Виктория Угрюмова - Огненная река Страница 13

– Здравствуй, Тиермес. Только не говори мне, что ты соскучился. Что случилось?

– Ничего. Я действительно соскучился. И мне немного тревожно, хотя это совершенно необъективное состояние. Вот я и пришел, чтобы убедиться, что с тобой все в порядке, пожелать спокойной ночи и сообщить, что Барнаба – молодец: у нас там всего пару минут прошло, так что все, что ты оставляешь позади себя, будет жить другой, замедленной во много крат жизнью. Но учти: оказалось, что практически никто из нас не сможет к тебе пробиться.

– А как же ты?

– Я издревле считаюсь хранителем знаний, просто об этом не трубят на всех углах. Но все, что я смог, это прорваться сюда, чтобы ты знала, что тебя ждет. Барнаба, наш милый Барнаба, сам не ведает, что творит, и сам не знает пределов своему могуществу.

– А он есть, этот предел?

– Сомневаюсь. Во всяком случае, мы слишком глупы и слабы, чтобы его определить. Для нас Время неуничтожимо, неодолимо и практически недоступно нашему пониманию.

– Я исполняюсь священного трепета, – рассмеялась Каэ. – Особенно когда вижу, как Барнаба с аппетитом ест жаркое, третью или четвертую порцию...

– Знаешь, – задумчиво молвил Тиермес, – я не хотел этого тебе говорить, но, по-моему, ты не менее загадочное и удивительное существо, чем Время. Если верить нашим ощущениям, то ты перешагнула ту грань, которая отделяет обычного бессмертного от его места в пространстве. Я понятно говорю?

– Нет, – ответила она. – Правда, я тебя все-таки понимаю. Но с трудом.

– Это очень просто, – улыбнулся Тиермес. – Я Бог Смерти и Владыка Ада Хорэ, но это не значит, что Ада Хорэ есть я. И Смерть не есть я. Меня не станет, а живые существа будут продолжать умирать так же естественно, как и рождаться. Наш могучий и неукротимый Победитель Гандарвы не является войной – он только повелевает ее стихией, как Астерион повелевает ветрами. Кстати, я нашел доказательство собственной правоты: Аэ Кэбоалан странствует в иных мирах, а наше солнце до сих пор не погасло, потому что оно – это отдельная суть.

– Да, я поняла, – кивнула Каэ.

– Вот и прекрасно, – неизвестно чему обрадовался Жнец. – А теперь позволь сказать, что, мне кажется, ты перестала быть Богиней Истины, а слилась с ней и теперь вы неотделимы друг от друга. И потому все, что относится к тебе, непредсказуемо. Время на тебя не действует, ему проще воздействовать на целое измерение. Милая, мне страшно за тебя.

– Почему?

– Не нужно быть богом, чтобы знать: чем больше дано, тем больше спрошено. Чем тебе еще придется заплатить? Я хотел бы уберечь тебя, хотел бы предложить себя взамен, но Мирозданию неинтересны мои игрушки и пустячки – оно увлечено тобой. Причем очень всерьез. – Драконьи крылья шевельнулись несколько раз и снова затихли.

Только тут Каэ удивилась тому, что пес спит себе преспокойно и не чувствует гостя.

– Еще бы ему меня почувствовать! – рассмеялся бог. – Хотя пес невероятный, очень хороший пес. Береги его. – Он ласково погладил Каэ по руке. – К сожалению, у меня осталось очень мало времени. Что тебе сказать, лю...

– У меня есть очень серьезный вопрос, – прервала его Каэ на полуслове. – Расскажи мне о Сером мире и о чем-нибудь подобном. Если подобное, конечно, есть.

– Откуда ты узнала?

– Призрак один насплетничал...

– Призрак... – Жнец сплел свои тонкие, изысканные пальцы в странном для него жесте. Потому что если бы это был не Владыка Ада Хорэ, то сей жест обозначил бы отчаяние. – Интересный призрак тебе встретился, словоохотливый. Обычно они о таких вещах, как Серый мир, стараются не упоминать.

– Это был не совсем обычный призрак. Это была тень моего неудавшегося убийцы, и она ждала меня так долго, что, наверное, мы сроднились.

– Все равно, – упорствовал Тиермес, – меня это удивляет. Я бы с тобой с удовольствием поподробнее обсудил этот вопрос, но... Ладно, слушай: Серый мир – это одно из самых странных и непредсказуемых мест. Ни живые, ни мертвые, ни бессмертные, ни бесконечные не могут там долго быть, разве что заглянуть на короткий срок. Потому что в Сером мире, – он задумался, подбирая подходящее объяснение, но так и не нашел его и явно растерялся, – там даже атмосфера другая, что ли. И заклинания действуют иначе, с разрушительной силой. А иногда кажется, что вообще не действуют, но, вернувшись сюда, понимаешь, что вся энергия рикошетом ушла в другое место. Только самые опытные, мудрые и отчаянные по доброй воле отправляются в Серый мир, но нужно, чтобы уж очень допекло. К тому же он не всех и принимает. Иногда последствия бывают самые печальные. Я не знаю, почему тебя это заинтересовало, но очень прошу, не направляйся туда. Кто знает, как это место подействует на тебя? Время оно уничтожает, это точно...

Обитатели Ада Хорэ называют Серый мир Мостом. По-моему, это же название в ходу и в других мирах и измерениях. Мост – это та часть пространства, где мертвые могут встретиться с живыми. Это зыбкая грань между мирами, между явью и сном, между правдой и правдой.

– Ты хотел сказать – правдой и ложью.

– Я сказал именно то, что хотел. На Мосту нет места лжи, он не переносит ее. Носитель лжи, пришедший с сердцем, отягощенным не правдивыми мыслями и словами, не праведными поступками и желаниями, не удерживается на Мосту. И никакая магия, никакое заступничество не поможет. Даже если бы кто-то сумел найти Творца целой Вселенной, то и он бы не помог. Мост – это истина в последней инстанции. Только не считай, что он будет безопасен для тебя, – вряд ли одна истина потерпит другую.

– Что-то ты слишком меня пугаешь.

– Я не пугаю тебя, я рассматриваю возможные варианты, и не моя вина, что я не вижу более успешного развития событий. Прошу тебя, Каэ, не взваливай на свои плечи все проблемы этого мира. Вполне достаточно и тех, что есть на сегодняшний день. Обещай мне...

Тиермес умолк на секунду, потом поднял голову и посмотрел прямо в глаза Каэ. Что-то такое отразилось в его взгляде, что она сцепила зубы, чтобы не застонать. Владыка Ада Хорэ протянул ей могучую, изысканную свою руку, и она на краткий миг прижалась щекой к его прохладной ладони, подумав, что, наверное, так может ощущаться поверхность отшлифованного алмаза. Прекрасный бог поднялся на ноги, закутался в драконьи крылья, как в плащ, и исчез. Он не любил прощаться, грозный и насмешливый Жнец, справедливо полагая, что нет в мире тех слов, которые могли бы передать безмерно любимым всю степень скорби и нежелания разлуки.

Весь следующий день Номмо был грустен и неразговорчив. Сначала друзья думали, что его мучит морская болезнь, и не докучали расспросами, надеясь, что маленький альв сам справится со своими проблемами. К тому же все прекрасно знали, исходя из собственного опыта, как досадно и раздражительно, когда к измученному недомоганием лезут с советами и разговорами. Но пару часов спустя Рогмо сделал неожиданный вывод: Номмо абсолютно здоров, и если уж кто на корабле и страдал от качки, то вовсе не мохнатый человечек. Ему и свежий, прохладный, напоенный солью и влагой воздух был нипочем. Но круглые глаза смотрели тоскливо, и золотистые искорки в них погасли, будто Номмо утратил душевный покой. Наконец полуэльф не выдержал и решил поговорить с другом, всерьез опасаясь за него.

– Что с тобой? – участливо спросил он, когда они прогуливались после обеда по верхней палубе.

Красота вокруг была неописуемая: изумрудная шелковая гладь, едва подернутая легкой рябью волн с крохотными белыми кромками; бездонное, отливающее все тем же изумрудом небо, в котором само ослепительное солнце терялось, не в силах пройти от края к краю за долгий летний день; легкие росчерки крыльев парящих под облаками птиц и сами облака – легкая тень, белоснежный, переливчатый намек, парусом плывущий в Верхнем море.

Вот уже второй час корабль сопровождали веселые и игривые дельфины. Они вытворяли нечто немыслимое, и шумная толпа сангасоев не отходила от борта, не в силах наглядеться на диковинных животных. Каэ в сопровождении Барнабы и Магнуса, а также радостного капитана Лооя тоже любовалась дельфинами. Моряк был рад, что ей довелось увидеть это диво, и с удовольствием рассказывал о привычках и повадках веселых и забавных существ, припоминая случаи, свидетелем которых ему довелось быть не раз.

– Слишком хорошо, чтобы быть правдой, – вздохнул Номмо. – Море, солнце, ветер, дельфины и птицы. Смех и радость. Будто и не было сожженной Энгурры, искореженного Аллефельда, тварей на дороге в Гатам... Скажи мне, Рогмо, я похож на суеверного деревенского простачка, который до полусмерти боится леших, а сильванов считает демонами?

– Зачем ты спрашиваешь, Номмо? Ты ведь всеобщая лесная «бабушка». Я не думаю, что ты склонен паниковать по пустякам. Расскажи мне, что тебя гнетет?

– В том-то и беда, что ничего, князь, – откликнулся печально маленький человечек. – В том-то все и дело. Только дурные предчувствия, плохие сны и постоянная тревога. А доказательств никаких – мир словно решил переубедить меня, а мне плохо, и я чувствую себя довольно глупо.