Гридень. Начало (СИ) - Старый Денис Страница 8

— Чего молчишь, отрок? Сказывай, как есть! Богуяров сын? — требовал князь.

— Так выходит, — согласился я.

— Бежал чего от храма? Да пошто за сего сирого заступился? — продолжался допрос.

На возмущения Ильи, да и не только его, что князь Иван Ростиславович вообще не в праве тут, в Берладе, распоряжаться, уже мало обращалось внимания. Оказалось, что рядом с князем не меньше десятка воинов. Учитывая то, что они уже побрали свое оружие, намерения у этих бойцов могут быть вполне серьезными.

— Княже, дозволь! — к Ивану Ростиславу подошел какой-то мужик в кольчуге, и начал что-то шептать князю на ухо.

В потемках не распознал берладского сотника Геркула, который явно сейчас выказывал, что в случае чего, то за князя станет.

Видя, что я не спешу с ответом, затараторил Спирка. Кстати, этот паразит, подмял под свое худое тело медный таз, то есть купель, и не собирается с ним расставаться. Парень он, конечно, физически слабый, но, как видно, силы духа не занимать. Вцепился в купель и клещами не вытянешь.

— Илья до капища Чернобога ходит, а в доме ейном идалище стоит, под пятой доской от входа!

Вот, ей Богу, промолчал бы. Князь уже стал отсчитывать гривны, явно для того, чтобы меня выкупить, так как их было десять. Наверняка, Геркул предложил самый напрашивающийся вариант — выкуп меня. Неприятный, но вариант. Вот разошлись бы боком, я прошмыгнул бы к дому Ильи, забрал коней, да на выход. Все, поминай, как было! А сейчас начнется… Как я понял, обвинение в сторону Ильи было серьезным. Очень серьезным.

Как подсказывала память, тут, в Берладе, христианства может не меньше, чем в Киеве. Язычество презираемо большинством. Дело в том, что беглецы, будущие берладники, исповедовали кто Велеса, кто Перуна, иные так и Мокшу. Но при этом все, почти без исключения, были христианами. А еще относительная близость к империи Ромеев. Так что язычество тут серьезный грех, а не такой, как в иных местах. Кстати, реципиент был фанатиком христианской веры. И я сдерживал нарастающий порыв вцепиться я в глотку лжепопу.

— Так ли это? Прословлял ли Чернобога? — басовитым, раскатистым голосом спросил Геркул.

Этого вояку можно было назвать «Геркулесом»: высокий, рослый, с натруженными руками. Весьма вероятно, что именно так его и звали. Тут, в Берладе, пусть и говорят на русском языке, да и большинство людей похожи внешне на русских, такие вот типичные «рязанские лица», но всякого люда хватает. Со многих мест бегут люди, чтобы найти себе пристанище в Берладе. Так мне подсказывала память.

Вот Геркул иной, выделяется из общей массы людей: нос большой, с горбинкой, волосы иссиня черные, слегка кудрявые. Тут греком пахнет. Впрочем, пахнет тут немытыми телами, но, возможно и греческими.

— Сотник Геркул, да кому ты веришь? — дрожащими, демаскирующими, в миг пересохшими губами, спросил Илья.

— Сотник Геркул, то ваши дела, про Чернобога и все остальное. Но я заберу Спиридона и мы пойдем… Только свое добро еще заберу, которое Илья на хранение у меня брал, — сказал я, увидел, что лжепоп собирается что-то возражать

— А видоки есть, кто видел с чем ты пришел к отцу Илье? — спросил Геркул.

— Я видок, — обозвался Спирка и быстро пересказал все то, что мне говорил полчаса тому.

И то, как я приехал, что был в кольчуге, которую, кстати, Илья уже и продал, что двух коней добрых имел. Я не особо разбираюсь в лошадях, но, скорее всего, именно своих и собираюсь забирать. Еще два коня в стойле — явно клячи.

— Все видали, как я пришел в берладу с серебром и с конями? — выкрикнул я.

Люди, чтобы только откреститься от Ильи, готовы подтверждать что угодно. Запоздало даже пришла мысль, что могу так отжать у лжепопа и дом и даже церковь. А что, я Писание знаю, Спирка, уверен, тоже. Но это не мой путь, я так не смогу и от скуки завою на вторую седмицу. Удивительно, но я уже смиряюсь со своим положением, думаю, пусть и мало вводных данных, но с перспективой.

Между тем, я подошел к уже одиноко стоявшему лжепопу. Хотелось ударить, но я предложил сделку.

— А ты, Илья подумай. Может я заберу, что мне нужно, а Спиридон и скажет, что видел тебя на капище Чернобога, но и токмо то видал, что ты людей увещевал отказаться от поганства, да идолов топтал.

Не дурак все же этот Илья, далеко не дурак, понял, что к чему, сразу начал кивать и соглашаться с тем, что я могу забрать свое, чтобы только историю повернуть в себе на пользу. Знать бы еще, что именно мое. Но есть гривны, есть кони, вот это и заберу.

— А то, что кормил его, что… — начал было торговаться лжепоп, но тут его перебил уже князь.

— Возьми пять гривен за то, — сказал Иван Ростиславович и небрежно бросил пять серебряных пластин в грязь, что была перед Ильей.

Злой взгляд в мою сторону от любителя некоего Чернобога, волка в овечьей шкуре, вызывал у меня лишь улыбку. Вот так смотрят те, кто проиграл, кто сдается, отступает, но пытается злобой оправдать себя же перед собой же.

— Жди за огородой Берлады! — приказал мне князь.

— Иван… э… Ростиславович? Мальца возьму с собой, — сказал я, чем вызвал недовольство у князя, но тот, чем-то мотивированный кроме того, что я могу быть в дружине и раскидал четырех рослых мужиков, промолчал.

— Пошли, балласт! — сказал я, подымая Спирку.

— Балласт? — недоуменно спросил парень, вполне себе справляясь с тем, чтобы подняться и даже стряхнуть с себя особо большие прилипшие комья грязи.

Симулянт, да и только.

— Пусчай купель оставит! — потребовал Илья, уже несколько понурив голову под пронзительным взглядом сотника Геркула.

— Не оставлю я! На что она волхву Чернобога? — выкрикнул Спирка и я даже приложил правую ладонь к своей голове.

Вот же дурень. Уговор же есть, что Илью отмажем от жесткого обвинения, чтобы спокойно уйти, так нет же, ляпнул Спиридон и сейчас может все по новой закрутиться, а у меня правая кисть набухает, пришиб ее.

— Уйдите, окаемы! — вызверился князь и к нам со Спиркой подбежал немолодой воин с потрепанной кольчуге.

— А ну, ходь от сель! Нынче князь взялся оборонить вас, но он и передумать может, — причитал умудренный сединами воин, подталкивая нас со Спиридоном прочь.

— Воисил? — уточнил я, узнавая голос.

— Он, то бишь я. Давай, отрок, выходи из града, да ентого забирай. Нынче стражников из нашей дружины поставили сторожить, выпустят без хлопот, — сказал очень смутно вспоминаемый ратник.

*…………*………….*

Князь без княжества, Иван Ростиславович, еще немного поговорил с сотником Геркулом и отправился к себе. Геркул был личным должником князя, ему и следует уладить все нелепости, которые тут произошли. Тем более, что сам Геркул отказался пока присоединяться к Ивану Ростиславовичу, от того спешил хоть как угодить, чтобы князь в иной раз не забыл про сотника. Мол, семья у сотника, а ему ходить по земле и притулка своего искать не с руки. Нет, вот освоится Иван Ростиславович где-нибудь, так чтобы хотя бы семью было куда привезти, вот и пойдет Геркул служить Ивану, хоть бы тот и вовсе подался в наемные князья.

По совести, то те три десятка воинов, которые нынче прибились к дружине бывшего Звенигородского князя, это так… слабые они. А вот из сотни Геркула можно было сделать добрых воинов, там есть уже очень опытные бойцы.

Но не проблемы комплектования своей дружины именно сейчас беспокоили Ивана Ростиславовича, он жаждал мести. Был один у него, как считал князь, друг, Богояр. Был, да предал князя. И говорили же многие, тот же старик Воисил, что Богояр впадает в безумства, что он не надежный. Но не верилось и вот так получилось, что зря людей мудрых не послушал.

Когда Иван Ростиславович был призван горожанами Галича на княжения, у него было четыре сотни ратников и могло быть еще больше, если бы он призвал всех своих людей из Звенигорода, что недалече от Галича [не путать с московским Звенигородом]. Четыре сотни — это и не много и уж точно не мало. Такие дружины имели некоторые сильные князья. Можно было защитить город, если, как это было обещано, и сами жители помогли. Но…