Целитель. Новый путь - Большаков Валерий Петрович Страница 5

– …Единая валюта и свобода поездок, – окреп косыгинский голос, – общий рынок труда, товаров и услуг создадут мощный стимул к экономическому развитию наших стран!

Всласть насмотреться прямого эфира мне не дали – в дверь заглянула встрепанная Настя, улыбаясь с таинственным видом, и рекла:

– Так. Шо расселся? Иди гостей встречать!

– Каких… – начал я формулировать, но тут сестренку потеснила Инна, торжественно внося кастрюлю, заботливо обмотанную махровым полотенцем. Хорошистка вырядилась в заношенную спортивку и полукеды, как и подобает для дачного дефиле.

– Откуда… – Толкнул я ошалело, поднимаясь.

– С днем рожденья! – воскликнула девушка с нетерпеливой радостью.

Быстренько оставив закутанную кастрюлю на столе, она с маху обняла меня – и замерла, будто устыдившись порыва. Веки ее опустились, гася синие огоньки, и Хорошистка робко нащупала мой рот губами.

– Только и знают, что лизаться… – ревниво проворчала Настя.

– Тебя там Гоша ждет, – отпасовала Инна, чуть задыхаясь, – совсем не целованный.

Сестричка фыркнула негодующе и выскочила за дверь – ее ушки горели, как надранные.

Мы с Хорошисткой остались вдвоем. Не размыкая рук, девушка глянула мне в глаза, близкая и недосягаемая.

– «У пропастей синих стою, – продекламировал негромко, слыша, как стучат оба сердца, – куда я сейчас упаду? В траву, что растет на краю? А может, дно бездны найду?»

– А дальше? – Замирающий шепот Инны втекает в мои уши. Девичьи ресницы порхают, пряча взгляд, и словно раздувают румянец на скулах.

– Не дописал, – вздыхаю я, чувствуя, как кровь приливает к лицу. – Это еще в восьмом классе… Только последние строчки помню: «По спасенному – листик травы. По упавшему – синий цветок!»

Хорошистка ласково погладила меня по щеке, безмолвно благодаря, и заговорила с преувеличенным оживлением:

– Это близняшки затеяли! У Миши, говорят, мама уехала, а ему некогда пироги печь. Давайте, говорят, сами!

Тут на крыльце шумно затопали, и порог переступила Рита, одетая как на субботник.

– Нет, ну ты посмотри на нее! – с деланым осуждением наехала она. – Отлипни, моя очередь. С днем рожденья, Мишечка!

Инна неохотно уступила Сулиме, и я был оцелован самой «Мисс школа № 12».

– Брился? – поинтересовалась «мисска», хотя в темени ее глаз таились совсем иные вопросы. И даже готовые ответы.

– Первый раз! – соврал я. Уши мои теплели.

– Чувствуется. – Рита снова потянулась губами.

– Обойдешься! – Хорошистка ловко перехватила меня, оттирая подружку.

– Вот на-аглая… – возмущенно завела Сулима.

– Ты со мной, как с куклой, – проворчал я, безропотно подчиняясь ласковому напору Дворской, и выдал писклявое: – «А ну, быстро вернула! Это моя игрушка!»

Инна прыснула, поджимая плечи, но ответить не успела – в домик ворвалась галдящая толпа одноклассниц и одноклассников, бесцеремонно оттесняя Хорошистку.

– С днем рожденья! С днем рожденья!

Девчонки сразу полезли целоваться – когда все вместе, то не стыдно. А парни вытрясали пыль из моей куртки, хлопая по спине, да так, что внутри что-то ёкало.

– Вы откуда свалились? – спросил я с остаточной растерянностью, подставляя близняшкам Шевелёвым сразу обе щеки.

– Оттуда, оттуда! – простодушно радовалась Маша. Удался сюрприз!

– Мы на электричке, – поведала Света, звучно чмокая. – Весь вагон заняли. Иже херувимы! Ты рад?

– Аз есмь! – отчеканил я.

Карусель мелких и приятных хлопот завертелась, набирая обороты. Кто-то бубнил:

– Не понял… Мясо, что ли? Так оно ж сырое!

– Это на шашлык, балда.

– Сам балда!

Тонконогая Альбина с Настей доваривали борщ, увертываясь от дыма:

– Та-ак… Подсолить или хватит? Аля, попробуй.

– Ой, да нормально! Чесночку еще…

Эдик Привалов, нескладный очкарик осьмнадцати лет, и вихрастый Гоша Кирш собирали импровизированный стол:

– Гош, под ноги смотри! Никуда твоя Настя не денется.

– Да ну тебя! Говоришь что попало…

Возле Эдика, как планета у двойной звезды, крутился тощий Данька Корнеев, разрываясь между притяжением старшего товарища и хорошенькой внучки Ромуальдыча:

– Ого! Это ты принес?

– Домашнее, с Кубани. Пахне-ет… Дэнчик, сдвинь на себя. Дэн!

– А?..

Модная Ирма Вайткуте и хрупкая Тимоша застилали доски пожелтевшими, выгоревшими на солнце газетами:

– А она ему и говорит: «Не ходи за мной!» А он ей: «Ты мне очень нравишься!»

– А она?

Рита «припахала» высокого лощеного Женьку Зенкова и плотного, налитого здоровьем Дюху Жукова – румянец во всю пухлую щеку. Друзья, смахивая на Тарапуньку со Штепселем, подтаскивали всё на чем сидят – единственный стул, разношерстные табуретки и ящики:

– Андрэ, не пыхти как паровоз, тут нет рельсов.

– Точка – и ша! Э, э! Чурка-то зачем? На ней усидишь разве?

– А пуркуа бы и нет?

В сторонке, оккупировав облупленную лавочку у могучего куста сирени, репетировали музыканты – Светлана меланхолично перебирала струны черной лакированной гитары, время от времени давя улыбку, а Изя Динавицер настраивал скрипку, отрешась от земного.

– Изя, сделай лицо попроще, а то ты сейчас похож на курчавого Пьеро!

– Чё это?

В какой-то момент я будто отошел в сторонку. Вслушался в веселый гомон на некогда тихой дачке, вгляделся в радостную и бестолковую суету, где озорство вдруг перерастало в симпатию, а мимолетный взгляд надолго лишал покоя. Шесть соток, скучно разлинованных на грядки и клумбы, бурлили юной энергией, неясными, но волнующими позывами.

– Да никуда я не поеду, – вырвалось у меня. – Нужна мне ваша физматшкола… Мне и здесь хорошо!

– Куда не поедешь? – пропыхтел Дэнчик, бредя от сортирной будки напрямую, сквозь строй разросшихся вишен. Деревца стегали его гнуткими ветвями.

– Да это… так, – я неловко покрутил кистью в воздухе, – мысли вслух.

– А‑а… – Корнеев сунул руки в карманы кургузого пиджачка, тут же торопливо вынул их, нервно-зябко потер ладони. – Слушай… Я чего спросить хотел…

– Нравишься ли ты Ирме? – Улыбка сама запросилась на мои губы.

– Не-е! – Дэн замотал модными лохмами. – Я сам у нее спрошу. Когда-нибудь. Скоро. Ты… Ну-у… Запиши меня в этот ваш Центр! – Он торопливо уточнил: – Я не из-за Ирмы! Ну, не только из-за нее…

Подумав, я сказал:

– Давай сразу после каникул. Соберемся всем гамузом, побалакаем.

– Ага! – обрадовался Дэнчик.

Тут из общего гвалта выделился заливистый смех Вайткуте, и голова моего визави повернулась, как флюгер.

– Лю-юди! – разнесся Ритин голос. – Садитесь жрать, пожалуйста!

– Пошли.

– Побежали!

Наперегонки с голодающими, я захватил табурет во главе самодельного стола. Эдик с таинственным видом достал бутыль темно-бордового вина и разлил по бокалам, кружкам, стаканам да чашкам.

– Всем понемножку… – обольщающе тянул виночерпий. – По глоточку…

А доски гнулись от бесхитростной снеди!

Миски с оливье и селедкой под шубой соседствовали с жареной домашней колбасой. Посередке, в щербатой супнице, настаивался красно-янтарный борщ. Светилось белым и отливало розовым тонко нарезанное, дивно пахнущее сало. Еще теплые, пирожки разморенно выгибали гребнистые спинки.

– Так. – Грея чашку в ладонях, Настя беспокойно осмотрелась. – А кто скажет тост?

– Я, – встала Рита, держа граненый стакан с вином, что просвечивало темным рубином, тая огонек в глубине.

Инна, сидевшая рядом со мной, беспокойно обернулась и положила мне руку на колено, словно боясь, что уведут ее «куклёнка».

Сулима оглядела всех, спокойно дожидаясь тишины, а когда зазвенело полнейшее безмолвие, неторопливо начала, не сводя с меня черных затягивающих глаз:

– Ровно год назад мы собрались у тебя, Миша, и с того дня все стало меняться к лучшему – и в твоей жизни, и в моей… У Светланы и Маши, у Инны… Ну, ладно, без имен! М‑м… – Она призадумалась. – Мы стали немного другими, потому что иным стал ты сам. Или был? – По Ритиным губам скользнула озорная улыбка. – Неисчислимая куча народу не сделает за всю свою жизнь столько, сколько тебе удалось… совершить, да, именно совершить за один этот год. И я желаю тебе расти и дальше, меняться самому и менять нас! За тебя, Мишечка!