Роберт Джордан - Перекрестки сумерек Страница 33

– Я знаю, что она жестче, чем старые ботинки, Домон. Но «старые ботинки» не дают мне указаний. Это – не треклятое судно, и я не позволю ей командовать здесь и разрушить все.

Домон скорчил такую гримасу, словно Мэт был безмозглым дураком.

– Девчонка, парень. Ты полагаешь, что можешь быть настолько спокоен, если тебе удалось ее похитить той ночью? Какую бы игру ты не затеял с тем диким разговором о том, что она твоя жена, ты должен быть крайне осторожен, или она снимет твою голову с плеч.

– Я всего лишь свалял дурака, – пробормотал Мэт. – Сколько раз я должен это повторять? Я был слишком расстроен в тот момент. – О, он действительно был. Узнать, кем была Туон, во время драки с нею – это расстроило бы и треклятого троллока.

Домон недоверчиво хмыкнул. Ну, это была не лучшая история из всех, какие Мэту когда-либо доводилось придумывать. Все, кто слышал его лепет, казалось, поверили ему, но только не Домон. Мэт думал, что так или иначе они поверили. Эгинин может заработать мозоль на языке от огромной заботы о Туон, но если бы она решила, что он говорил всерьез, то непременно высказала бы ему еще больше. Наверное, вонзила бы в него свой нож.

Поглядывая в ту сторону, куда удалилась Эгинин, иллианец покачал головой:

– Попробуй держать язык за зубами с этого момента. Эг… Лейлвин… едва не впадает в истерику всякий раз, как только подумает о том, что ты в действительности сказал. Я слышал, что она бормочет сквозь зубы, и ты можешь держать пари, девчонка воспринимает это не легче. Тем, что ты «свалял дурака» с нею, можно добиться того, что нас всех укоротят. – Он выразительно чиркнул пальцем поперек горла и коротко поклонился, прежде чем начал проталкиваться сквозь толпу вслед за Эгинин.

Наблюдая за его уходом, Мэт покачал головой. Туон жесткая? Верно, она была Дочерью этих Девяти Лун и была способна спустить с него кожу одним своим взглядом еще тогда, в Таразинском Дворце, когда он думал, что она была просто еще одной высокородной шончанкой, повсюду сующей свой нос. Но это только потому, что она внезапно появлялась там, где он совсем не ожидал. Не более того. Жесткая? Она напоминала куклу из черного фарфора. Насколько жесткой или твердой она может быть?

Это было все, что ты мог сделать, чтобы не позволить ей разбить тебе нос, а может, и что-то еще, – напомнил он себе.

Он был осторожен, чтобы не повторить то, что Домон назвал «диким разговором», но правда заключалась в том, что он собирался-таки жениться на Туон. Эта мысль заставила его вздохнуть. Он знал это твердо, как пророчество, которым оно и было, как ни крути. Он не представлял себе, как такой брак мог бы осуществиться; это казалось невозможным на первый взгляд, и он не заплакал бы, окажись, что это действительно неосуществимо. Но он знал, что это произойдет. И почему тем несчастным, на кого внезапно падали эти треклятые, совершенно ненужные ему женщины, которые так и норовили воткнуть в него нож, а то и вовсе лишить его головы, всегда оказывался он? Это было несправедливо.

Он намеревался пойти прямо к фургону, где разместились Туон и Селусия. В качестве надсмотрщика выступала Сеталль Анан – хозяйка гостиницы могла заставить и камень показаться мягким. Избалованная высокородная леди и ее горничная не смогли бы причинить никаких неприятностей, особенно с «краснорукими», дежурящими снаружи. По крайней мере, пока их не было, иначе он бы услышал – но оторвавшись от грустных мыслей, Мэт обнаружил себя блуждающим по петляющим улицам, пересекающим лагерь.

Суматоха заполнила их все – и широкие, и узкие. Мчались мужчины, ведущие на поводу лошадей, взбрыкивавших и шарахавшихся в стороны после слишком долгого простоя. Остальные снимали палатки и загружали грузовые фургоны, или волокли за собой обернутые тканью тюки и сундуки, бочки и коробки всех размеров из похожих на дома фургонов, простоявших здесь в течение многих месяцев, частично разгруженных, так что все это надо было снова упаковать для путешествия, пока запрягали лошадей. Шум не прерывался ни на секунду: ржали лошади, женщины звали детей, дети кричали из-за потерянных игрушек или вопили из чистого удовольствия ради большего шума; мужчины орали, выясняя, кто взял сбрую, или кто позаимствовал какой-то инструмент. Труппа акробаток, стройные, но мускулистые женщины, что работали на веревках, натянутых между высокими столбами, окружила одного из укротителей лошадей, каждая из них махала руками и кричала во всю силу своих легких и никто никого не слушал. Мэт приостановился на мгновение, пытаясь выяснить, что же они обсуждают, но в конечном счете решил, что они и сами этого не ведают. По земле катались двое мужчины без курток, сцепившихся, вероятно, из-за стоявшей неподалеку гибкой пылкой швеи по имени Джамейн, но появился Петра и раскидал их в стороны прежде, чем Мэт смог даже сделать ставку.

Снова увидеть Туон он не боялся. Конечно, нет. Но он держался подальше, после того, как засунул ее в этот фургон, чтобы дать ей время успокоиться и придти в себя. Вот и все. Только… Само спокойствие, как когда-то назвал ее Домон, и назвал точно. Похищенная посреди ночи, украденная в шторм людьми, которым, насколько ей известно, перерезать ей горло так же легко как и взглянуть на нее, и в то же время она была самой хладнокровней всех. О, Свет! Она вела себя так, как если бы все так и было запланировано! Тогда именно это заставило его почувствовать, как кончик воображаемого ножа щекочет спину между лопатками, и едва только он снова подумал о ней, как это ощущение вернулось. А тут еще кости, гремящие в его голове.

Едва ли женщина предложит обменяться клятвами здесь и сейчас, подумал он, хихикнув, но смешок прозвучал натянуто даже для него. И все же, под солнцем не существовало никакой разумной причины бояться ее. Он просто предельно осторожен, а вовсе не напуган.

Представление занимало площадь, что по размерам могла сравниться со средних размеров деревней, но можно было довольно долго бродить по разным укромным уголкам, прежде чем пойти по второму разу. Довольно быстро, даже слишком быстро он обнаружил, что уставился на выгоревший фургон без окон некогда фиолетового цвета, окруженный крытыми холстом грузовыми фургонами, рядом с самой южной привязью для лошадей. Телеги с навозом не выезжали этим утром, и душок был сильным. Ветер нес тяжелый запах от ближайших клеток с животными, резкий мускусный запах больших кошек и медведей, и Свет знает чего еще. За складскими фургонами и частоколом упала секция парусиновой стены, а другая начала шататься, как только мужчины ослабили растяжки, удерживающие столбы. Полускрытое теперь темными тучами солнце было уже на полпути к зениту или даже чуть выше, но было все еще слишком рано.

Двое из «красноруких», Гарнан и Метвин, уже впрягли первую пару лошадей в постромки фиолетового фургона и почти закончили со второй. В Отряде Красной Руки солдат отлично вымуштровали – они будут готовы выехать, в то время как циркачи все еще будут выяснять с какой стороны запрягать лошадей. Мэт приучил Отряд двигаться быстро, когда это необходимо. Но его собственные ноги заплетались, словно он с огромным трудом пробирался по грязи.

Гарнан, с этой дурацкой татуировкой ястреба на щеке, первым заметил его. Затянув постромки, молчаливый старшина этой пары обменялся взглядами с Метвином, кайриэнцем, чья наружность с мальчишеским лицом не соответствовала его возрасту и пристрастию к шумным ссорам в тавернах. Они вовсе не выглядели удивленными.

– Все идет гладко? Я хочу убраться отсюда как можно скорее. – Потирая руки от холода, Мэт беспокойно разглядывал фиолетовый фургон. Надо было принести ей что-то в подарок, драгоценности или цветы. И то, и другое отлично срабатывало с большинством женщин.

– Достаточно гладко, милорд, – ответил Гарнан осторожным тоном. – Ни криков, ни рыданий, ни плача. – Он мельком взглянул на фургон, словно не доверял ему сам.

– Тишина меня устраивает, – сказал Метвин, протягивая узду через кольцо в хомуте. – Если женщина начинает плакать, единственный выход – бежать, если есть место, где спрятаться, но едва ли мы сможем бросить их на обочине. – Он тоже взглянул на фургон, недоверчиво покачав головой.

Теперь Мэту ничего другого не оставалось, кроме как войти внутрь. Что он и сделал. Просто ему потребовались всего две попытки, чтобы – с застывшей на лице улыбкой – заставить себя подняться по коротенькому пролету из раскрашенных деревянных ступенек в задней части фургона. Он не боялся, но любой дурак, зная столько же, занервничал бы.

Несмотря на отсутствие окон, фургон внутри был хорошо освещен четырьмя масляными лампами, снабженные зеркалами и заправленные хорошим маслом, так что не было запаха гари. Но после вони снаружи было трудно сказать, так ли это. Ему следовало подыскать для стоянки фургона место получше. Маленькая кирпичная печь с железной дверцей и железным верхом для приготовления еды, создавала ощущение уюта, если сравнивать с тем, что было снаружи. Это был небольшой фургон, и каждый дюйм стены, что мог быть использован, был занят шкафчиками и полками, или вешалками для одежды и полотенец и тому подобного добра, но стол, который мог опускаться на веревках, был закреплен под потолком, и три женщины в фургоне находились в страшной тесноте.