Дурацкий расклад - Харитон Байконурович Мамбурин Страница 6

Не выдержав более искушения, я встал с лавки и побрёл к автомату за еще одной порцией кусачей ледяной жидкой сладости. Конечно же, обманул себя, выжрав четыре стакана подряд, а затем вернулся на скамейку.

Кладышева… была не только ценным сексом и чебуреками. Это, скорее, были так — очень приятные, а местами даже и опасные, но всё-таки дополнения. Самое ценное, что приобрел именно я — опытнейшего психиатра, у которого после регулярного сброса прорвы накопившегося напряжения, куда лучше стали работать мозги. И это был целиком мой человек, с потрохами. А значит, я теперь знал многое… и о многих.

К примеру, что теперь ежедневно два часа с утра Вероника работает с мозгами Палатенца, сидящей в камере в НИИСУКРС, и что у нашей Юленьки самый натуральный отходняк. Я, блин, стал её котиком-наркотиком, нафиг!

Довольно близко, кстати. Девушке просто было затруднительно вести внутри меня мыслительную деятельность — это как решать математические уравнения в оркестровой яме, где грохочет музыка. А вот расслабиться и бездумно существовать, растворяясь в этой музыке — самое оно. В итоге мои экспатические способности начали проворачивать с Окалиной-младшей тоже самое, чего хотела добиться Вероника от Вольфганга Беккера, бывшего нашим коматозным соседом, — то есть, чтобы я пассивно «запрограммировал» тело вегетативного немца своим разумом. А получилось, что начал «переваривать» Юльку, которая была далеко не против такого исхода!

А с какой стати она будет против, когда все вокруг, без исключения, требуют от неё именно того, чтобы она стала другой, а не такой как сейчас? Хотели? Получите, распишитесь! Сдачи не надо!

Сложно с нашим Палатенчиком, чертовски сложно. И ей тоже непросто находиться в постоянном стрессе. Имея память о том, как её уважали, слушали, рукоплескали и как ей восторгались, оказаться в ситуации ребенка, которому в ответ на любую хотелку следует отказ. Особенно ребенку, который просто не может понять, из-за чего должен держать себя в узде. Не хочет этого понимать. Так что как здесь закончу — попрусь в наш институт по отлову крупного рогатого скота, помогать Веронике пинать эту полупрозрачную бараниху…

Внезапно, чуть не заставив меня проглотить сигарету, в парке образовалась девочка. Точнее «собралась» из множества быстро прилетевших кусочков, сиявших зеркальными гранями. Буквально так — брык-брык-брык, и здрасти! Стоит такая в трусах и майке пронзительно домашних, непричесанная, глаза светятся восторгом, озирается по сторонам… А рученьки? Вот они рученьки-то…

Ребенок не успел чихнуть (а ведь собиралась), как я уже легонько бросил комок слизи ей прямо в личико. Дальше прямо как по заказу — человек, ощутивший, что в лицо что-то попало мягкое и теплое, тут же принимается это мацать, склеивая себе пальчики. Взрослый бы еще что-то сделал, но вот дохлячий ребенок? Не, не в этой жизни.

— Ммм!! Мнмнмнмм!! — сказала кому-то испуганная девочка.

— Ну-ну, — успокаивающе заявил я, аккуратно подходя к ней поближе и принимаясь с определенной опаской чистить хулиганке нос. Та пыталась затруднить мне работу, пытаясь еще проковырять дырку во рту, но это было лишнее, поэтому она и получила шлепок по заднице.

— Стой тихо, — велел я ей, — А потом просто дыши. Всё в порядке.

— Мнм?! — усомнилась девочка.

— Ни ссы, Маруся, я Дубровский, — зачем-то схохмил я, продолжая работать над подачей кислорода.

Все кончилось быстро и хорошо. То есть девочка задышала, а затем была подхвачена мной под пузо и оттранспортирована…

— Шо, опять?! — с чувством спросил сидящий на приемке сержант, которому я до этого сдавал седого лунатика, желавшего жить на повышенную зарплату без повышенного риска.

— Это, ваще-то, телепортатор, товарищ милиционер, — грустно заявил я, держа за подмышки горестно хлюпающую носом девочку в трусах, — Часики видите? Нет. И я нет.

Нелицензированная девочка, значит. Притаившаяся. Не ставшая раскрывать приобретение способностей либо сама, либо под давлением родителей, не желающим, чтобы ребенка отняли «на опыты». Или куда-то еще. Дураки они у нее. Потратив на дитё рулон туалетной бумаги, для впитывания излишком слизи, мы получили громкий рёв и кучу «я больше не буду». Оставив сержанта разгребаться, я малодушно убежал назад ждать. И, вскоре, дождался.

Скрипнула, отодвигаясь, крышка канализационного люка, и из темных глубин на меня уставились два больших и красивых глаза, хоть и слегка узеньких. Кроме них еще было кое-что, но такое грязное…

— Едрить! — только и выдавил я, глядя на вылезающую на свежий воздух Янлинь в мокром перепачканном комбинезоне. Девушка вся была очень мокрая и грязная, а уж воняло от неё так, что кусты начали жухнуть!

Быстро оттащив девушку в ближайший подъезд, я извлек из взятой с собой сумки пачку салфеток, начав ими оттирать тихо бурчащую себе под нос китаянку. Слегка смачивая мягкую бумагу выделяемой ладонями слизью, я пытался привести это чумазое и вонючее страшилище в вид, когда нас могут пустить в баню без вызова милиции. А это сейчас очень важно, потому что если сидящий на дежурстве сержант увидит меня в третий раз — то его психическое здоровье может пострадать!

Спустя три пачки салфеток Янлинь приобрела человеческий вид, а я, запихав влажный и грязный мусор в пакет, выдал ей другой пакет, который вынул из пакета для мусора, тем самым вооружая китаянку на посещение бани. Та была недалеко, так что дойти получилось даже без свидетелей. Но вот внутри…

— Ты где её взял?! — потребовала ответа закончившая ругаться тетка на входе, — Вот вонища-то!

— В канаве лежала, — соврал честный я, — Мимо иду, смотрю — лежит! Дай думаю помою, покормлю, домой пущу…

— Что у тебя, под маской совсем беда, что ли? — проявила стервозность тетка, — Чего на китаянок-то кидаешься?

— Всё у меня в порядке под маской, — обиделся я, — А китаянки хорошие. Худенькая, маленькая…

— Сисек нет и жопы! — отрезала тетка.

— Только стариться начнет после 50-ти, — взял меня праведный гнев за китайский народ, — А что сисек нет — так и обвиснуть нечему!

— Так, а ну иди отсюда, раз мыться не будешь! — взъярилась тетка, которой как раз было где-то лет сорок и килограмм под сто, — Ходят тут всякие! Воняют!

Ну а когда показалась Янлинь в своем легком белом платьице на босо тело, старушку чуть дед Кондратий не тяпнул! Вытащившись из-за кассы, она назвала уходящих нас многими нехорошими словами, заставляя девушку недоуменно оборачиваться, а затем еще и