Роберт Джордан - Перекрестки сумерек Страница 24

Оценить, сколько кораблей прорвалось в Море Штормов, было трудно, особенно постоянно сбиваясь со счета. В отличие от Айз Седай, Ищущие Ветер не имели ничего против использования Единой Силы в качестве оружия, и не только для сохранения своей жизни и жизни своих людей. Они хотели остановить возможную погоню прежде, чем она могла бы начаться. Никто не сможет гнаться на горящем корабле. Шончан, с их дамани, тоже нисколько не раскаивались, отвечая им тем же. Бесчисленные как листья травы, стрелы молний хлестали сквозь дождь и огненные шары летали в небе, некоторые размером с добрую лошадь; заливаемый потоками света порт, казалось, горел со всех концов, превращая грозовую ночь в зрелище не уступающее шоу Иллюминаторов. Не поворачивая головы, он мог бы насчитать с дюжину мест, где на мелководье виднелся обугленный остов огромного корабля, или вздымался огромный, круто изгибающийся, борт лежащего на боку судна, наклонную палубу которого облизывали портовые волны. И вдвое больше мест, где очертания обугленного шпангоута выглядели более изящными, подразумевая гонщик Морского Народа. Быть может, им не хотелось оставлять свои корабли в руках людей, державших их в цепях. Почти три дюжины находились прямо перед ним, не считая затонувших, над которыми сейчас трудились спасательные суда. Возможно, моряк и отличит гонщик от судна шончанской постройки по торчащим из воды верхушкам мачт, но ему такая задача было не по плечу.

Неожиданно в памяти всплыли воспоминания, сколько человек нужно для штурма с суши корабля такого водоизмещения, сколько примерно людей и в каких местах на нем можно разместить, а также сколько они способны там продержаться. На самом деле это были не его воспоминания, это была память о древней войне между Фергансой и Морейной, но теперь они принадлежали ему. Осознание того, что все эти жизни, оказавшиеся в его голове, на самом деле прожили другие люди, всегда приводило его в некоторое смятение. Быть может, все это пережил он? Они выглядели куда реальнее, чем некоторые эпизоды его собственной жизни. Корабли из его воспоминаний уступали по размерам большинству находящихся в порту, но принципы были те же самые.

– У них не хватит кораблей, – пробубнил он.

В Танчико у Шончан было даже больше кораблей, чем пришло сюда, но потери были столь велики, что эта разница уже не имеет значение.

– Не хватит для чего? – спросил Ноэл. – Я никогда прежде не видел столько в одном месте.

Это заявление было вполне в его духе. Ноэл произнес это так, будто он видел все на свете или почти все, и даже больше и лучше того, что было у него прямо под носом. В Двуречье сказали бы, что он хранит правду в туго завязанном кошеле. Хотя, следует признать, – на вранье его никто еще не поймал.

Мэт покачал головой:

– У них осталось недостаточно кораблей, чтобы вернуться.

– Нам не нужно возвращаться, – растягивая слова произнесла женщина у него за спиной. – Мы вернулись домой.

Он чуть не подпрыгнул, услышав невнятный шончанский акцент, прежде чем узнал этот голос.

Эгинин была мрачнее тучи. Ее глаза сверкали точно два голубых кинжала, но не для него. По крайней мере, он так думал. Высокая и поджарая, с суровым бледным лицом, несмотря на время, проведенное в море. Ее платье было такого или почти такого ярко-зеленого цвета, что подошел бы и Лудильщику; по высокому вороту и вдоль рукавов его украшала вышивка из множества крошечных желтых и белых цветочков. Расшитый цветами шарф был туго затянут под подбородком, удерживая на голове длинный черноволосый парик, спадающий на плечи и спину. Она ненавидела этот шарф и платье, которое ей было не по размеру, но ее руки поминутно проверяли на месте ли парик. Это беспокоило ее больше одежды, хотя «беспокоило» недостаточно сильное слово в данном случае.

Она только вздохнула, обстригая свои длинные ногти на мизинцах, но ее чуть не хватил удар – кровь прилила к лицу, глаза полезли из орбит – когда он сказал, что она должна побрить голову полностью. Ее прежняя прическа с обритыми висками над ушами, с оставленным на затылке широким хвостом волос, спускающимся на плечи, за милю кричала о том, что она – Благородная шончанка. Даже тот, кто никогда не поднимал глаз на шончан, запомнит такое с первого взгляда. С этим она неохотно согласилась, но оставалась в состоянии близком к истерике до тех пор, пока она не смогла прикрыть свою макушку. Хотя и не по тем самым причинам, которые случаются с женщинами каждый месяц. Среди Шончан только Императорская семья имеет право брить себе голову полностью. Лысеющим мужчинам вменялось в обязанность носить парики с того момента, как их волосы начнут выпадать в заметных количествах. Эгинин скорее готова была умереть, чем дать кому-либо предположить, что она претендует на принадлежность к Императорскому дому, даже тем, кто никогда бы ничего подобного не подумал. Что ж, подобные притязания среди Шончан обычно карается смертью, но он никогда в жизни не поверил бы, что она зашла бы столь далеко. Но что значит возможное наказание, когда голова уже лежит на плахе в ожидании топора? Или удавки, в ее случае. А для него заготовлена виселица.

Спрятав наполовину вытащенный нож обратно в рукав, он соскользнул с камня. Приземлился он неудачно, почти что упал, едва скрыв стон от боли в бедре. По крайней мере, ему показалось, что скрыл. Она была дворянкой и капитаном корабля, и уже сделала достаточно попыток, стремясь взять командование в свои руки, поэтому незачем показывать ей свою слабость. Она явилась к нему за помощью, не найдя другого выхода, но это вовсе не означало, что у них все гладко. Опершись о камень согнутой рукой, ожидая когда уймется боль, он притворился, что просто так пинает пучок сухой травы. Боль была настолько сильной, что у него на лбу, не смотря на холодный ветер, выступила испарина. Бегство в ту дождливую ночь стоило ему зажившей было ноги, и он ни за что не повторил бы этого снова.

– Ты уверена насчет Морского Народа? – спросил он ее. Нет причин снова думать о недостатке кораблей. Слишком много переселенцев уже разбрелось в разных направлениях из Эбу Дар, и еще больше из Танчико. И не важно, сколько осталось у них кораблей, потому что никакая сила на свете теперь не сможет их выкорчевать из этой земли.

В сотый раз поправив парик, она смутилась, посмотрев на свои короткие ногти, и спрятала руки подмышки.

– А что с ними? – Она была в курсе, что это он освободил Ищущих Ветер, но никто из них не возвращался к этому вопросу специально. Она всегда старалась избегать разговоров об Ата'ан Миэйр. Не считая всех поврежденных кораблей и горы трупов, освобождение одной дамани считалось еще одним преступлением, наказанием за которое была смерть. Даже подобное обсуждение, с точки зрения Шончан, было хуже изнасилования или приставания к ребенку. Конечно, она тоже помогла освободить несколько дамани, но это, с ее точки зрения, было среди наименьших ее преступлений. Но и это она тоже отказывалась обсуждать. В действительности, было довольно много тем, на которые она не хотела говорить.

– Ты уверена на счет тех пойманных Ищущих Ветер? Я слышал разговоры, что-то про отсечение рук или ног… – почувствовал во рту горечь. Он видел как умирают мужчины, убивал мужчин своими руками. Но Свет был милостив к нему, женщину он убил только одну! Но даже страшнейшее из чужих воспоминаний не жгло его так сильно как это, а некоторые были настолько жуткими, что требовалось выпить море вина, чтобы их в нем утопить. Однако мысль о преднамеренном отсечении чьей-то руки вызывала тошноту.

Голова Эгинин дернулась, и на мгновение ему показалось, что она проигнорирует его вопрос.

– Слышал от Ринны, бьюсь об заклад, – сказала она, махнув рукой. – Некоторые сул'дам рассказывают подобную чушь, запугивая новеньких непослушных дамани, но никто не делает ничего подобного уже, ох, шестьсот или семьсот лет. Хотя, некоторые все равно так поступают. И люди, не способные уследить за своим имуществом без… его увечья… становятся сей'мосив. – Ее рот скривился от отвращения, однако не понятно – к увечьям или к сей'мосив.

– Стыдно это или нет, но они это делают, – огрызнулся он. Стать сей'мосив для шончан было хуже простого стыда, но как он подозревал, каждый отрубивший руку женщине будет достаточно унижен, чтобы покончить жизнь самоубийством. – А Сюрот входит в число этих «некоторых»?

Шончанка смерила его взглядом и уперла руки в бока, расставила пошире ноги, словно почувствовала себя на палубе корабля, будто собиралась отругать салагу-матроса.

– Верховной Леди Сюрот эти дамани не принадлежат, ты тупоголовый фермер! Они собственность Императрицы, да живет она вечно. Сюрот может сама вскрыть себе вены, едва попытается отдать подобный приказ на счет императорских дамани. Даже если она смогла бы, я никогда не слышал чтобы она что-то подобное проделывала раньше со своей собственностью. Я попытаюсь объяснить тебе так, чтобы ты понял. Если от тебя сбежит собака, то ты не станешь ее калечить. Ты высечешь ее так, чтобы она больше так не делала, и отправишь назад в ее конуру. А дамани слишком…