирал ни пол-литра, ни даже стакан. Так, миллилитров сто от силы. Главное — символ. Пока кровушка, ни разу не голубая, лилась в подготовленную емкость, выяснилось, что венценосец — обладатель второй группы.

— Что у вас с волосами? — внезапно спросил помазанник, глядя на зеленую прядь, что выбилась из-под косынки медсестрички. В ходе протирок я узнал ее имя — Елена.

Тут все и выпали в ступор. Молчание затягивалось — никто не хотел раскрывать внутреннюю кухню госпиталя, да еще признаваться, что в медсестры взяли моду поливать друг друга новым популярным антисептиком.

— Это такая мода, Ваше Величество, — спас ситуацию я, выдвинувшись на передний план. — Сами удивляемся, сегодня один цвет волос в фаворе у дам, завтра другой…

На это Николай только удивленно покачал головой, но воздержался от дальнейших комментариев. И дальше все пошло, как по накатанной. Переливания крови казакам (удачные), речи и выступления в зале для собраний. Склифосовскому было выражено высочайшее удовлетворение и подарена табакерка с портретом папы нынешнего правителя. Пришлось и нам с Сеченовым поудивляться. В честь великой победы отечественной науки Ивана Михайловича поздравили Станиславом первой степени. С лентой. Мне выдали четвертого Владимира. Ну и порцию аплодисментов питерских врачей. Я бы даже сказал — это была овация.

Глава 16

РОСТОВЪ-НА-ДОНУ. Въ Грозномъ забилъ новый, колоссальных размѣровъ, нефтяной фонтанъ, вышиной 70 саженъ. Въ сутки фонтанъ выбрасываетъ 800 тысячъ пудовъ нефти.

Смертность отъ заразныхъ болезней въ Кубанской области. По полученнымъ нами офицiальнымъ статистическимъ даннымъ смертность въ Кубанской области за iюль мѣсяцъ текущаго года выразилась въ слѣдующихъ цифрахъ: умерло отъ оспы — 136 чел., дифтерита и крупа — 199 чел., кори — 350 чел., коклюша — 133, брюшного тифа — 7, неопредѣленной болѣзни — 78, повально-заразнаго кроваваго поноса — 54, простого повальнаго дѣтскаго поноса — 498, сибирской язвы на людяхъ — 8, водобоязни (бѣшенства) — 1, всего — 1,464 чел.

СТОЛИЧНЫЯ ВѢСТИ. Вопросъ о реорганизацiи и выдѣленiи отдѣльнаго корпуса жандармовъ, по словамъ столичныхъ газетъ, рѣшенъ въ положительномъ смыслѣ.

КАЗАНЬ. Начались экзамены въ медицинской испытательной комиссiи. Допущено къ экзамену 70 чел., въ томъ числѣ Александра Боголюбская — докторъ медицины бернскаго университета.

КОНСТАНТИНОПОЛЬ. («Корр. Бюро»). Въ последнiе дни въ Галатѣ заболѣло холерой 11, умѣрло 7 человѣкъ. Отъ холеры умѣрла старшая сестра милосердiя французскаго госпиталя.

В комнате оглушительно громко тикали солнечные часы. Я нуждался в срочной нейрохирургической помощи, потому что подвергся атаке террористов, взорвавших в моей голове гранату. И вообще, хирург-орденоносец Баталов умирал. Страшной и мучительной смертью от обезвоживания и интоксикации. Кто же таскал мое бессознательное тело по пустыне как минимум неделю? Ничего не помню. Может, хоть сейчас, перед смертью, мне дадут попить воды? Я попытался поднять голову, но террористы предусмотрели это, запихнув мне в череп еще порцию взрывчатки — перед глазами полыхнуло.

Как же мне хреново, господи! Скрипнула дверь, вызвав очередной взрыв в голове. Я попытался воззвать к милосердию, но из высушенного жаждой горла раздался только невнятный хрип.

— Проснулись, барин? — спросил незнакомый женский голос. — А я вам узварчику принесла, попить с утра…

Ангела мне прислали! Нежноголосого… Услышали мои молитвы! Нектар и амброзию доставила мне эта достойнейшая женщина! Божественного вкуса жидкость впитывалась прямо во рту, иссушенном жаждой.

— Еще, — схватил я за руку ангела. — Рассол есть?

— Ой, барин, погодьте маленько, а то заплохеть может. Опять в Ригу поедете, как давеча.

Хлопнула дверь, а я попытался восстановить последовательность событий. Так, сначала всё было чин чином, ну, до тех пор, пока не отчалил император. Мы поднялись в кабинет к Склифосовскому, выпили… Коньяк сначала, потом еще… Секретарь закуску приносил… Так, тут вроде всё в порядке. Я шутил, повествование о докторе Моровском и конюхе в моем исполнении заняло первое место на конкурсе врачебного стендапа. Потом водка, да, точно. Я рассказал Сеченову о гемолизе, прямо предупредил, что есть еще неисследованные факторы… Ага, Иван Михайлович махнул рукой, ответил, что и так потратил на эту ерунду много времени. Вот, докладик на конгрессе, и всё, на покой, заниматься просветительской деятельностью. Пусть ученики доводят до ума, а он устал от этого всего. Так, тут лакуна в памяти, мы уже в ресторане сидим, какой-то гвардейский капитан пытается обнять меня за лечение сифилиса… Тоже вусмерть пьяный. Какой-то мужик играет на фортепиано, и отвечает мне, что знает все песни мира, но про блюзы не слышал ничего, и нет, он мне место не уступит, ни за десять рублей, ни за сто… Сеченова тащим в номер… Ступеньки… Женский голос… Унитаз!!! Точно!!! Я обнимался с моим прохладным белым другом… Как же мне хреново было!

Где я? Кто эта женщина? Служанка? Но не моя, у меня же Кузьма… Так… Может, я не у себя? Хорошая мысль, дельная… Рассольчик! Почему не несет? Головаааааааааааааа! Никогда больше… Нет, пить не брошу, это глупо, но с этими тайными советниками… Да никогда в жизни!!! Всё зло от них, простых и действительных. Хотели, сволочи, убить надежду российской и мировой медицины! Друзьями прикидывались, обнимались. Конечно же, это был заговор! Увижу, разоблачу!

Я попытался собрать мысли в кучу. Понятно, что сейчас даже думать больно, но где я нахожусь? Неужели в бордель поехали? Помнится, Чехов не вылезал из них, и в письмах друзьям дам рекомендовал. Ничего,