Агата Бариста - Три королевских слова Страница 7

На вступительных экзаменах я успела подружиться с чудесной Женей Журавлевой. Женька была родом с Урала и, как и я, жила в поселке, образовавшемся при магическом производстве. На почве схожести жизненных обстоятельств мы обе сразу же почувствовали несомненную духовную общность. Женька, личность практическая, крепко стоящая на земле, казалась взрослее меня. Она сразу приняла меня под крыло. Но до сентября она укатила на малую родину, и мне оставалось только ждать начала занятий.

Родители, конечно, снабдили меня телефонами и адресами своих знакомых, но это был запасной вариант на тот случай, если бы вдруг возникли некие непредвиденные обстоятельства.

Оленегорские подружки тоже покинули долину, но отправились в другие города. Оля Шубина поступила в Петрозаводскую консерваторию и уже выложила на своей страничке в сети фотографии, где она, счастливая, широко улыбаясь, сидит на скамье у входа в консерваторию в обнимку со знаменитым памятником – бронзовым Глазуновым. Марина Петренко уехала в Мурманск, успешно сдала экзамены и поступила на факультет логистики мурманского филиала «Макаровки».

Общались мы в основном по вечерам в интернете, переписка немного скрашивала мое петербургское одиночество, но все-таки это было не то. Прежде я никогда не жила совсем одна и поэтому чувствовала себя немного потерявшейся во времени и пространстве.

Погода в том августе стояла великолепная – золото на голубом в обрамлении зеленого. С утра я покидала дом и пускалась в странствия. Я исходила свой остров вдоль и поперек, изучила каждую улочку, каждый переулок, каждый двор, заросший лопухами. (Лопухи беззаботно произрастали на кучах битых кирпичей и прочего строительного мусора. Эти кучи почему-то украшали каждый второй двор, в который меня заносили ноги.)

Несколько раз я прошлась и по Тучкову мосту – просто так, без особых причин. Мне и в самом деле показалось, будто я что-то почувствовала. Будто бы там, под мостом, под сверкающей сеткой волн, под холодной зеленоватой толщей, наполовину зарывшись в песок, лежит кто-то могучий, но плененный – космический кит, пригвожденный к месту магическим гарпуном; лежит, и ворочается, и вздыхает, и грезит снами о невероятных просторах, которые не видал никто из живущих на этой земле.

«Бедолага», – думала я каждый раз, шагая по мосту.

Из-за повышенной чувствительности к магии мне всегда чудилось, что реальность вокруг меня неясна и размыта. Воображать нечто, возможно, несуществующее было легко. Я по собственной прихоти наполняла окружающее пространство призраками и фантазиями.

Порою со мной пытались познакомиться на улице или в кафе – видимо, что-то в моем облике говорило о праздношатании и массе свободного времени, – но в этом мне не так везло, как с погодой. Молодые люди попадались какие-то неинтересные, цель знакомства была до зевоты предсказуема, и общение начинало тяготить меня уже через полчаса. Вскоре я изобрела собственный метод тестирования поклонников. Когда очередной новый знакомец начинал плавно подводить нашу беседу к тому, что неплохо было бы отправиться к нему домой, или на квартиру к другу, или еще под какую-нибудь крышу с четырьмя стенами с целью познакомиться поближе, я с радостной улыбкой предлагала:

– А давай лучше в Эрмитаж!

Я была бы искренне рада обрести друга, с которым можно было бы посещать Эрмитаж и прочие интересные места. А там бы уж стало видно, превратится дружба во что-то большее или нет. Не понимаю почему, но абсолютно нормальное и достаточно интересное – с моей точки зрения – предложение почти всегда действовало на парней как приглашение посетить общественный туалет на Московском вокзале.

– Куда??! – переспрашивали они с ужасом, и сквозь дружелюбные улыбки начинало проступать недоумение пополам с раздражением.

– Тогда в Этнографический, – выдвигала я альтернативу. – Туда сейчас привезли чудесную коллекцию бумерангов из Австралийского музея.

Однажды меня бросили в кафе расплачиваться за свой и чужой кофе с пирожными, как раз после упоминания чего-то в этом роде.

Этот случай заставил меня призадуматься.

Леха Абрикосов – так он назвался, – галантно извинившись, вышел на несколько минут в туалет, да так и не вернулся. Происшествие не отразилось на моем финансовом положении – у меня было достаточно средств, чтобы скупить все запасы провизии, имевшиеся в заведении.

Но смутные сомнения посетили мою душу.

Бумеранги ведь действительно меня интересовали. Буквально каждый предмет на той выставке был магически зачарован, и каждое заклятие отличалось уникальным почерком. В силу изолированности Австралийского континента магия там пошла по совершенно другой колее, и прослеживать оригинальные пути мышления австралийских ведьмаков стало бы сущим наслаждением.

Леха Абрикосов магом не был, и для него сущим наслаждением являлось, видимо, кое-что совсем другое. Что такого интересного он смог бы увидеть в куске старого дерева или кости? Не лучше ли было помалкивать и познакомиться с ним поближе под крышей с четырьмя стенами?

Я сожалела о его бегстве, потому что Леха мне понравился. Он был невысок, но обладал ладной фигурой, симпатичной жизнерадостной физиономией и, что меня привлекло больше всего, неплохим чувством юмора.

Абрикосов представился профессиональным фотографом. Во всяком случае, он вручил мне визитку, на которой было вытиснено серебром: «Алексей Абрикосов, свадьбы и ню». Его камера действительно выглядела внушительно – массивная, с длинным объективом, на который было наложено грамотно сработанное гармонизирующее заклинание. Леха азартно запечатлевал меня в разнообразных ракурсах, тут же демонстрируя отснятые кадры. Он был подвижен как ртутный шарик. Несколько раз даже укладывался на асфальт, чтобы лучше запечатлеть мои ноги, с которыми, как он клялся, я легко сделаю карьеру фотомодели в Париже.

Видимо, он ничего не знал о зачарованном объективе и о том, что с такой камерой и болотная жаба выйдет на фото царевной. На дисплее я наблюдала совершенно незнакомую девушку, более взрослую, более красивую и более уверенную в себе, чем та, кем я была на самом деле.

Особенно должна была помочь моей карьере фотосессия в обнаженном виде. Леха усиленно внедрял эту мысль в мое сознание. Надо же было определить, подойду ли я для демонстрации моделей нижнего белья «Viсtoria’s Secret».

Леха был уверен, что подойду, но проверить все же было надо.

Я в свою очередь уверяла Леху, что проверять не надо – и так понятно, что не подойду.

Наши препирательства были так забавны, что я устала смеяться.

Никто не смешил меня так, как этот маленький фотограф. Разве что отец. Я скучала по дому, и, видимо, в этом заключалась причина того, что я смотрела на остроумного Леху более благосклонным взглядом, нежели на остальных. По крайней мере, с ним было не скучно.

В отличие от своих оленегорских подружек, я в свои семнадцать все еще не продвинулась дальше поцелуев и подросткового петтинга, но благодаря интернету прекрасно представляла себе процесс более близкого знакомства. Никакого страха или стеснения я не испытывала, просто хотелось начать с тем, кто не был бы мне безразличен.

И вот, когда мне попался вроде бы приятный малый, я затюкала его Эрмитажем, бумерангами и прочими заумными штучками, причем до такой степени, что он сбежал.

Да, и, кажется, один раз в подтверждение своих мыслей я процитировала Бродского.

Молодец, Даня! Может, именно Бродский Леху и добил?

Мне очень хотелось поделиться своими сомнениями с более опытными в этом плане подругами. Несколько раз я принималась писать сообщение Оле и Марине, но на экране монитора слова превращались в невнятный косноязычный лепет. Слава большого писателя мне явно не грозила.

Затевать междугородний телефонный разговор на такую тему мне тоже показалось неловким.

Несколько дней я то и дело возвращалась в мыслях к этому вопросу, пока как-то вечером неожиданно не услышала голос в голове:

– Тут и думать нечего.

Я вздрогнула, не сразу сообразив, что слышу анималингву Снежинки, которая валялась на диване кверху пузом и увлеченно ловила невидимую миру муху.

Снежинке недавно исполнилось пять лет, и, как взрослый фамильяр, она теперь могла подключаться к всемирной телепатической сети фамильяров – Катнету. Совокупная житейская мудрость фамильяров была беспредельна. Иметь фамильяра для ведьмы было то же самое, что иметь личную поисковую систему вроде «Гугла», с поправкой на то, что это был «Гугл», кровно заинтересованный в счастье и благополучии именно этой ведьмы.

Я села рядом.

– В смысле?

– Ты все время думаешь про этого Леху Абрикосова. А тут и думать нечего. – Снежинка лениво перевернулась на бок и продолжила скучным голосом: – Леха – обычный негодяй, и ничего больше. Кстати, что это за имя такое – Леха Абрикосов? – Она подергала левым ухом – это означало у нее иронию. – Наверняка наврал. Негодяй, как есть негодяй.