Дворянство. Том 2 (СИ) - Николаев Игорь Игоревич Страница 5

— Отлично, — хлопнул в ладоши Ульпиан. — Эй, хозяин! Свечей сюда! Все, что есть! Теперь вот… бери бумагу. Пергамент сэкономим. Следует написать судебное письмо. Итак…

Он задумался еще минут на пять-семь, пока староста лепил свечи куда придется, освещая комнату. Затем Ульпиан приступил к новой диктовке, радикально сменив форму и язык изложения.

— Я полагаю, что недопустимой является апелляция супруга к формальному праву на убийство жены в том случае, когда жена предположительно злоумышляет против мужа с намерением причинить ему вред до смерти, и оный муж располагает непоколебимой уверенностью в грядущем деянии. Ибо сие, именуемое «разводным убийством», лишает содержания саму душу правосудия, то есть установление истины и вынесение приговора лишь судом или иной инстанцией, суровой и беспристрастной, например сюзереном либо собранием достойнейших и благородных дворян. Проистекает данная максима из следующих соображений…

Да, подумала Елена, прилежно записывая слово за словом, здесь я многому научусь. Главное — слушать внимательно. Может это и есть везение? Может, наконец, закончились мытарства и «трудный хлеб»?..

Было бы хорошо.

_________________________

Молотилка дубинами в смазанной жиром коже — реальный исторический эпизод, имевший место в 1455 году:

https://vk.com/wall-21105920_1623

Отметим, что бой произвел крайне тягостное впечатление даже на привычную ко всему военную аристократию.

Также, насколько отличался судебный поединок от привычной нам дуэли, показывает, например, схватка между вором Томасом Уайтхорном и рыбаком Джамисом (Джеймсом?) Фишером (1456 год). По решению судьи поединщики дрались на посохах из ясеня и заточенных рогах из железа. Когда один из посохов сломался, судьи обезоружили второго бойца, чтобы вновь уравнять шансы. «И затем они кусали зубами, так что кожа от одежды и от плоти была прорвана во многих местах их тел». («The Medieval Underworld» в переводе Михаила Талако)

Глава 2

— Ты отвлекаешься!

Елена вздрогнула и уставилась на Пантина. Наставник покачал головой с видимым осуждением, ученица виновато пожала плечами.

На этот раз фехтмейстер неожиданно изменил традициям, пара занялась фехтовальным уроком не в «малахитовой коробке», а на опушке леса, среди свежих пеньков. Роскошный поезд не только жрал все на своем пути, но и щедро вырубал растительность на дрова, гастрономию и огромные костры, всю ночь освещавшие большую стоянку.

— О чем задумалась? — внезапно спросил воин-маг.

— Э-э-э… — промычала в замешательстве женщина и осеклась, представив как глупо и «по-бараньи» это выглядит со стороны. А затем неожиданно спросила. — Как ты появился среди нас?

— Поясни, — Пантин, кажется, вообще не удивился, будто ученица задала вопрос, который час или, если апеллировать к местным правилам, какая стража.

Фехтмейстер опустил деревянный меч и подошел на шаг ближе, ученица отреагировала механически, вытянув вперед левую руку, останавливая оппонента на границе Круга Смерти. Этот рефлекс Елене поставил еще Чертежник — никогда, ни при каких обстоятельствах никому не позволять сближаться вплотную, на расстояние удара кулаком.

— Молодец, — скупо улыбнулся фехтмейстер. — В чем твой вопрос?

— Как получилось, что ты оказался с нами? Неузнанный, словно так и было всегда?

— Магия, — Пантин посмотрел на Елену, как на убогую, чуть ли не с жалостью.

— Это я понимаю, — не сдавалась женщина, хотя и было очень обидно. — Но как она работает?

— Как магия. Только старая, — ответил Пантин и, сжалившись, пояснил. — Это искусство сплести нити мироздания так, чтобы небывшее стало бывшим.

Говоря «мироздание» Пантин использовал очень сложный оборот, который объединял сразу несколько смыслов, его можно было понять как «все сущее», «бывшее и будущее» или даже «сотворенное в неизмеримой сложности».

— Так… — задумалась Елена. — То есть ты не шел с нами от самого Мильвесса, как всем казалось?

— Нет. Я пришел и стал частью вашей истории, той нити, которую сплетала ваша компания своей жизнью и действиями.

Пантин неуловимо быстрым движением выдернул нитку из рукава теплой рубашки, коей обходился, несмотря на холод. Поднял ее, демонстрируя ученице, перехватив ровно посередине.

— С какой стороны у нее начало, с какой завершение?

— Как повернешь, — ответила Елена, уже потихоньку соображая, куда клонит наставник.

— Именно так. А если бы я испачкал пальцы краской, она пропитала бы волокна по обе стороны. Совершенные поступки не исчезают бесследно, так же как не расточается память о них. Поэтому изменения можно направить и туда, и обратно. Только надо уметь.

Пантин выпустил нитку, подхваченную легким ветерком.

— Магия времени? — поразилась Елена. Она точно помнила, что такое колдовство считалось утраченным давным-давно, кажется еще при довольно жутком государстве, на чьих останках поднялась Старая Империя.

— Не совсем. Хотя близко к тому. Маги не могут управлять временем, таков смысл договора, согласно которому волшебству и волшебникам было позволено далее существовать в мире, несмотря на то, что наворотили некроманты и хронобои. Но запрет можно обойти. Аккуратно, избегая последствий. Если знать как. Я знаю.

— Но зачем?!

— Любопытство, — с обезоруживающей честностью сообщил наставник. — Раньян никогда не просил меня учить еще кого-нибудь… прежде. Мне было интересно, кто ты и чем зарекомендовала себя. Я решил понаблюдать со стороны, неузнанным. Ты заметила мое присутствие, потому что лишь отчасти принадлежишь Ойкумене, а от тебя заметили остальные. Без этого спустя день-два я стал бы частью вашей истории и компании.

— Отчасти?

— Об этом не спрашивай, — сразу отрубил наставник. Твоя природа — твой интерес. От меня большего не узнаешь.

— И как? — не удержалась от сардонического вопроса Елена. — Как там любопытство?

— Мой интерес был оправдан, — церемонно сообщил Пантин. — Более чем.

Елена сжала кулаки, чувствуя обидное, даже оскорбительное бессилие. Судя по услышанному, воин-маг попросту зачеркнул одну из вероятностей, заменив ее другой, уже с присутствием там самого себя. Или он создал иллюзию, так, что странники лишь «вспомнили» то, чего не случалось на самом деле? Это было удивительно, захватывающе, интересно и наверняка полезно, однако… у Елены опять не хватало слов, чтобы выразить свои мысли, вопросы, гипотезы языком Ойкумены. «Временная линия», «альтернативная реальность», «локальная фиксация» и многое иное — все это можно было перевести механически, заменяя термины условными аналогами, но получился бы «голый проводник бежит под вагоном». Всего лишь набор слов, бессмысленных для того же Пантина.

— Черт! — выдохнула она.

— Не вижу, — фехтмейстер демонстративно посмотрел налево и направо. — И думала ты сейчас не об этом.

Елена понурилась, сообразив: разговор о колдовстве закончен, по крайней мере, на сегодня. Но решила, что и так хорошо, во всяком случае, она узнала что-то новое насчет магии Ойкумены.

— Мне мастер задачу задал. На сообразительность.

Слова адекватного «работодателю» в языке Ойкумены не было, а называть Ульпиана «хозяином» Елене категорически не хотелось.

— Какую?

Ученица наморщила лоб, собирая мысли воедино. Она немного (хотя чего уж там — много!) завидовала Ульпиану с его блестящей, отточенной культурой речи. По меркам Ойкумены выговор Елены был очень правилен и грамотен, однако в сравнении с глоссатором женщина казалась самой себе косноязычной дурой. И теперь старалась подражать юристу — меньше брани, голос ниже и внушительнее, а слова «тяжелее», весомее.

Ветерок налетел, шевельнул тонкие ветки, поиграл с чахлыми деревцами, жалкими остатками некогда могучего леса. Судя по всему, давным-давно материк представлял собой одну сплошную чащобу, но за тысячелетия энергичной эксплуатации от монстра биосферы остались жалкие крохи. Тем удивительнее, что здесь — несмотря на жесточайший дефицит мачтового дерева и регулярные битвы за древесину — по сию пору не додумались до искусственного лесовосстановления. Видимо, сказывалась вековая инерция мышления: лес это стихия, которой пользуются, как дарами океана, его не возделывают, словно пахотную землю.