Филарет – Патриарх Московский 2 (СИ) - Шелест Михаил Васильевич Страница 7

Гольштейн, прибыв в Александровскую Слободу первым делом проверил, пропустят ли его в Кремль по выданному боярином Захарьиным серебряному «пропуску». Пропустили. Потом он нашёл жилище, описанное молодым боярином, и поразился его изысканной красоте. Полутораярусное здание с четырёхскатной шатровой крышей имело мраморно-белые, украшенные резьбой, изображающей траву, цветы, листья и виноградные гроздья, стены. В стенах сияли чистотой высокие стеклянные окна.

— Ну, если и лаборатория существует в таком виде, как её описал молодой боярин, тогда придётся принять православие, — пошутил Гольштейн

Он стрельцу предъявил бумагу с доверенностью от Захарьина. Стрелец читать не умел, но, увидев ниже текста и подписи специальный знак в виде окружности, перечёркнутой двумя прямыми линиями, допустил нового владельца к открытию подвала.

Алхимическая лаборатория соответствовала описанию, а компановка помещения превысила все ожидания: каменные стены, каменные полы, колодец с водой, вытяжки и приточная вентиляции.

— Если это здание строили для царя Василия и для его жены Елены Глинской, то чем они тогда здесь занимались? — сам себе сказал Фридрих, а потом стукнул себя по лбу. — Это же поварня, вот я дурень! Грамотно построенная поварня! Чтобы никакого запаха на поднималось в верхнее помещение!

Боярское поместье в Стрелецкой Слободе Гольштейну не понравилось, и он решил строить себе другое, а пока снял для прожитья семьи нужное количество домов, пустующих по причине отсутствия хозяев, ушедших на войну.

Благодаря разрешению, собственноручно подписанному царём и скреплённому его малой печатью с единорогом, Гольштейну выделили в торговых рядах место под меняльную лавку. Здесь же он обошёл «торговые дома» ближних Фёдору Захарьину людей и передал их главам письма от их сыновей, отчёты сопровождавших их «дядек» и попросил зайти за «Московскими гостинцами», то бишь, закупленным в Москве товаром.

Все остались довольны ещё и потому, что в письме Фёдора к «сообчеству», собранному Гольштейном в Кремлёвских хоромах Фёдора за большим круглым столом, поставленным в центральном зале, боярин предлагал объединиться в торгово-финансовое партнёрство «Гольштейн со товарищи» и замахнуться на зарубежную торговлю. Финансирование и получение необходимых разрешений Захарьин гарантировал, впрочем, как и покупку кораблей с необходимым количеством пушек и пороховых зарядов.

Когда Фридрих зачитывал место про пороховые заряды, он вспомнил, как боярин спросил его: «А не знаете ли вы, уважаемый Ван Гольштейн, способ получения крепкой ямчужную кислоту? Я-то его сам знаю, но не знаю, как вам его описать».

— Опишите, как сможете, может я вас пойму, — схитрил Гольштейн.

— Это вещество, получающееся в результате перегонки селитры, квасцов, и медного купороса.

Гольштейн удивился, но не подав вида, кивнул головой.

— Да, я делал такую кислоту.

— Сделаете кислоты сколько сможете.

— Но ингредиенты? — вопросил Гольштейн.

— Я нашёл в Москве не очень много, но заказал купцам и отдал небольшой залог. Обещали организовать постоянные поставки. Кислоты надо будет много.

— Зачем вам так много кислоты, уважаемый, Фёдор?

— А как использовали вы?

— Я был золотых дел мастером. Из моих рук выходило драгоценное оружие. Его покупали велико-вельможные господа, — гордо сообщил старик, но тут же «скис». — За то и пострадал. Как-то пищаль, переполненный порохом, разорвало и убило одного… Ах, не важно… Пришлось уезжать.

— И всё же, — перебил его Паданец, зная за стариком слабость «поговорить».

— Да. Извините старика… Кислотой я определял чистоту покупаемого для работы золота. Неужели и вы…

— Нет-нет, хотя это интересно. С помощью кислоты мы станем делать порох.

— Очень интересно как? — скептически улыбаясь, спросил Гольштейн. — Я такого способа не знаю.

— Он простой. Берём хлопковую пряжу, поливаем её кислотой и высушиваем. Вот и порох.

Фёдор, видя удивление своего управляющего, пожал плечами.

— Да-да, уважаемый, мастер, получится очень хороший и сильный порох, но очень опасный. Попробуете и когда сделаете, будьте осторожны. Для экспериментов построите отдельно стоящее каменное здание, желательно под черепичной крышей.

Гольштейн уже отошёл от удивления и лишь вздохнул, изображая на лице страдание всего еврейского народа:

— Да где её взять, черепицу?

— Сделайте, — сказал Попаданец. — Найдите глину, сделайте печь, обожгите. Сделайте!

— Рук на всё не хватит, — заинтересованно глядя на Фёдора, произнёс мастер.

— Наймите работников. Любое дело, приносящее качественный, продаваемый продукт, я субсидирую.

— Субсидирую1, — с восхищением повторил Гольштейн. — Вы — словесный чародей. Это же латынь? Но вы так ловко превращаете латинские слова в русскую речь, что, кажется, они всегда тут были, но ведь это не так. Я не слышал этих слов у других русских.

— Я некоторое время жил в Кафе и в Константинополе.

— Но там больше греческий.

Попаданец махнул рукой.

— Не важно. Работайте, мастер. Скажу больше. Из ямчужной кислоты получается очень хорошее удобрение для полей. Потом как-нибудь я вам прочитаю курс алхимии…

— Вы? Мне? — Удивился и одновременно возмутился Гольштейн. — Вы слишком самоуверенны, молодой господин.

Попаданец усмехнулся.

— Думаю, у нас будет, что обсудить за кружкой баварского пива. Варите.

— Тут нет такого ячменя и хмеля, — пренебрежительно скривил губы Гольштейн.

— Закажите из Германии и посейте.

Старик поперхнулся от несказанного, откашлялся.

— Как у вас всё просто, — покачал он головой и вздохнул.

— Ну, что опять? — спросил, хмыкнув Попаданец.

— Питейное заведение бы открыть.

Попаданец улыбнулся и, вытащив из сумки ещё один документ, протянул его мастеру.

— Что это?

— Читайте! Я пошёл, а вы готовьтесь к отъезду. Ищите меня, если буду нужен, в царской резиденции на Воробьёвых горах или в Зарядье.

— Резиденция2! Эх, как звучит!

Фёдор Захарьин вспомнил эти беседы с «немцем» и его семейством, вспомнил, что запланировал и на что завлёк уважаемых людей, представил, как Фридрих ван Гольштейн приехал и как развернулся в Александровской слободе… Вспомнил, представил и решил возвращаться туда, откуда приехал.

Когда Данька застучал ногами, отряхивая с сапог снег, Фёдор, не спрашивая, сунул ему в руки взвар с иван-чаем, зверобоем и малиной и подождал, пока тот не напьётся в волю. Потом показал две полных больших фляги и сумку с бутербродами.

— Поехали назад, Данька. Я сяду за вожжи, а ты перекусишь дорогой. Я уже поел. Надо спешить.

Данька так же молча взял сумку и фляги. Они вышли, попрощались с мажордомом и тронулись в обратный путь, который показался намного короче «прямого».

Иван Васильевич всё это время почти не спал. Он проснулся через минут двадцать, когда, забыв, что ранен, попытался во сне перевернуться на бок и почувствовал острую боль.

— Фёдька, — крикнул он, но никто на его возглас не откликнулся.

— Фёдюня!

Снова тишина.

Захарьин спал очень тихо, но сторожко и на зов, даже тихий, откликался всегда почти мгновенно. Они как-то в конце августа на радостях, что предсказание по поводу кончины Анастасии Захарьиной 0не сбылось, позволили себе поехать на соколиную охоту и ночевали в степи в шатре. Иван Васильевич тогда тоже проснулся ночью и не услышал ничего, кроме стрёкота сверчков и больших чудных мух, похожих на оводов, но не жалящих. Захолонув от страха, царь тихо-тихо прошептал:

— Федюня.

— Что, — так же тихо и шёпотом спросили из темноты.

— Фу, ты, напугал меня, — с облегчением выдохнул царь.

— А как ты меня напугал⁉ Чтоб ты скис. Я чуть не обделался! Шипит, мля, в темноте, аки демон из преисподней: 'Фе-е-дю-ю-ю-ня-я-я. Фух!

— Так ты, не сопишь и не храпишь. Есть ты, нет тебя, кто знает?