Угнетатель - Юрий Ра Страница 5

буднично. Не удивлюсь, если я одной фразой буду описывать эпические сражения, типа такого: «А потом я взял пару легионов и сровнял из княжество с землей». Когда разровняешь пару-тройку графств или княжеств, можно будет свести этот процесс к рутине, а пока служанка волочит меня на кухню, первый наезд, первый захват, первый ништяк, я надеюсь.

— Хозяин, вот тут эконом спит, дозвольте к нему постучаться, чтоб он распорядился вас накормить.

— Стучись, только громко. Я тут под дверью стоять полжизни не готов.

Если этот стук можно назвать громким, то я балерина Мариинского театра. Незачет! Вот так звучит громкий стук, и то хотелось бы помощнее, но сил нет.

— Кто там? Я сейчас кому-то постучу! Кто-то сейчас сильно пожалеет, что разбудил меня — это из-за двери донесся визгливый крик возмущенного эконома. Далька стоит и лыбится, ей приятно, вся в предвкушении предстоящего унижения всемогущего эконома, а потом еще и рассказать можно будет прочей челяди — минута славы растянется на весь день.

— Рот закрой свой и бегом из комнаты, я жрать хочу!

— Кто это «Я»?!

— Сучий потрох, хозяйский голос не узнаешь? Запорю тварь! — вон тут как принято общаться с борзыми слугами. Век живи, век учись. Я своих парней в таких случаях отжиманиями воспитывал и кругами по стадиону, а можно было сразу в батога. Глядишь, и результаты другие были бы.

Эконом уловил нюансы вербального посыла и бросился открывать, а потом бухнулся на колени. Это получается, у моего персонажа та еще репутация. Ну да ладно, боятся значит уважают. Гораздо проще сначала придавить до полусмерти, а потом помаленьку отпускать веревку на горле. Так что, как бы мне не претило такое моё реноме, бороться с ним в явной форме не будем. А вообще, некоторые считают, что хорошую репутацию легко развалить, а чем она гаже, тем прочнее.

— Эй, смерд! Проголодался я, так что пулей беги и организуй мне пожрать!

— Вашество, я не смерд.

— Поговори мне!

— Вашество, а пулей, это как?

— Тьфу на вас, лети стрелой, да побыстрее. Пока мы доковыляем, а на кухне уже пожрать готово.

— Молодой хозяин, может в столовую подать?

— А хрен с ним, подавай в столовую. Далька, добредем мы до столовой?

— Как прикажете, молодой хозяин.

И мы побрели в ту же сторону, в которой затихали звуки торопливых шагов эконома. Вот хмырь, не бегом побежал, вот тебе и стрела. Слишком я к ним добрый, много воли взяли холопы. Ой, опять понесло, надо как-то укрощать эти порывы, пусть не внешние их проявления, но хотя внутри головы своей быть адекватным. Если получится. Борьба с собой самая трудная борьба, ибо твой противник знает все твои слабости и действует изнутри. Но мы и не таких противников побеждали, главное не бояться предстоящих свершений и бросаться в атаку с неизбежностью морского прибоя.

Мои размышления были прерваны самым радикальным способом. Ладно, не самым, поленом по голове было бы радикальнее. А в нашем случае с хлопком вспыхнули факелы со всех сторон и глаза зажмурились от яркого света. Открыл один глаз чуточку, второй, проморгался. Нет, свет не яркий, просто после блуждания в потемках по коридорам замка всего лишь с одной свечой приучили глаза к самому минимуму освещения. А тут зал по периметру окружен полуторами десятками факелов. И кстати, как такое могло быть, словно выключателем кто щелкнул?

— Заходи, не стой в проходе — густой солидный и такой знакомый звук голоса исходил от мужчины, сидящего во главе стола.

Чуть ли не трон со спинкой, возвышающейся над его головой еще на пару голов. одет отец был в большущую шубу поверх ночной рубахи, а на голове болтался дурацкий ночной колпак с длинным кончиком. Мдя, классика средневекового европейского дурдома. Замок не прогреть, слишком большой он и камень слишком сильно выстывает за зиму, так что народ тупо утепляется по самое «не могу». Пару месяцев померзнуть всего, а потом опять тепло. Это я не предполагаю, это я/мы помним. Помним, что сейчас самый разгар зимы, а через месяц потеплеет, что в эту пору у крестьян самая расслабуха, а боевые действия не ведутся ввиду изнеженности местного населения. Какой простор для прогрессорства!

— Чего в ночи бродишь, да еще со свитой?

— Оголодал чего-то я, отец. Прямо как три дни не жравши.

— Так почти столько и выходит. Больше двух суток лежал пластом, потом попил воды и опять на полсуток заснул. Лекарь сказал, после такого или на поправку пойдешь, или в склепе место готовить.

— Это я знатно, получается, разболелся. Чего это меня так?

— Что, совсем ничего не помнишь?

— Совсем. Как отрезало. Тебя помню, мать, сестер, ну и так кое-что, а полжизни как в тумане.

— Полжизни — усмехнулся граф — не было еще у тебя полжизни, считай, только начинается твоя жизнь. И начинается она хреново.

Может, он ждал, что я начну возражать, но мне возразить было нечего. Меня вообще в это тело впихнули против моего желания. И даже точку в моем существовании как личности хренов Демиург самостоятельно ставить отказался. Скотина такая, мол сам выпилишься, раз решил не жить в новом теле. Пошутить изволили, их Игроково величество, русские не сдаются. А потом тварь такая будет говорить, что я вписался в очередной блудняк добровольно и по своему хотению, раз не спрыгнул с табуреточки с петелькой на шейке. Затянувшееся молчание прервал опять новообразовавшийся у меня отец:

— Молчишь, правильно молчишь. С одной стороны, вроде как и не виноват ты в своих бедах, а всё одно неладно вокруг тебя всё. Любой мог с коня упасть по той темени, да другой бы или встал и снова на коня вскочил, или сразу насмерть. А не вот это твоё подвешенное между жизнью и смертью состояние. Мачеха вся извелась, как за родного переживала, я волновался.

— Ну извини, не оправдал надежд.

— Это еще мягко сказано, не оправдал. А с магическим даром что у тебя? Как ты так вообще ухитрился так напортачить?

— В смысле?

— Вот и я о том же. Вроде опять нет твоей вины в том, какой тебе дар достался. Однако же вылез откуда-то этот чертов дар зачарования. Может, ты не мой сын? Да нет, не могу так помыслить, похож лицом. Тогда почему не огневик? Пусть бы слабенький, пусть бы никакой совсем, но огневик! У нас