Гельмут Пеш - Повелители времени Страница 2

Он прислушался к ветру. Ответа не было. Не пришло никакого отклика из той далекой дали, где пребывал дух магистра Адриона.

– Что же мне делать? – взмолился Кимберон и на мгновение снова стал застенчивым молодым человеком, которого некогда так влекли к себе приключения, – он, хранитель силы, о которой тогда лишь догадывался, но и теперь знал немного.

Он раскрыл ладонь и посмотрел на металлическое кольцо с черным камнем, которое лежало там.

Кольцо сверкнуло, когда его коснулся последний луч вечернего солнца.

– Иди с нами! – позвал ветер. Хотя нет, это был не ветер. Ким обернулся. Перед ним под ветвями по-зимнему голого дуба, пережившего на, своем веку немало бурь, обозначились три фигуры. Лишь на один миг, пока контуры их расплывались, завиваясь, как дым на ветру, Киму показалось, что это призраки; потом они внезапно сгустились и стали вполне реальны: отнюдь не духи, но существа из плоти и крови.

Первый из них ростом был ниже, чем обычный мужчина-фольк, однако при этом гораздо мощнее сложением. Огненно-рыжая борода спускалась ему на грудь. В руке он держал огромный топор с раздвоенным лезвием.

Второй был среднего роста и гибкий, словно молодое дерево. Светлые волосы падали ему на плечи. Его лицо было бледным, но это была не болезненная бледность, а свежесть утра; брови вразлет, раскосые глаза, остроконечные уши. Он был одет в зеленое и держал узкий, сверкающий серебром клинок.

Третий был рослый воин. Меч его не был ничем украшен, однако на плечи воина был накинут плащ из добротного сукна, а куртка – из мягкой кожи, с заклепками. На шее и запястьях блестели золотые украшения.

– Бурорин! – вскричал Ким.– Гилфалас! И Фабиан! – Он собрался было заключить их в объятия, однако тотчас опомнился... Тень легла на его лицо.– Хорошо, что вы наконец-то пришли. Уже пора.

– Ким? – Человек, которого он назвал Фабианом, выступил вперед. – Кимберон Вайт?

– Он самый, ваше величество, – сказал магистр.

– Черт! – вырвалось у первого из пришедших, гнома. – Что с тобой стряслось?

– Все мы однажды станем старыми, Бубу, – ответил Кимберон, и при этом на лице его появилась печальная улыбка. – Вы пришли слишком поздно. Вам нужно вернуться на тридцать пять лет назад в прошлое. И скажите ему... скажите мне, что вы меня встретили. И что я должен идти с вами...

– Так тебе известна эта история? – спросил эльф Гилфалас. – И ты знаешь, как она заканчивается?

Ким не мог отвечать, как будто у него перехватило горло.

– Да... Или нет... – Голос отказал ему. Потом он заговорил снова, и внезапно у него возникла безумная надежда на то, в чем ему всю жизнь отказывали. – Книга у вас?

– Книга? – Фабиан наморщил лоб. – Ты имеешь в виду... ту самую книгу?

Он снял вещевой мешок, раскрыл его и обнаружил там переплетенный в кожу синий том, весь покрытый пятнами, с металлическими уголками.

– Да, да! – с нетерпением воскликнул магистр Кимберон. – Дай ее мне!..

Фабиан протянул книгу.

Магистр жадно схватил ее. Потом он отвернулся, не обращая больше внимания на своих друзей. Те молча смотрели на него, пока не растаяли в сумраке, как выцветает картина, слишком долго провисевшая на солнце.

Кимберон Вайт, тринадцатый хранитель Музея истории Эльдерланда, мчался так быстро, как только могли нести его старые ноги. Теперь, наконец, он получил то, что искал всю жизнь. Оставалась еще только одна обязанность, которую он должен исполнить: определить себе преемника.

И этот выбор, несомненно, еще больше, чем предыдущий, поразит обитателей Альдсвика.

Однако чтобы узнать, что привело к этой встрече близ Музея истории Эльдерланда, нам нужно возвратиться на сорок девять лет назад.

ПИСЬМО ИМПЕРАТОРА

Это произошло в прекрасный солнечный день в конце зимы 778 года по летосчислению фольков. Фольки всегда гордились своим календарем и вели счет не так, как люди, которые за точку отсчета принимали год основания Империи; у фольков было свое время, начинающееся с момента зарождения их народа.

Как раз семьсот семьдесят восемь лет назад на узкой тропинке горного перевала в Серповых горах появились первые фольки и увидели страну, лежавшую внизу. Откуда родом были эти переселенцы и где они жили прежде, не смог выяснить никто из исследователей. И никто из народа фольков не знал этого – никто, за исключением одного, узнавшего об этом совсем недавно.

Кимберон Вайт, тринадцатый хранитель Музея истории Эльдерланда, отложил в сторону остро заточенное гусиное перо и закрыл фолиант, в который он, строку за строкой, вписывал что-то своим каллиграфическим почерком. На титульном листе рукописи было выведено:

E pluribus Popules

Sive

Historia gentis Minoris Ab Initiis

Dissertatio Inauguralis

In Gradum Magistri Artium

Universitatis Altae Thurionis

Exhibita.

Это означало: «Один фольк из многих, или История Маленького народа от его начала. Трактат на соискание степени магистра университета Аллатуриона, представленный Кимбероном Вайтом из Альдсвика». Поначалу Ким сомневался, не должен ли он повременить с надписью на титульном листе, пока не заполнит текстом остальные девяносто девять страниц, но искушение было слишком велико.

Дерзкой затеей была его магистерская работа, которую он намеревался представить Ученому Совету университета Аллатуриона, чтобы защитить от злокозненных и плохо соображающих оппонентов. Порой, особенно в такие дни, как нынешний, когда время как будто останавливается, у него возникало чувство, что свой труд он никогда не доведет до конца. Так мало он еще написал, так много предстоит еще исследовать.

Ким вздохнул. Свет позднего послеполуденного солнца, окрасивший красным облака, уходящие на запад, в направлении моря, косо падал сквозь пестро раскрашенное круглое оконное стекло. В лучах света танцевали пылинки. Всюду, где есть книги, присутствует и пыль, много ее было и здесь, в кабинете хранителя на верхнем этаже Музея истории. Стены здесь были сплошь заставлены книжными полками, где громоздились огромные книги в переплетах свиной кожи и тома указателей; потертые и засаленные тисненые фолианты с золотым обрезом; стопки бумаг, сжатые деревянными досками и перевязанные веревками; пергаментные свитки в суконных или кожаных мешках; документы в тубах, запечатанные уже не один век; тетради в осьмушку и четвертую долю листа, оставшиеся со времен, когда пергамент был узким; больше-форматные папки. Книги были нагромождены стопками, так что полки прогибались; книги служили и подпоркой вместо отсутствующей ножки конторки, и грузом для раскатанных географических карт.

Так много книг и так мало времени! Однако при ближайшем рассмотрении большая часть библиотечного фонда оказывалась ненужной; некоторые книги не раскрывались уже годами, если не десятилетиями, ибо едва ли стоили затрачиваемых на чтение усилий. Что, положим, было ценного в хронике подвигов семейства помещиков Финков, – в переплете из листового золота, украшенного горным хрусталем и гербом с перламутром и ляпис-лазурью, если все содержание тома могло уместиться на одном листе бумаги?

Едва Ким собрался вновь обратиться к своим занятиям, как заработало переговорное устройство.

Конечно, это было новомодное изобретение, а все новое вызывает у фольков недоверие, но с тех пор, как в Эльдерланде распространились слухи о чуде, появившемся в царстве гномов, мысль о переговорном устройстве не покидала Кима. Это была всего-навсего свинцовая труба, проводящая звук. Она спускалась из его кабинета вниз, в кухню дома смотрителя. Это избавляло уже не слишком юную домоправительницу от походов по лестнице наверх в кабинет, дабы позвать его к столу или при необходимости сообщить нечто существенное. Если говорить нараспев, труба дребезжала.

Ким вынул пробку из раструба, который находился рядом с его столом, и прокричал: «Алло!» – после чего прижал ухо к отверстию.

Послышался глухой, как будто откуда-то из подземелья, ответ:

– Го-о-осподин Ки-имберон! К ва-ам го-ость!

– Иду!

Он вскочил так поспешно, что чуть не опрокинул чернильницу. В этот миг любое занятие представлялось ему более приятным, чем продолжать сидеть и писать. Казалось, Кима вновь охватила жажда приключений, которую он похоронил в библиотечной пыли, искушение неизвестным, соблазн увидеть что-то новое. Перепрыгивая через две ступеньки, он ринулся вниз по деревянной лестнице.

– Не так быстро, господин Кимберон! Вы еще шею себе сломаете!

Домоправительница, госпожа Металюна Кнопф, стояла в дверях кухни, упираясь руками в бока, и неодобрительно морщила лоб, когда Ким, спотыкаясь, вошел в гостиную.

Однажды, вскоре после возвращения Кима, госпожа Металюна возникла на пороге его дома и провозгласила, что намеревается отныне присматривать за ним, так как прежняя домоправительница сбежала с гномом. Ким пытался объяснить ей, что, во-первых, все произошло совсем иначе, а он и сам в состоянии заботиться о себе, но она отмела возражения, засучила рукава и стала мыть посуду.