Великий диктатор (СИ) - Alex Berest Страница 43

Фотограф, израсходовав десяток пластин, пообещал, что пришлёт нам копию итогового портрета, который и будет отправлен императорской семье.

Через пару месяцев нам доставили курьером пакет. В нём оказался мой фотопортрет и документ разрешающий мне, носить «открыто и прилюдно» мой пукко. Ну, что я ещё мог попросить у жандарма? Барабан — мелко, народная школа для села — нереально. Вот я и попросил разрешение на ношение холодного оружия. Бумага была аж с тремя печатями, две орластые имперские и одна с нашим львом с мечами и в цветочках. И была подписана директором канцелярии Финляндского генерал-губернатора полковником Франц-Альбертом Зейном.

На фотопортрете я вышел какой-то серьёзный, насупленный и явно старше. Да ещё и этот дурацкий галстук. Никогда в той жизни я не носил галстуков, ну, за исключением пионерского. Я его и завязывать-то не умел. Но маман, оказывается, давно купила мне галстук, и пришлось терпеть эту удавку на шее. И цвет волос на фотографии, вышел слишком тёмным. Мои светло-соломенные волосы к семи годам потемнели до светло-каштановых, но всё равно оставались светлее, чем на снимке.

…..

На рождественские каникулы мама, дед Хейди и я собирались съездить в Стокгольм, проведать моего братца Ахти. Но не успели. В нашу губернию пришла эпидемия гриппа.

Во время великой эпидемии 1890 года эта зараза обошла северные территории Швеции и нашего княжества. А, может, и не обошла, а столкнулась с эпидемией малярии, которая вовсю тогда бушевала даже в Лапландии. И, как я прочел в одной статье из шведской детской медицинской энциклопедии, которую мне привезла на день рождения мама, малярия, вытеснила вирус гриппа. Во что я совершенно не верю. Впрочем, для меня остаётся загадкой и эпидемия малярии в столь северных широтах.

Но за то время, что грипп бушевал в южных губерниях, департамент здравоохранения успел выработать несколько правил, которые и применили к нашей губернии. Во-первых, это карантин, как масштабный по границам губернии, так и локальный, по отдельным населённым пунктам. Во-вторых, это переброска медицинского персонала из других регионов и отправка на помощь почти всех студентов-медиков. Ну и, в — третьих, подвоз и раздача продовольствия армейскими командами.

Я же, помня, что грипп передаётся в основном воздушно-капельным путём, отправился к Анье, заказывать себе и всей семье матерчатые маски. У меня как раз, в моём сундуке валялись две штуки бязи. Купил я их совершенно случайно. На тех самых торговых рядах, которые построили после моего разговора с пастором. Даже и не помню, зачем меня туда понесло. Вроде, свечек хотел купить для всё никак не получающейся у меня машины Стирлинга.

Побродив по рядам и ничего не купив, случайно наткнулся на грустного мужика, который пытался продать два свёртка крашеной, бракованной бязевой ткани. Мои постоянные поездки с дедом на ярмарки и по магазинам способствовали тому, что я стал очень неплохо разбираться в видах ткани, сортах муки, качестве нитей, кож и всякого прочего. Вот и тут, буквально одного взгляда хватило, чтобы определить, что передо мной — полотно. Так называется отбеленая бязевая ткань. Ну и, плюс, на неё пытались, явно машинным способом, нанести рисунок в мелкую красную клетку.

Клетчатая ткань — самый ходовой товар у нас в губернии. Из такой женщины шьют себе нижние юбки и передники, а мужчинам — праздничные шейные платки. Но в данном случае, видимо, произошёл какой-то сбой, и машина покрасила только одну половину, оставив вторую девственно белой. А так как ширина ткани была около тридцати сантиметров, то такие тонкие разноцветные куски никого и не заинтересовали. Ну, я так первоначально подумал. Всё оказалось намного интересней. Мужик, увидев, что я заинтересовался его единственным товаром, как-то вымученно произнёс по русски:

- Ходют, смотрют, шупают и не покупают. Колми марка! - добавил он про цену в три марки на корявом финском.

- За штуку этого брака трии маркии? Это дорого, дядья! - поделился я с ним своими соображениями о его товаре и с ужасом заметил, что произношу русские слова мало что с акцентом, так я ещё и растягиваю гласные. Вот что значит отсутствие разговорной практики.

- Слава тебе, Господи! - мужик истово перекрестился. - Хоть один на человечьем языке разговаривает! Хлопчик, а ты могёшь покричать о моём товаре, а как продадим, я тебе копейку дам. Тьфу, ну, эту, пеню.

- Никто у тебя ткань не купит, - тщательно выговаривая слова я попытался донести до него прозу жизни. - Ты не местный. Языка не знаешь. Люди могут подумать, что товар у тебя ворованный. Вызовут полицию, а та просто отберёт твою ткань и тебя может задержать.

- У, чухна сопливая! Учить он меня будет! Да я тебя…

Договорить он не успел, как не успел и вылезти из-за прилавка, чтобы мне что-то сделать. Уловив угрозу в мой адрес, ко мне на помощь пришел Петер Каура, старший ребёнок семьи наших работников на кирпичном заводе. Парню было всего шестнадцать лет, а по габаритам и силе он ничуть не уступал моему отцу. Дед Кауко кроме рыбной лавки открыл на торгу еще и продажу кирпича, вот Петер и привозил, разгружал и загружал кирпич в сани клиентов.

- Матти, этот «веняляйнен» тебе угрожает? - парень подошел к прилавку и угрожающе навис над тщедушным мужичком, который, кстати, ничуть не испугался этого финского бугая.

- Пока нет. Спасибо, Петер! Если надо будет, я тебя позову на помощь, - не хватало мне ещё драку на торгу спровоцировать.

- Дядя! Не надо оскорблять. Я сын местного старосты, так что ты в любом случае окажешься не прав. Давай я лучше у тебя эту ткань куплю. За четыре марки оба отреза.

- Ну, извини, барчук, - мужик после извинения передо мной, как-то сдулся и стал ещё меньше и хлипче. - А! Пропади оно пропадом! Забирай за четыре марки. Хоть до города доберусь. А есть ли у тебя такие деньги?

- Пф, - фыркнул я и вытащил из внутреннего карманчика две монеты по две марки. - Вот, - положил я их на столешницу прилавка и, ухватив ткань, потянул к себе.

- Малой, а не подскажешь? Когда очередной дилижанс будет в город?

- Часа через три, - взглянув на низкое зимнее солнышко, я примерно прикинул сколько сейчас времени. - А зачем вам в город? - спросил я ради интереса, но мужик, внезапно вывалил на меня целый рассказ. Сразу было видно, как он соскучился по русскоязычному собеседнику, пусть он и был в его глазах мелким и сопливым чухонцем.

Звали его Антоном Кряковым и был он из села Ханская Ставка, что в Букеевской орде. И если бы не подробная карта империи, висевшая у меня в комнате, и которую я изучил очень тщательно, я бы мог подумать, что это какая-то параллельная реальность. Хотя, а были ли в истории моего предыдущего мира подобная орда и населённый пункт рядом с Астраханью?

А затем его призвали на флот и отправили в Кронштадтскую школу гальванеров. По окончании которой он и попал на балтийский ледокол «Старшина». Всё бы нечего, но два года назад старый ледокол сменил порт приписки с Кронштадта на Улеаборг и по истечении семилетней службы матрос-специалист второй статьи Антон Кряков был уволен в запас именно в этом городе.

А по положению о пребывании в запасе флотских специалистов бедный мужчина не мог покинуть последний порт приписки в течении пяти лет дальше чем на двести верст. Вот он и шлялся по всей округе, пытаясь найти работу и хоть где-нибудь осесть. Но получалось это у него плохо. Вот и на последней его работе, на лесопилке в соседней с нами Кийминки, хозяин расплатился с ним двумя штуками бракованной ткани. Которую он и пытался продать на нашем торгу, притопав сюда пешком.

Совершенно случайно нашему заводу требовался электрик. Несмотря на хорошую вентиляцию, масса керосиновых свечей, использовавшихся для освещения внутри завода, выжигала кислород. И наш управляющий, Кевин Райт, загорелся идеей сделать электрическое освещение, но найти электрика в это время, да ещё и в нашем захолустье, было очень трудно. А насколько я помнил из прочитанных книг, флотский гальванёр и был электриком.