Бурсак принцепса Инферно - Сим Симович Страница 50

Я закрыл глаза, попытался справиться с волной паники, которая накрыла меня. Я не хотел верить в доброту Лизоньки, не хотел верить, что она может мне помочь. Я предпочитал оставаться в своем мире страхов и сомнений, чем рисковать и поверить в ее слова. Но в глубине души я понимал, что она может быть права. Я не мог бежать от правды вечно, я не мог бежать от самого себя. Но я был слишком напуган, чтобы сделать первый шаг, чтобы поверить в ее помощь.

- Я не обманываю тебя, Карим, - ответила Лизонька, ее голос звучал спокойно и уверенно. - Я просто хочу помочь тебе узнать правду о себе. Но я не могу сделать это за тебя. Ты должен сам, хотя бы попытаться.

Она подошла ко мне ближе, ее голубые глаза сверкали не огнем, а спокойным светом бескрайнего космоса, что я видел по магической стене. Я чувствовал, как моя паранойя постепенно отступает, как скарабеи в моих мыслях рассыпаются в пыль.

- Я не хочу уничтожить тебя, Карим, - продолжила она, ее голос был мягким и спокойным. - Я хочу, чтобы ты жил, чтобы ты был счастлив. Но ты должен встретиться с правдой, чтобы понять, что ты можешь быть свободным.

Ее слова были как бальзам на мою рану, как луч света в темной комнате. Я чувствовал, как моя душа постепенно оживает, как страх отступает перед надеждой. Я понимал, что она права. Я не мог бежать от правды вечно, я не мог бежать от самого себя.

— Как? — спросил я, голос мой был еще слабым, но в нем уже звучала надежда.

— Я не знаю, Карим, — ответила Лизонька, ее рука легко коснулась моего плеча. — Но я буду рядом с тобой. Я помогу тебе найти ответы. — Рука исчезает с моего плеча.

Она отвернулась от меня и пошла вглубь древнего города. Я остался один на площади, окруженный древними зданиями и затейливыми арками. Я не знал, чему верить. Но я чувствовал, что Лизонька не врала. Она знала правду, но не хотела говорить её мне. И я должен быть готов к тому, что правда может быть жестокой.

Глава 10

Я остался один на площади, окруженной древними зданиями, словно призрак. Впрочем, давление на голову тут же прошло, паранойя отступила, и шарм Лизоньки не пудрил мне голову, и это не вызывало конфликтов между ментальной защитой сознания и её шармом. Время здесь застыло, и тишина, давящая своей вечностью, обволакивала меня, как густой туман. Мои шаги эхом разносились по пустым мостовым.

Старинные фонари, одиноко торчащие на высоких столбах, напоминали о былой жизни, когда-то по этим мостовым сновали люди, спеша по бесспорно важным делам. Я представлял, как их лица, освещенные мерцающим светом, застывали в улыбках, грусти, волнении. Теперь же их места заняли призраки: полустертые надписи, словно отпечатки забытых чувств; пожелтевшие фото и обрывки газет, заброшенные витрины, что смотрели на меня с тусклой грустью; шепот ветра в пустых окнах, словно это были лики тех, кто ушёл из этого мира, но все еще не нашёл свой покой.

Камни мостовой, вымощенные веками, шептали под ногами. Каждый булыжник хранил в себе отпечаток истории, которая бурлила здесь много лет назад. Я вдыхал воздух, пропитанный ароматом диких цветов и специй, что доносились со стороны базара, и казалось, что там время течет иначе, медленнее, позволяя погрузиться в глубины минувших эпох.

В моем сердце разливалась тоска по чему-то недостижимому, но такому знакомому. Я чувствовал, как сама история, пропитанная страданиями и былыми радостями, проникает в меня, заставляя задуматься о своей собственной судьбе. Но в моей голове была пустота. Только отголоски забытых снов, где я видел её, женщину с глазами цвета небесной синевы, как две холодные звезды, сияющие в ночи. Они смотрели на меня с нежной печалью, а её голос, тёплый и одновременно властный, тихо шептал мое имя: «Карим, Карим, помни, кто ты…».

- Карим! - вновь слышу тот голос, что слышится где-то вблизи, и, обернувшись, вижу её.

Я видел её, женщину с глазами цвета небесной синевы, как две холодные звезды, застывшие в бездонной глубине. В них не было тепла, только вечная зима, окутывающая всё вокруг ледяным безмолвием. Они смотрели на мир с отрешенностью, словно принадлежали к другому миру, недоступному для понимания простых смертных. Ее волосы цвета воронова крыла обрамляли лицо, словно тень, скрывая от посторонних глаз тайны, которые она хранила в себе. Лицо с тонкими чертами и бледной кожей казалось высеченным из мрамора, неподвластным времени или эмоциям. Она была словно статуя, прекрасная, но чертовски холодная, и её красота несла в себе некую опасность, напоминающую о том, что за неприступной внешностью может скрываться сердце, замёрзшее от боли.

Я чувствовал родную душу, и это манило сделать шаг вперёд. На ней было такое знакомое платье, словно из снов, из черного атласа, словно ночь, гладкое и скользящее, что облегало ее фигуру. Ткань переливалась шелковистым блеском, то мерцая, то гаснув под светом фонарей.

По всей поверхности платья, от плеча к подолу, красовалась вышивка, словно узор из застывшего ветра. Серебряные нити, тонкие, как паутинки, сплелись в причудливые завитки, переходящие в стремительные линии. Они танцевали, словно в бешеном вихре, застывшие в движении, словно захваченные бурей. Иногда казалось, что вышивка шевелится, словно ее действительно колышет невидимый ветер. Нити трещали, словно порывы урагана, и это трепетание передавалось самой ткани.

Вгляделся в её лицо. Я чувствовал, что знаю её, но не мог вспомнить, где видел.

- Иди со мной, Карим, - сказала она. - Пора домой.

Посмотрев в ее голубые глаза, которые были полны любви и надежды. Я не сирота, пронеслось в голове. У меня есть семья! Даже если это всё ложь, то плевать. Ведь чего больше всего желает маленький сирота? Впрочем, чувство морока и иллюзорности бытия до сих пор не покидало меня.

Я взял ее руку и вместе мы пошли вглубь древнего города, держась за руку матери. Её тепло и уверенность передавались и мне, заставляя утихнуть бурлящие в душе сомнения. Впервые за долгие годы я почувствовал себя дома. Она рассказывала