Антон Демченко - Охотник на духов Страница 5

– Маленькие странности, да, Химм? – покачав головой, тихонько вздохнула Ринна.

– Ну да, – с усмешкой кивнул наставник, наполняя кружку чаем. – Они самые.

– Что ж, я доверяю твоему мнению, Химм. – Хлопком в ладоши хозяин дома закончил обсуждение и повернулся к супруге. – Попробуем уговорить мальчика остаться у нас. Поможешь ему освоиться, дорогая?

– Думаю, возложим эту обязанность на наших дочек, и жить он будет в садовом домике, – после недолгого раздумья согласилась Ринна, тряхнув гривой роскошных рыжих волос, и договорила: – По крайней мере, пока я не буду в нем уверена.

– Ой, кот! – вдруг воскликнула Итта, увидев выглянувшую из‑за среза крыши веранды черную ушастую мордочку, сверкающую зелеными огоньками глаз.

– Кот? – не понял Химм и, сделав рукой какой-то пасс, фыркнул. – Тебе померещилось. Мальчик спит!

– Да нет же, не тот Кот, а кот – в смысле, котенок! – Итта ткнула пальцем в сторону черной морды, с любопытством рассматривающей сидящих на веранде людей. – Видите?

На этот раз долго бодрствовать мне не довелось. Муть перед глазами, встревоженные голоса поблизости и знакомый писк медицинских приборов у изголовья. Кажется, понял: мое дряхлое тело вновь угодило в больницу. Что ж, вполне закономерно. В последнее время мне и на ногах-то стоять тяжело было: так что ничего удивительного. Слабость? Да, чуть больше, чем обычно, – тоже понятно. Значит, состояние ухудшилось. А вот то, что во время визита врачей и госпитализации я даже не проснулся, это действительно нехорошо. Значит, проделано все было в экстренном порядке.

Тихий плач в стороне. Маша? Внучка… поня-атно. Кажется, мое дело – труба. Если уж наша маленькая «железная леди» не сдерживает слез.

– Док-тор, сколь-ко? – Рука изо всех утекающих сил хватается за полу прошелестевшего рядом халата. Размытое лицо замершей от неожиданности женщины… да, женщины – запах духов я чувствую.

– Вам нельзя говорить, – ровный мягкий голос, усталый.

– Дедушка! – Маша срывается с места и одним рывком оказывается рядом со мной. – Де-эда! Ты очнулся!

– Не шумите, или я выведу вас отсюда, – немного недовольства в голосе врача… наигранного недовольства. – Вашему дедушке нужен покой.

– Покой нам только снится, – раздвигаю сухие губы в подобии улыбки. – Девочка, мне недолго осталось, дай поговорить с детьми, а?

– Что вы, вам нужно отдохнуть. – В голосе врача появляются нервные ноты. Молодая еще, неопытная, точно. Сколько я их на своем веку повидал.

– Скоро отдохну, милая. – Кашель прерывает слова, и на белоснежном пододеяльнике появляются красные пятна. Ну да, этого следовало ожидать. Значит, предчувствие не врет, оно никогда меня не обманывало, да… Вытираю тыльной стороной ладони губы, и другая рука начинает шарить вокруг, и в нее тут же утыкаются мои очки, поданные внучкой. Умница. – Родители где?

Врач тихонько отходит в сторону.

– Там. И Иринка с Лешкой тоже, и дядька. И тетя Оля со своими, – заплаканная мордашка внучки кивает на входную дверь. Ну да, вчера же мой день рождения отмечали: ничего удивительного, что вся семья в сборе. Хотя подарочек я им подарил, конечно… м‑да… – Позвать?

– Конечно. – Хочу кивнуть, но понимаю, что на это уйдет слишком много сил. Поберегусь. Недолго осталось.

– Де-эда…

– Зови их, егоза.

В палате становится людно. Докторица явно не в восторге от происходящего, но перечить главврачу, а по совместительству моему среднему сыну, опасается… или стесняется. Зря, он хороший человек, только женился, придурок, на своей работе. Автоматически окинув взглядом мнущуюся у окна врачиху, неожиданно легко понимаю ее смущение. Во как…

На глазах у удивленных детей жестом подзываю ее к себе, а когда не менее удивленная докторица склоняется к моему лицу, чуть не задевая весьма внушительным бюстом, усмехаюсь. О да, хороша…

– Позаботься об этом оболтусе, пока он окончательно в монахи от медицины не ушел.

Глаза женщины округляются, она краснеет и чуть ли не отпрыгивает от меня, одновременно устремляя ошеломленно-испуганный взгляд на начальника.

– Ну, ба-атя-а! – гудит этот медведь, пунцовея не хуже докторицы. Кха-ха-ха…

– Ты мне… еще поговори, – с трудом справившись с кашлем, содрогающим тело, отзываюсь я.

Докторша исчезает из палаты, провожаемая взглядами моей младшей дочери и Маши. Ну да, теперь Василек точно не выкрутится. Все вызнают, все выпытают… и женят. Хорошо.

– Де-эд, мне страшно, – оказавшийся рядом младший внук смотрит мне в глаза.

– Всем страшно, Игоряша. Мы, люди, существа тха-кхакие, смерти боимся, неизвестности боимся. Зря. – Сжимаю ладошку мальчишки и улыбаюсь. С трудом, но пока получается. – Знаешь, как наши предки кха-хговорили? Пока мы есть, смерти еще нет, а когда нас нет, ее уже нет. Смерти нет, слышишь?

Внук сосредоточенно кивает, а за ним и подобравшиеся сыновья. Молодцы… надеюсь, у них хватит сил, чтобы угомонить женщин, когда те поймут. Темнота наплывает, размывая лица семьи, детей. И сознание словно падает в колодец. Милая, я иду…

Однако вместо встречи с почившей супругой меня ожидает рассеивающаяся темнота, открывающая черно-белый вид и миллиарды запахов и звуков. Мокрый после дождя сад, и стремительный полет сильного тела по ветвям деревьев. Бег по влажной земле – вперед, вперед, вымывая из мыслей тоску и боль по потерянной семье теперь уже точно потерянной, навсегда.

Взгляд цепляется за ползущую по ветке змею… Рывок! И сильное тело бьется и извивается, но не может вырваться. Несколько судорожных рывков чуть не сбрасывают меня с дерева, но в конце концов змея обвисает. Мертва! Охота удалась. С удовольствием вгрызаюсь в холодное тело и, чувствуя, как по подбородку стекает черная кровь, облизываюсь. Окинув взглядом огромное тело убитой твари, потягиваюсь и приступаю к пиршеству.

Утро встретило меня шумом в саду и приятной легкостью в теле. Выкатившись из оказавшегося таким уютным кресла, я, позевывая, отправляюсь в ванную и, только смыв с себя контрастным душем остатки сонливости, вспоминаю о происшедшем этой ночью. Пытаюсь проснуться, и… ничего.

Что ж. Этого следовало ожидать. А вот эмоции по поводу ушедшей жизни. Больно? Да нет. Скорее грустно, как… как от воспоминаний о жене. Светлая такая грусть и нежность. Впрочем, а чем нынешняя ситуация отличается-то? Да и детям сейчас куда хуже. Ну ничего, они справятся, я знаю. Они у нас с Катей сильные выросли, умные.

У отражения в зеркале на губах сама собой возникает гордая улыбка. Тряхнув не покорной никаким расческам шевелюрой и подмигнув своему двойнику за стеклом, я выхожу из ванной, чтобы тут же нарваться на застывшую посреди комнаты Имму. Отчаянно краснеющую Имму. Хм… наверное, не стоило мне забывать халат в кресле.

С отчетливым писком блондинка, словно заправский солдат, разворачивается через плечо на сто восемьдесят градусов.

– Там… завтрак… пришла позвать, – доносится из комнаты, пока я, вновь скрывшись в ванной, надеваю постиранные вечером и уже успевшие высохнуть трусы. Теперь джинсы и майка. Все, я готов.

– Завтрак – хорошо, – оказавшись за спиной девочки, легонько дергаю ее за собранные в хвост волосы.

– Дурак! – выдает красная, как амстердамский фонарик, блонда и, сорвавшись с места, исчезает за дверью.

От домового идут волны довольства. Ну да, конечно, этим созданиям чем больше эмоций, тем лучше. А какие они будут. Впрочем, вру. По большей части такие вот домовые… предпочитают светлые чувства. Тоски и злобы они не переваривают. Наверное, поэтому в Бокко их немного. У нас в районе с радостью как-то туговато. Зато и переродившихся тоже почти нет. А такое случается, когда домовой хватанет чернухи через край. То, во что подобный неудачник превращается, я и называю переродившимся или просто кошмариком. Они тоже разными бывают. Помню, нарвался я год назад на одного такого, в старой больнице он жил. Сильный был гад – отожрался на чужой боли так, что и сам начал из пациентов силы тянуть. Собственно, меня туда и позвали, когда стало ясно, что еще чуть-чуть – и больницу прикроют из‑за повышенной смертности в ее стенах. А она в Бокко последняя. Еле задавили урода, и то пришлось свободных на подмогу звать, а то бы он меня без соли сожрал. И хорошо еще, что такие вот кошмарики с места привязки уйти не могут. Точнее, не так: сбежать они могут, но только если их дом разрушить. С подобным мне тоже сталкиваться доводилось. Собственно, ничего странного. Работа у меня такая… та самая, которая по мелочам и о которой семье Рона лучше не знать. Для их же спокойствия и чтобы не пытались запретить. На одних подачках от Толстого Риггара не пожируешь – вот и приходится крутиться… благо у старого барахольщика Холла, предпочитающего зваться антикваром, подработка для меня всегда найдется. Ну… почти всегда.