Para bellum (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич Страница 5

[5] В 1927 году эти хозяйства собрали урожай в 72,3 млн. тонн зерна из которых 11,3 млн. тонн пошло в товарное зерно (16 %) из которого 2,09 млн. тонн ушло на экспорт (18 % от товарного зерна), принеся 842 млн. рублей. Для сравнения в 1931 году урожай был 69,5 млн. тонн, в товарное ушло 22,2 млн. тонн (32 %), а на экспорт 5 млн. тонн (22 % от товарного), принеся 658,9 млн. рублей (зерно на рынке сильно подешевело). Фрунзе же направил экспортные объемы продовольствия на внутренний рынок, выводя на экспорт лишь излишки (экспорт продовольствия в 1927 году мог обеспечить 5–6 млн. дополнительных ртов). Наращивания параллельно нефтяной экспорт, оружейный и прочий для компенсации и профицита торгового баланса. Прирост же рабочих у него был не такой взрывной, как в оригинальной истории (с 1928 по 1932 год их численность выросла с 10,8 до 22,6 млн.), так как на селе оставалось продовольствие, и массового бегства из него «за лучшей долей» не началось.

[6] Лизинг — схема, при которой что-то берется в аренду с правом выкупа после завершения контракта по остаточной стоимости.

[7] Если, конечно, строить кошмар «экономического чуда Мао», которое чуть не похоронило Китай заживо.

[8] Для нормальной механизации «сталинских колхозов» требовалось 3–4 млн. тракторов, 5–6 млн. грузовиков и 1–2 млн. спецтехники. Приблизительно. Что на порядок превышало доступные ресурсы.

[9] В данном случае автор ориентируется на результат оптимизации 1942–1943 лет. По минимальному сценарию, так как ни голода, ни постановки к станкам женщин и детей не имело место, как и эвакуации с прочими бедами. При полном «закручивании гаек» по образцу ВОВ можно было бы на рост в 3–4 раз в столь благоприятных условиях. Но Фрунзе давил осторожно, опасаясь сломать.

[10] ВВП — внутренний валовый продукт. По сути — совокупная прибавленная стоимость. Если нет значимой доли услуг или биржевых торгов позволят довольно адекватно оценивать количественный рост экономики в области производства.

[11] Большая часть этих рабочих приехали из Германии, где нанимали безработных подходящей квалификации. Свои новые рабочие только учились.

[12] Речь идет о промышленных и трудовых векселях, которые по своей сути были Мефо и Оффа-векселя.

[13] Эту проблему можно обойти через широкое кредитование потребления население при предельно низкой ставке рефинансирования, чтобы обслуживать долг было дешево. Но Фрунзе с этим не хотел связываться, опасаясь обанкротит разом всю страну в случае войны или какого-то иного социально-политического потрясения.

Глава 2

1928, ноябрь, 15. Москва

Скрипнула дверь.

Нарком обороны спокойно вошел в помещение. Прошел к столу и сел рядом с задержанным, напротив него. И произнес.

— Не понимаю я тебя, — покачав головой.

— А должен? — нахмурился Махно, которого во время минувшей кампании на Украине взяли раненым.

— Ну а как же? Одно дело ведь делаем.

— Ой ли? — усмехнулся Нестор Иванович.

— А разве нет?

— Нет. Мы с тобой по разные стороны баррикад.

— Бей красных, пока не побелели. Бей белых, пока не покраснели. Так что ли?

— Можно и так сказать.

— Ты разве не понимаешь, что это вздор? Красивый, но в корне мусорный лозунг.

— Может и вздор, да весь мой. — нахмурился Махно.

— За что мы дрались в революцию? Я — за то, чтобы простые люди смогли вздохнуть. Будем честны, действительно хорошо жить они никогда не будут. Это детские иллюзии наивных дурачков или спекулянтов-балаболов. Но я стоял за то, чтобы у них было что поесть, что одеть, где жить. Чтобы из дремучести их вытащить. Если получится больше — отлично. Нет — даже это хорошо. И я сражался за это. Скажешь, что ты — нет? Ну что ты молчишь? Скажешь, что нет? Скажи. И плюну тебе в глаза. Ибо это будет ложью.

— Зачем тогда спрашиваешь?

— Затем — что вся эта красивая чепуха — идеология — лишь фантик для обертки реальности. Коммунизм… анархизм… либерализм… Разве это главное? По плодам их узнаете их. Не так ли? Важно не то, что ты говоришь, а что ты делаешь и зачем. Нет, конечно, хватает идиотов, которые дрались и продолжают драться за эти красивые фразы. И дохнуть. И убивать. Всей этой грязью прикрываясь для банальной борьбы за власть и грабежей.

— Думаешь я не такой? — мрачно спросил Махно. — Слышал я, про меня разное болтали.

— Если бы ты был такой, не стал бы стал работать столяром, плотником и плетельщиком домашних тапочек. Тихо доживая свой век в нищете. Возможностей взять денег на борьбу с красными у тебя хватало. Там, в эмиграции. Почему не взял?

— Не хотелось.

— Много кому захотелось, а тебе нет? Самому не смешно?

— А пришел на Украину.

— Тебя туда вытащили. Я знаю, что ты уговаривал своих не лезть во всю эту историю. А когда стало ясно — все равно полезут — решил возглавить, чтобы их не так много полегло. Разве не так?

— И что с того? — мрачно спросил Махно.

— Я хочу тебе предложить забыть все что было. И занять должность в правительстве.

— Ты издеваешься? — с каким-то изумлением спросил Нестор Иванович.

— В тебе я уверен, как ни в ком ином. Не купят. Не скурвишься. Ибо псих. Такой же, как и я. Поэтому и хочу предложить должность главы госконтроля. Чтобы ездил по разным заводам, городам и селам, да своими глазами смотрел что там происходит. Кто где ворует и кому что нужно оторвать, чтобы это уже прекратилось.

— Нет. — твердо и решительно произнес Махно.

— Почему?

— Просто нет. Не хочу.

— Не хочешь помочь бороться с ворьем? Почему?

— Я же ответил — просто не хочу. — с усмешкой ответил Махно.

— Ну нет так нет. — чуть помедлив, произнес Фрунзе вставая. Секунду постоял и направился к двери.

— Погоди, — окрикнул его Махно.

— Передумал?

— Ты же понимаешь, что это лишнее? — махнул Нестор Иванович в сторону следователя.

— Что это?

— Твой человек ведь сейчас нарисует какое-нибудь дело. И меня как воришку или разбойника шлепнут. Зачем весь это цирк?

— Шлепнут? Нет. Тебя просто опросят и отправят в госпиталь. Подлечат там. У нас появилось лекарство, которое вроде как от туберкулеза помогает. После чего посадят на пароход. Дадут немного денег на дорогу. И отправят в Париж.

— Как это? — удивился Махно.

— У меня перед тобой должок. И я его верну. Помнишь? Я ведь дал гарантии, которые через голову отменил Троцкий. Точно также, как и в Крыму, когда его люди постреляли пленных, которым я обещал жизнь.

— Брешешь!

— Собаки брешут. А я говорю. Но еще раз сунешься с оружием против нас воевать — пристрелю. Ну или как там карта ляжет…

С тем и ушел.

Оставив изрядно озадаченного Махно наедине со следователем.

Особой надежды на успех не было. Нестор Иванович — сложный человек. Трудный. И между ними пролилась кровь. Поэтому довериться вот так он не мог. А если бы и согласился — Фрунзе не поверил бы.

Но как же было бы славно получить такого руководителя госконтроля. Таким как Махно, Мехлис и иже с ними в подобных структурах самое место. Неподкупные. Идейные. Энергичные. Таких только убить можно, чтобы скрыть воровство или какую мерзость. Но Махно поди — убей. Еще неизвестно кто кого зарубит или пристрелит. Уж что-что, а постоять за себя он умел. И в плен его взять раненого. Без сознания. Скорее чудом. Тачанка перевернулась и он, ударившись головой, отключился на время…

Нарком направился к своему кортежу и продолжил свои рабочие разъезды. Планов у него на день еще имелось громадье. Весь расписан. Понятно, не в притык, а с некоторым разумным зазором. Но особенно не пошатаешься праздно.

Усмехнулся.

Молча.

Лишь лицо на несколько секунд перекосила гримаса.

Он вспомнил о том, как решил заглянуть в дневники Николая II. Минут десяти ему хватило, чтобы получить устойчивое отвращение к этому человеку. В этих записях было все, кроме того, что должно. Обеды. Встречи. Прогулки. Воспоминания о чтении в слух перед сном. Катание на санях…