С песней по жизням. Часть 1 и Часть 2 (СИ) - Лора Ли Страница 5

Пока Ирина определяла для себя порядок действий, вокруг нее что-то начало происходить: скрипнула дверь (?), послышались шаги, потянуло прохладой (сквозняк?) и какими-то травами, сквозь закрытые веки мелькнул свет и пропал. А прям над ухом запричитала-заплакала какая-то женщина:

— Панночка, девочка моя, очнись уже! Седьмой день пошел, лекарь говорит, не жилица ты, коли не проснешься! Как я жить буду без тебя, что матери твоей на другой стороне скажу? Не уберегла дитя? А как убережешь-то тут, когда отец родной бросил без защиты и помощи, да еще одарил грехом, окаянный! И сам сгинул, и тебя, невиновную, под такую беду подвел! Изменник, против герцога выступил, говорят…Был непутевый, паразит, не ценил госпожу мою, уморил, сердешную, раньше времени, по миру пустил тебя, дитятко! Вот и поделом ему, супостату! На рудник ему дорога, так и надо! А ты, Аринушка, поднимайся, оклемаешься, да и уедем мы отседова, пропади он, титул этот, да и усадьба, пропадом!.

Женщина переместилась, вроде села на кровать (?) рядом с Ириной, потому что голос стал доноситься чуть слабее, но говорить она не перестала:

— Вот как в воду глядела матушка твоя! Перед смертью вызвала меня, и один на один, за закрытыми дверями взяла с меня клятву перед Богом, что не оставлю я тебя до кончины своей, чтобы ни случилось. А я-то и без клятвы тебя не оставлю, как бросить единственное дитя, хоть и неродное, а роднее нету! Так вот, еще наказала увезти тебя на ейную родину, если станет невмоготу здесь жить или отец силком замуж решит отдать: после 16-ти то годков принято девок сватать да венчать. И коль ты согласишься уехать, с пана Тадеуша она слово взяла и герцогу отписала просьбу свою, что не будут тебя неволить ни в чем и отпустят на все четыре стороны. В Царстве Рузском осталось у нее, под присмотром доверенного человека, сельцо наследное, Древлянка. Сказала, что ты сообразишь, как добраться туда и найти и село, и человека. Все то матушка твоя в письме описала и велела передать тебе в нужное время, не раньше. Потом сняла с себя цепочку с ключом, надела мне на шею и дала в руки маленькую шкатулочку, от которой ключ тот. «Это — говорит, — Дина, важно очень, сбереги. Арина потом поймет, что делать.»

Невидимая рассказчица всхлипнула.

— Плохо ей было, бедной, с трудом продолжала, но заставила меня из сундука достать куль: в шали шелковой письмо тебе, какие-то еще бумаги, по виду — гербовые, несколько мешочков с монетами и драгоценности, в тряпице завернутые. Я смотреть не стала, не моё дело, госпожа сказала, где что. Приказала все на себя, под юбку, пристроить и вынести, а потом до времени схоронить от чужих глаз. Про тетради свои и наряды сказала: уберите после похорон куда-нибудь осторожно, понадобятся вдруг дочке. И отпустила меня уж под утро… А сама, бедняжка, по утру и преставилась, храни Бог ее душу в посмертии!

Вот и настал день такой, что сбылись матушкины опасения: не жить тебе, милая, здесь, хоть и не по своей воле, но в путь указанный собираться следует. Ты только приди в себя, очнись, дитятко, а я с тобой хоть на край света пойду. Я не старая еще, работать могу, голодать совсем не будем, а если там люди верные, то помогут тебе, защитят ради матери твоей. Выживем! Отсюда уедем, и все будет ладно! Ты очнись только! — сказала соседка и опять заплакала, тихо, горько так.

К концу монолога Ирина уже совсем очухалась. Анализировать полученную информацию пока не получалось, но одно она поняла: не врали романчики-то, ежь твою рожь, попала ты, Ирина, попала! И тональность в голове относительно этого была как в поговорке: «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день». На этом мысли запнулись, и она открыла глаза.

Потолок, довольно высокий, в углу паутина видна даже при дрожащем свете свечи, стены грязно-серые, темные. В ногах у нее сидит, склонив голову и сложив руки на коленях, полная женщина в чем-то тоже темном, но с чепцом на голове.

«Как в кино про средневековую Англию — почему-то подумала Ирина. — Пить хочу. Как ее зовут? Дина?»

— Дииинаа, пить… — проскрежетала просто, горло драло, губы сухие.

Женщина, сидевшая рядом, вскинула голову, вперила в нее взгляд отчаянный и бухнулась на колени перед ложем (кровать? лежанка? топчан? Жестковато для матраса, вроде, прям доски голые.

— Аринушка, очнулась, ласточка моя! Не оставил Бог тебя! На, попей скоренько!

Служанка Дина резво схватила с табуретки рядом плошку типа пиалы, поднесла ко рту Ирины, потом охнула, поставила назад и приподняла девушку (ну да, теперь девушку), просунув руку ей под голову, а второй подпихнув кое-как под спину подушку. Заплакала, погладила Ирину по голове, опять поднесла плошку ко рту:

— Пей, радость моя, отвар травяной, лекарь оставил! Пей! Ох, будем жить, будем!

Ирина пила теплую жидкость, глаз не поднимала, сосредоточившись на процессе, и оживала.

— Еще…

— Да, да, сейчас принесу, — заторопилась Дина и выскочила за дверь.

Глава 7

«Ну-с, попаданка Валиева, жить будем? Раз дали силы небесные отмашку, прими и не ропщи. Значит, будем жить, будем, только не здесь, однозначно. Расклад, описанный Диной, не нравится совсем. Надо собраться с силами, по максимуму разобраться с ситуёвиной нынешней, хоть немного выяснить «Что? Где? Когда?». И валить отсюда как можно дальше, пока власти не передумали. А то с них станется».

Усевшись поудобнее, Ирина огляделась. Каморка, не иначе на чердаке, квадратов 10, окно высоко, но стекла, хоть и грязные, есть. Полы, стены — камень голый, в углу вроде печь-голландка или такой камин, без дров. Под окном — комод, на нем свеча, почти огарок, но еще горит. Рядом на полу — ночная ваза, судя по запаху. Лежанка, на которой она, Арина, то есть, сейчас возлежит. И табурет. Всё.

«Да, негусто… Точно деву не баловали. Ни тебе балдахина, ни трюмо какого, портьер, кресла бархатного…Ну, что там еще описывали романы? Даже кровати нормальной не заслужила наследница. Доски голые».

Ирина вытянула из-под покрывала непонятного происхождения руку: запястье тоненькое, на ладони косточки видны, а пальцы длинные.

— Музыкальные, — протянула Ирина.

Осмотрела