Столичный доктор - Алексей Викторович Вязовский Страница 9

— Господа! Держите его, держите…

Очнулся уже в общем зале, мне на голову положили холодную мокрую тряпку, кто-то даже обмахивал газетой.

— Сударь мой! Ну нельзя же так! — тот самый седой старичок, что лежал на верхней полке, укоризненно заглянул. — Ежели болеете — в парную ни ногой. Лучше мыльней ограничьтесь.

Я оглянулся. Бунина уже не было, завсегдатаи Сандунов постепенно разбредались по кабинетам.

— А вы… — я посмотрел на старичка.

— Статский советник Блинов, Андрей Георгиевич. В отставке уже как пять лет.

— Очень приятно. Баталов, Евгений Александрович, доцент Московского университета.

— Если позволите совет…

— Буду благодарен.

— Диета по Бантингу! Творит чудеса. Поставит вас на ноги за месяц. Крайний срок за два. Хотите, расскажу в чем суть диеты?

— Немного позже. С вашего позволения, я сначала приду в себя.

Кажется, старичок обиделся. Думал, что я буду сразу погружаться в метод этого Бантинга. Что-то про безуглеводную диету, точно не помню… Может, ожидал большего внимания? Он чиновник пятого вроде класса, высокородие. А я — наверное, восьмого, хоть и высокоблагородие. Впрочем, в бане генералов не бывает. А увижу его еще раз — поблагодарю, он ведь искренне помочь хотел. Или письмо напишу.

Когда на улице, Кузьма вывозил меня к пролетке, к нам быстрым шагом подошла низенькая женщина в пуховом платке, старой шубейке, произнесла:

— Хотите, я за вас помолюсь?

Да что сегодня за день такой? Все горят желанием мне помочь. Даже не дожидаясь моего ответа, женщина бесцеремонно положила мне руку на лоб, завела:

— Господи, Иисусе Христе, видишь Ты его болезнь. Ты знаешь, как он грешен и немощен… Господи, сотвори, чтобы болезнь эта была в очищение его многих грехов. Помилуй его по воле Твоей и исцели…

— А ну-ка иди прочь! — прикрикнул на женщину Кузьма. — Ежели захотим святой молитвы, в церкву пойдем, к попу. А не к бабе-молоканке!

Женщина мигом исчезла.

— Что за молокане? — поинтересовался я.

— А я знаю? Ходят тут всякие. То бегуны, то иоанниты. Наш священник предупреждал на их счет.

— Серафим?

— Он самый.

Местный протоиерей, кстати, заходил ко мне неделей ранее. Священник церкви Афанасия и Кирилла на Сивцевом Вражке — Серафим. Благообразный такой, с красивой седой бородой, гривой волос. Поспрашивал меня что да как, почему не хожу — точнее, не езжу, к причастию. Кто-то уже настучал, что вполне себе передвигаюсь в инвалидном кресле. Чтобы не раскрыться, пришлось изображать из себя обиженного на жизнь больного:

— За что мне, отче, наказание такое выпало? — пожаловался я. — Бога чтил, исповедовался, старался меньше грешить…

Это тема была привычна священнику. Первородный грех, Адам и Ева, неисповедимы пути Господа и все такое прочее. Даже до теодицеи дошел — оправдание существующего зла при всеблагом боге. Серафим оказался продвинутым теологом, впрочем, иного от прихода в центральной части города трудно было ожидать.

Куда деваться — дал себя убедить, «утешить». Взамен выторговал возможность пока не ходить в церковь как болящему.

***

— Евгений Александрович, ужас то какой! — на входе дома меня встретила хозяйка. Марья Сергевна в руках мяла платок, в глазах у нее стояли слезы. — Доктор то наш, Павел Тимофеевич с тифом слег! Ужо его в Екатерининскую больницу свезли.

— Каким тифом? Сыпным или брюшным?

— Пятнистым. Поди чего съел не того. А как не съесть-то? — запричитала хозяйка. — К больному придешь, а денег у него нет. Так ведь суют родственники снедь всякую порченную. Яйца там или курицу.

— Если это сыпной тиф, то он от вшей, — я задумался.

Надо было ехать в больницу. Течение сыпного тифа сейчас похоже на лотерею — может до комы дойти. Лечить нечем — антибиотики еще не изобрели, остается только оказывать паллиативную помощь. Умирает до половины больных. Ну хотя бы разузнаю ситуацию.

Выехать сразу не получилось. Дома меня ждал посетитель. Точнее, посетительница. Стройная женщина, в темном глухом платье, без декольте и вырезов, в черной шляпке с вуалеткой. В руках она держала небольшую сумочку в виде черепахи.

Стоило мне заехать в кабинет, как посетительница встала со стула, откинула вуалетку. Да это девушка! Брюнетка, пухлые губки, большие голубые глаза, ямочки на щеках. Девушка несмело улыбнулась, протянула мне руку:

— Мы не представлены. Я — Виктория Талль. Дочь профессора Талля.

— Очень приятно познакомиться, — хорошо, что целовать руку сейчас положено только замужним дамам, делать это, сидя в инвалидном кресле, было бы еще тем унижением.

— Чаю? — я подъехал к письменному столу, достал справочник по болезням. Точно, сыпной тиф имеется, но про вшей никто не знает.

— Нет, спасибо, — Виктория с удивлением посмотрела, как я копаюсь в справочниках. А глазки то у нее припухшие. Плакала? — Я заехала сказать… одним словом… Папа просил передать вам свою библиотеку.

Девушка присела обратно на стул, достала из сумочки какую-то коробочку, тут же спрятала ее назад. Пудреница?

— Профессор умер?

— Да, на прошлой неделе.

Виктория вытащила из рукава платок, начала мять его в руках.

— Я не знал… мне никто не сообщил… Примите мои соболезнования!

— Спасибо. Мы с мамой не хотели громких проводов. Церемония была только для членов семьи, — Вика все-таки расплакалась, промокнула глаза платком. Я подъехал ближе, стесняясь, погладил по плечу.

— От чего умер профессор?

— После того ужасного случая, отец страдал приступами сильной мигрени. У него начались эпилептические припадки, последний месяц он почти не вставал с кровати. Наш семейный доктор сказал, что были повреждены какие-то важные функции мозга.

Я помялся, но потом все-таки спросил:

— Было ли вскрытие? Вы простите мою неделикатность, но иногда важно узнать причины смерти.

Виктория пожала плечами:

— Надо спросить у маман, я всего лишь хочу выполнить последнюю волю отца. Папа оставил вам всю свою библиотеку, научную переписку с европейскими медиками. Есть несколько незаконченных статей. С вашего позволения, я пришлю со слугами ящики с книгами и журналами.

Девушка оглядела мой небольшой кабинет, слегка покраснела.

— Если это может подождать или как-то частями… — застеснялся я своей тесноты.

— Простите, я не поинтересовалась вашим самочувствием… — а красиво Виктория перевела разговор!

— Планирую к Рождеству встать на ноги, — сделал я смелое заявление. Раз уже чувствую ноги и могу сгибать колени — процесс, как говорил один пятнистый товарищ в моем времени — пошел.

— Очень за вас рада! Простите, что не смогла навестить ранее. Я училась в немецком пансионе, когда произошла эта ужасная перестрелка, пока добралась, пока врачи лечили отца…

— Алес ист гуд, — по-немецки успокоил я девушку. — Жаль, что мне не удалось проститься с профессором.

Мы помолчали, я уже подумал кликнуть Кузьму и все-таки угостить девушку