Время, назад! Маришка и Егор Адаменковы. СССР времен Л.И. Брежнева Юмористически-мелодраматическая повесть. - Nil Магия и разум Страница 8

Женщины, стоявшие в небольшой очереди, обсуждали рецепты окрошки. Рядом, с бочкой стоял стенд, на котором Маришка увидела выпуск газеты «Правда» с портретом Брежнева. Она помнила его, поскольку только вчера читала «Демосфен» в самолете. Но это было не странно. Коммунисты могли выпускать газету, и на ней мог быть товарищ Леонид Ильич Брежнев.

Маришке захотелось кваса. Очень захотелось. Она кивнула Егору. Егор понял ее без слов. Егор и Маришка подошли к очереди. Поинтересовались, кто крайний. Им ответили. Детские привычки возвращались быстро.

Платил Егор, вынув из кармана монеты. Продавщица в белом халате и белой же шапочке взяла две кружки и налила в них квас, дожидаясь, но не сильно, пока пена отстоится.

Маришка не любила, когда он платит мелочью и отошла. Егор принес две большие, пол-литровые кружки кваса. На кружках была приятная влага и напиток, давал приятную бежевую пену.

Маришка с удовольствием попробовала его. Живой, пенный напиток попал в нее. Они сидели. Наслаждались солнцем. На скамейке через одну мужики играли в домино. Еще дальше три субъекта из бидона в кружки наливали явно не квас. Рядом с ними была разложена на газете вяленая рыба.

Маришка скривилась. Она не любила, когда пьют и еще меньше любила пьющих с утра.

Маришка и Егор смотрелись здесь необычно. Они вышли из черной «Волги».

На нем были дорогущие джинсы. «Фирма, - как заметил мимо проезжавший таксист».

На ней было просторное белое платье, подчеркивавшие ее фигуру. Но толи покрой какой-то был не наш, то ли ткань слишком хорошо сидела на ней, но они были приметны. Выпив квас, они поставили кружки на специальный столик.

Развернулись и сели в машину. «В Кремль!» – сказала Маришка. Егор завел машину, но не поехал. Маришка вопросительно на него посмотрела. В Кремль ехать было рано. Пока рано.

У Егора была крепкая психика. Крепкое здоровье и дух. Он не пил алкоголя и его мозг работал. Но он не знал, как начать.

Но начал. «Маришка, ты успокойся», - начал он. Начало было не удачным. После этих слов Маришка посмотрела еще пристальнее.

«Маришка, мы в прошлом», - нырнул в прорубь Егор. То есть он не нырял в прорубь. Не было в Красно-Петроградской прорубей. Не замерзал там лед. Но лучше бы были. Чем такой взгляд у Маришке. Лучше прорубь.

Маришка ледяно посмотрела на него. Посмотрела за окно и успокоилась. Она знала, что он прав. Не было в Москве таких сквериков. Не было в той Москве, откуда они прибыли, так мало машин. Квас так не продавали. Бидоны стояли только на невнесенных балконах хрущевок и пылились. Да и вкус кваса был другой. Тот вкус, который она помнила. Квас был живой. Маришка ойкнула. Сначала решила, что напиток был слишком живой. Потом схватилась за живот.

Джульетта решила появиться на свет именно сейчас в 1978 году в Советском Союзе, в столице нашей Родины Городе-герое Москве.

Егор примерно представлял, где они. Завел машину и нажал на газ. Он ехал осторожно и черный дым, ожидаемый от резкого старта, не пошел из-под колес.

Егор уже изучил маршрут и повез жену в ближайшую больницу.

Ближайшей больницей оказался роддом Грауэрмана на Калининском проспекте. Егору повезло, что карта, которую он изучал, и взял у Адамовых, была старая. Высокое здание приветливо распахнуло ворота под настойчивым клаксоном машины.

Роддом закрыли в 1991 году. Но сейчас, несмотря на активную перестройку проспекта, можно было проехать к нему

Егор подрулил к приемному отделению. Ему повезло опять. Парковка оказалась свободна. Он повернул на свободное место и затормозил.

Роддом скоро закрывали на летнюю профилактику и места на парковке и в роддоме были.

Повезло им и в том, что дежурным врачом оказался Адамов Виктор Петрович, тот самый от вдовы которого – бабушки-сестры они выезжали утром. Услышал Виктор Петрович знакомую фамилию. Увидел место рождения в паспорте – место рождения его отца. Он перекинулся парой слов, спросил о дедушке и бабушке и поняв, что они родственники не особо вникнув какие, он решил вопрос.

Маришка на каталке поехала приносить на свет еще одну девочку из семьи Адаменковых. Заботливые санитары везли будущую мать.

Егор предложил деньги. Денег Виктор Петрович не взял с Егора принципиально. Списал на молодость последнего и особо не огорчился подобному предложению.

Егор томительно ждал. Он привык ждать, но сейчас волнение было особенным, радостным.

Мужчин в роддом не пускали. Маришка же лежала в палате. Маришке установили капельницу, и она принимала в себя живительные растворы. Лежа на чистом белье и простынях, в больничном белье она говорила и слушала. Много говорила и много слушала.

Подружившись с соседками, они обсуждали все. Где достать коляску. Желательно немецкую. Как часто надо стирать марлечки – подгузники и их менять, а потом прокипятить надо обязательно. А что если не будет молока и где брать смеси. Желательно импортные. Будущие матери в палате лежали непростые. Дома здесь, в центре, были полны генералами, депутатами, руководителями, и их дочери, жены, а некоторые и сами, в смысле руководительницы, готовились стать матерями. В палатах было прохладно, окна приоткрыты и Маришка ждала.

Она накапливала силы для своего раскрытия. Она верила и знала, что так и будет и любила этот маленький комочек, растущий у нее под сердцем, набирающий вес и отбирающий, но и дающий ей силы. Она лежала и верила, что все у них будет хорошо. У всех них. Она знала, что никто атомную войну не начнет и Москва не сгорит в атомном пожаре, и все лежащие здесь, многие из них, станут уже бабушками в том далеком отсюда году, откуда она прибыла. Она задремала. И Джульетта, чувствуя спокойствие матери, решила – пора. Она начала растягиваться и искать выход в новый для нее мир. Новый и счастливый мир.

Глава 4 Новые граждане СССР. Дела и заботы новой жизни.

Начались схватки внезапно. Отошли воды и она поняла. Пора. Ее отвезли в родильный кабинет. Она помнила слепящий в глаза свет, ободряющий голос врача и сестры.

И роды прошли легко. Джульетта вышла в этот мир и огласила ревом родильный кабинет и коридоры больницы. Егор, сидящий под окнами, как-то сразу узнал голос дочери, понял и полюбил его.

Виктор Петрович взял на руки «крестницу» и, против правил, показал ее