Почтальон (СИ) - Никонов Андрей Страница 7

— Матюшин Ваня. Иван Сергеевич. Он мой старший брат, — видно было, что Наденька своим братом очень гордится. — Только это секрет, ну про то, что Глашу ищут, никому не говори.

Травин улыбнулся — второй пациент лежал на кровати и храпел.

— Могила, — пообещал он. — А у брата твоего в здании окрсуда кабинет или в прокуратуре?

Из окружной больницы Травин вышел через только следующим утром, от Черницкой даже здоровые люди так просто не уходили. В кармане у него лежали выписной эпикриз и рекомендации на двух страницах. Пуля прошла по касательной, попутно разорвав стопку антирелигиозной литературы, при падении Сергей ударился головой и потерял сознание, а потом, на следующий день, сердце начало работать с перебоями. Аритмия, по мнению докторши, могла вернуться в любой момент, Травину запрещалось резко двигаться, приседать, поднимать тяжести и волноваться. Есть полагалось сливочное масло, хлеб и каши, а мясо и рыбу ограничивать. Когда Сергей рассказал врачу про свою контузию, Черницкая вздохнула.

— Вам, Сергей Олегович, вообще надо вести себя очень осторожно. Повреждения мозга иногда даже на рентгеновских пластинах трудно заметить, но они есть, и никуда не денутся, а ушибы сердца — ещё опаснее. Так и быть, отпущу вас, но чтобы в эту пятницу непременно пришли ко мне на обследование. И если в груди колоть будет, боли, даже стеснение обычное, круги перед глазами — мигом к нам, не раздумывая.

Травин согласился, только чтобы поскорее из больницы выбраться, и решил, что вполне может своё обещание не сдержать. Но Елена Михайловна так не считала, она сделала пометку в тетради с красной дермантиновой обложкой, обвела запись красным карандашом и поставила восклицательный знак.

Хорошая меховая куртка была немного подпорчена, вырванный кусок кожи на груди обозначал то место, где прошла пуля, остановленная антирелигиозной литературой. Окружная больница стояла между Красноармейской набережной и Интернациональной улицей, Сергей подумал было взять извозчика, но на улице потеплело, солнце припекало так, что он вспотел, добравшись до моста через Великую, а там до почтамта было рукой подать.

Сергей заглянул на работу и убедился, что Циммерман всё держит под контролем.

— Мы уж думали, всё, новое начальство ждём, а ты вон, жив-здоров, — Семён был всё в той же привычной кофте, он читал журнал «Звезда» с последней главой романа Юрия Тынянова, но ради такого случая его отложил, хоть и с неохотой. — Следователь к нам приходил вчера, Глашей интересовался. Что с ней?

— Да вот сам хочу выяснить.

— Загуляла Глашка, — авторитетно хлопнула ладонью по столу Марфа Абзякина, авторитетная работница почты. Женщине было за сорок, она пережила трёх мужей и всё про всех знала. — Не в первый раз, с Покрова, считай, держалась, но своё природа взяла. Ох и слаба она по мужской части, как нагуляется, объявится.

Остальные с интересом прислушивались, видно было, что в версию Абзякиной они хотят верить больше, чем в то, что с их коллегой что-то случилось.

— Вон, Зойка знает. Зойка, где твоя подруженция гулящая?

Зоя Липкина заявила, что тоже не знает, где Глаша, но с Марфой согласна, есть за её подругой такой грешок, хотя с тех пор, как она с видным мужчиной из таможни связалась, вроде за ум взялась. Сам факт пропажи сотрудницы почтамта отошёл на второй план, все дружно начали обсуждать её моральные качества, Травин решил, что в этом он им не помощник.

— Забегу к следователю, потом домой — отлежусь, — сказал он Семёну. — А вам на разговоры даю десять минут, потом — за работу. И если жирное пятно опять в журнале поставишь, деньги подписчику возместишь.

Небольшие города удобны тем, что все солидные учреждения располагаются друг от друга в нескольких шагах. Выйдя из почтамта, Травин за две минуты дошёл до здания бывшего дворянского собрания, которое теперь занимал окрсуд, и выяснил, что следователь находится на очень важном и особо ответственном задании, а потому принять посетителя не может.

— Не положено, — заявил служащий суда, старичок с козлиной бородкой и тонким горбатым носом, сидящий за конторкой при входе. — Это каждый начнёт от дела отрывать, а тут события государственной важности. Вы, гражданин, запишитесь, а потом являйтесь в назначенное время.

Травин спорить не стал, остался стоять, глядя на конторского сверху вниз. Служащий сначала уткнулся в бумаги, потом занервничал, украдкой бросал на Сергея тревожные взгляды, а когда тот осторожно опустил кулак на стол, сдался.

— Обедает Матюшин.

— Я подожду, — Сергей уселся на край стола. — У меня времени много.

Массивная, царских времён мебель угрожающе заскрипела. Мимо проходили другие судебные работники, на отчаянные взгляды конторщика они не реагировали, Травину показалось, что служащие специально отворачиваются, а если и поглядывают на них, то со злорадством, искоса и по возможности незаметно. Милиционер, дежурящий у входа, вышел на улицу, и обратно возвращаться не спешил. Служащего хватило на полторы минуты.

— Лучше не ждать, — сказал он, вытирая серым платком внезапно выступивший пот. — Вижу, гражданин, дело у вакс срочное. Мало ли куда сразу поедет потом Иван Сергеевич, вы, если поспешите, то найдёте его в чайной, в перовском доме.

В одноэтажном деревянном строении с мезонином в середине прошлого века проживали псковский вице-губернатор Лев Перовский и его дочь Софья, убившая императора Александра Освободителя. Теперь в доме революционерки торговали продуктами и мануфактурой, в мезонине жил хозяин лавки с семьёй, а в правом крыле готовили еду из торговых остатков. Матюшину на вид не было и двадцати, он сидел спиной к выходу, и Травина увидел только тогда, когда тот появился прямо перед ним.

— Искали меня, — Сергей уселся на свободный стул. Тот скрипнул, но выдержал.

— Вы же только что при смерти лежали, — следователь ел бутерброды с колбасой, отхлёбывая крепкий чай из стакана в металлическом подстаканнике. При виде Сергея есть он перестал, смахнул крошки со стола. — Простите, лучше бы в кабинете поговорили.

— Ничего.

— Может, возьмёте что?

— Не голоден. Что с моим делом?

— В принципе, дело почти закрыто, — Матюшин пригладил русые вихры, — осталось только вас допросить. Лакоба написал объяснительную, свидетелей произошедшего много, мы их почти всех опросили. Если бы вы умерли, то, конечно, легко он бы не отделался, но при сложившихся обстоятельствах прокурор максимум может потребовать 142-ю, а суд может и её не принять, потому что ранения не было фактически.

— Не было? — Травин усмехнулся.

— По всему выходит, что вы в момент выстрела отступили на шаг, поскользнулись, ударились головой о колонну, спиной о ступеньку, и потеряли сознание. Тут скорее вина коммунхоза, что песком поленились посыпать, а не Лакобы, хотя то, что он — причина вашего падения, никто не отрицает. Если вреда существенного здоровью нет, то штрафом ограничатся, суд во внимание ситуацию примет. Этот Лакоба вокруг врача вашего, Иноземцева, так и вился, думаю, выяснял, как вы и что. А как узнал, что на поправку, сразу перестал, да и ранения нет, куртка, то есть имущество, испорчена, ну и сам факт выстрела, а то, что головой вы ударились, это, конечно, отягчающее статью обстоятельство, но не решающее. По партийной линии, наверное, его пропесочат, выговор вроде как обещались влепить.

— Хорошо. А с Екимовой что?

— Да с ней всё ясно, говорил же Наде, чтобы язык свой за зубами держала, — сокрушённо вздохнул Матюшин. — Загуляла ваша сотрудница, дело молодое.

Травин улыбнулся.

— А как узнали, что загуляла?

— Так оставила записку, что уходит, вот этот Лакоба и взбеленился — в записке-то не указано, к кому, решил, что вы её увели. Родственников у неё нет, все в Гражданскую померли, живёт одна, точнее, с этим Лакобой, по его просьбе ищем.

— Значит, записку оставила? Сама написала?

Матюшин важно кивнул.

— Евсей Венедиктович, криминалист наш, уверяет, что сама, почерк сличили с ордером на вселение. Вы уж извините, товарищ, это дело следствия, я понимаю, вы лицо пострадавшее, но больше рассказать ничего не могу. Жду вас завтра в девять, вот повестка, — он вытащил из папки бланк, вписал дату и время, — много времени это не займёт.