Как приручить дракона (СИ) - Капба Евгений Адгурович Страница 8

Ну да, в любом из миров учитель — это призвание. Хотите денег — идите в бизнес. Или внештатником в мутную контору под названием Сыскной приказ. Земским ярыжкой на полставки. Отличные перспективы!

— Да-да-да… — засуетился Иван Иванович. — Пойдемте, пойдемте! А деньги и документы Наталья Кузьминична в машину принесет.

Мне уже было плевать на деньги, если честно. Больше всего на свете хотелось лечь на какую-нибудь горизонтальную поверхность и не двигаться часов восемь, а лучше — десять. Но, несмотря на бешеную усталость, я чувствовал себя практически счастливым. Дракон не обманул! Это и вправду похоже на новую жизнь, новый мир и новые возможности. А тот факт, что я ни бельмеса не врубался в суть происходящего… Ну, когда это останавливало настоящих историков?

Глава 4

Депрессия

Солнце почти спряталось за крыши домов, последние оранжевые лучи освещали песочницу с парой забытых игрушек. Шумели листвой высокие каштаны с выкрашенными побелкой стволами, два кабыздоха дворняжьей наружности обильно справляли малую нужду на трансформаторную будку с облупившейся штукатуркой.

В беседке, увитой диким виноградом, в домино играли орки. Я стоял, как дурак, у второго подъезда дома №3 по улице Мира и пялился на самых настоящих орков: зеленых и клыкастых, которые ляпали костями по деревянному столу и орали:

— Дубль-нах!

— Мыло-врот!

— Рыба-ять!

Рядом с ними на столе стояла большая пластиковая бутылка с пивом — литра на два, настоящая «торпеда», и загаженная табачным пеплом и окурками банка из-под шпротов. Орки время от времени прикладывались к пиву, рыгали и курили.

— О! Гоша-нах! — заорал один из них, в трениках и растянутой майке-алкашке. — Мужики, Гоша с армейки вернулся-ять!

— Го-о-оша-а-а!!! — завопили орки и кинулись ко мне — здороваться и обниматься. — Сосе-е-ед!

Сказать, что я одурел — значит ничего не сказать. Орки? Обнимаются? Однако! При этом тело мое работало независимо от сознания: жало зеленые руки, хлопало по плечам и приветствовало этих действительно стремных на вид типов:

— Рад видеть, Шкилет! Приветствую, Морда, как сам? Как там твои спиногрызы, Зебра?

Ничем другим, кроме как вмешательством подсознания и памяти тутошнего Пепеляева, я это объяснить не мог. Похоже — он реально знал этих клыкастых тварей и никакого когнитивного диссонанса от наличия фэнтезийных монстров в ржавой беседке во дворе жилого четырехэтажного дома не испытывал. Это были его знакомые, что-то типа вечных алкашей у подъезда.

— Пиво-ять бушь? Посидишь с нами-врот? — интересовались зеленокожие мужики. — А то сгоняем за догоном-х? Возьмем-ска на магазе бырла и кильку в томате-нах, а? Ха-а-арашо посидим-нах!

— Спать хочу — сил нет, — признался я. — Домой пойду.

— Ну, давай-давай, нах! — одобрили соседские орки. — Ключи твои у Шиферихи, зайди к ней, она дома.

Знал бы я еще, где живет эта Шифериха, и что это за зверь такой…

— Гошенька! — высунулась из окна второго этажа какая-то необъятная красномордая баба. — Мейне херцен, поднимайся ко мне, я тебе ключики отдам! И пирогами угощу!

Наверное, это и была Шифериха? Свой-то адрес я знал, посмотрел в медицинской карте. В бумажном, человеческом, привычном мне документе! Там хоть и латинкой, а буковки написаны — можно прочитать… А вот идентификационная карта, которая вместо паспорта, водительских прав и военного билета использовалась, оказалась пластиковой, с чипом. Я так понял, что кое-кто вообще тут браслетом ограничивался, но в той области, что местные называли «земщиной», документ с мордой лица на фотографии был необходим.

Орки пошли дальше лупиться в домино и допивать пиво, а я взялся за обшарпанную дверную ручку, окинул взглядом деревянную рельефную дверь, наклеенные тут и там бумажные объявления самого разного содержания, изрисованные стены… Нет, точно — как в детство вернулся! Никаких домофонов, камер… Свобода!

Мужик на ступенях подъездной лестницы тоже чувствовал свободу. Он разлегся весьма вольготно, выставил вертикально вверх объемное брюхо, торчащее из-под мастерки-олимпийки во всю мощь, закинул руки за голову и храпел соловьем. Человеку было хорошо! Человеку ли? Черт знает… Башка у него была крупная, плечи — в два раза шире моих, борода — знатная, до самой груди, кисти рук — широкие, предплечья — как у армрестлера. А ростом — ну, едва ли мне по грудь. Может — метр сорок или метр пятьдесят.

— Хр-р-р-р-р!!! — рычал его крупный нос, и седоватая борода шевелилась под напором воздуха. — Ур-р-р-р!

— Гоша! Я тута! Мейне херцен, ты где потерялся? — раздался голос сверху.

— Переступаю через какого-то мужика…

— Донерветтер, какого мужика? — вострубила на весь подъезл Шифериха. — Это не мой Шифер там храпит? Отто, думмкопфише швайнехунд, пьянь! Снова бухал с гоблинами на гаражах?

По лестнице загрохотали тяжелые шаги, и вскоре появилась громоздкая краснолицая мадам с бигудями в волосах, обряженная в цветастый халат, резиновые шлепанцы и кожаный (!) передник. Роста она была примерно такого же, как лежащий на лестнице мужик: метр сорок — метр пятьдесят. Ничтоже сумняшеся, сия гром-баба ухватила дядьку за бороду и принялась трясти его башку и ругаться то ли по-немецки, то ли — по-еврейски, а скорее всего — на каком-то третьем, неизвестном мне языке. При этом затылок бородача нещадно бился о ступеньки, мне даже стало страшно.

— Проснись, гроссе тойфель, проснись, скотина, чтобы я могла убить тебя, глядя в твои бесстыжие глаза!

— Гертруда, майне либе! — веки мужчины наконец приподнялись, и он, пожевав губами, проговорил: — Нет на свете тебя прекрасней, о моя большая-пребольшая любовь Гертруда! Я принес тебе свиную ногу, лилия сердца моего!

Однако, я мог ожидать всего, но… Но не крупный окорок в прозрачном полиэтиленовом пакете, который пьяненький крепкотелый бородач ловким движением руки на манер букета роз вытащил из-под своей спины и вручил супруге. Он, оказывается, лежал на свинской ноге все это время. Удобно, наверное.

— Это мне, Отто, мейне шнукипуци? Это так мило! — она зарделась и явно была смущена таким вниманием, так что отпустила его бороду, и Отто со всей мочи шмякнулся башкой о ступеньки. — О, майн Готт, как это мило! Вставай, муженек, мы должны пойти и отдать Гоше штрейзелькухен, потому что мальчик только что из армии, а там так отвратительно кормят! И ключи! Мы отдадим ему ключи. А потом я тебя поцелую!

Я очень надеялся, что штрейзелькухен — это тот самый обещанный пирог, а не какой-нибудь флюгегехаймен… От этой странной парочки, похоже, всего можно было ожидать! В моей голове уже в полный рост вставал вопрос об их расовой принадлежности, но принципиальным он не был, так что эту загадку я оставил до лучших времен.

— Гоша, майн фройнд, приветствую на славной Вышемирской земле! Если есть на свете рай — это Вышемирский край! — провозгласил Отто Шифер. — Погляди, погляди какие тут валькирии!

Он, ей-Богу, попытался ухватить жену за ляжку, но она двинула его свиной ногой по роже и счастливо расхохоталась. Любовь у них, похоже. Большая! Спустя секунд двадцать возни и попыток Отто встать на ноги, чета Шиферов все-таки начала подниматься на второй этаж, а я шагал за ними, придерживая угашенного в хлам коренастого бородача за плечи, чтобы он не опрокинулся. Ну, и по пути смотрел на пропаленные зажигалками подоконники, матерные слова на стенах подъезда (сплошь латинкой), разглядывал двери квартир. Деревянные, железные, обитые дерматином. Господи, на меня прямо веяло духом девяностых!

«Dasha iz chetvertogo pod"ezda blyad'» — гласила самая крупная из надписей. Неистребимая классика! И внезапно: «Сhtoby siyat' yarche solnca, ne nuzhno krasit' volosy v sinij!» Всё, ничего умнее уже сегодня не будет…

— А вот и штрейзельку-у-у-хен! — заорала мне в самое лицо Шифериха, она же — Гертруда, высовываясь за дверь и размахивая одуряюще пахнущим пирогом.