Генри Олди - Вложить душу Страница 5

– Сволочь ты, Барри, – задушенно бросила девушка. – Тупая здоровая скотина. Хуже акулы.

– Может, и так, Эми, – изуродованная щека Барри задергалась, заплясала страшным хороводом рубцов. – А может, и не так. И скажу я тебе вот что: Пол твой замечательный одну руку высвободил и тыльной стороной ладони меня по морде, по морде… наотмашь. Хорошо еще, что я сознание сразу потерял. Доктор в Чарлстоне потом говорил: от болевого шока.

Барри машинально коснулся шрамов кончиками пальцев, по-прежнему глядя в пол.

– Очнулся я от стонов Чарли. Он на меня навалился и бормочет, как полоумный: «Барри, ты живой? Ты живой, Барри?» Живой, отвечаю, а язык не поворачивается. И к левой щеке словно головню приложили. Не помню, как домой добрались. Родителям соврали, что в Серых скалах в расщелину сорвались. Они поверили – зря, что ли, у меня вся рожа перепахана, а у Чарли правое запястье сломано? Чарли мне уже потом рассказал: это его Пол за руку взял. Просто взял, пальцы сжал… вот как вы, мистер Джейкобс! Только у вас лапища, не приведи Бог, а Пол всегда хиляком был…

Тишина.

Люди молчали, переглядывались; Малявка Лэмб даже открыл рот, но не осмелился выдать что-нибудь скабрезное (что было на Мак-Эванса совершенно не похоже) – время шло, а люди молчали…

– Может быть, мы все же вернемся к акуле? – наконец просительно сказал доктор Флаксман, нарушив затянувшуюся дымную паузу, во время которой успели закурить чуть ли не все, исключая самого доктора, старого Лакембу и Эми. Дым сгущался, тек клубами, искажая лица, превращая их в лупоглазые рыбьи морды, проступающие сквозь сизые потоки за стеклом гигантского аквариума.

– Барри говорил, что акула в итоге «сбежала», – рыба с кличкой Флаксман чмокнула губами. – Как это случилось? В конце концов, здесь не федеральная тюрьма, а Carcharodon Linnaeus – не террорист, готовящий подкоп!

Увы, мудреное название белой акулы, вызывавшее однозначное возбуждение на ученых коллегиях, в баре Кукера успеха не имело.

– Когда ваши дружки, «мозговые косточки» из Чарлстона, даже не почухались в ответ на нашу с Хью депешу… – изрядно набравшийся Ламберт с трудом ворочал языком, и, произнеся эту мудреную фразу, он с минуту отдыхал. – Так вот, мы неделю подождали – и отбили им… о чем это я?… да, верно, вторую телеграмму отбили, вот! А надо было поехать лично и отбить почки! – потому что они соизволили отозваться! Дескать, хрена вам, рыбари мокрозадые, а не денег, подавитесь своей раздерьмовой акулой – или пусть лучше она вами подавится!

– Идиоты!… – пробормотал доктор Флаксман, комкая край скатерти. – Бездельники! Если бы я узнал хоть на неделю раньше…

Однако рыбак то ли не расслышал слов ихтиолога, то ли попросту не обратил на них внимания.

– Все вы, яйцеголовые, одинаковы! – рычал Малявка. – Ломаного цента от вас не дождешься! А потом в газетах про нас, простых людей, кричите: невежи, мол, тупицы! Из-за них пропала эта, как ее… уми… муми… уникальная научная находка! Не скупились бы на хрустящие – ничего б и не пропадало! Все бы вам тащили, море вверх дном перевернули бы!…

– Вот это точно, – вполголоса буркнул ихтиолог.

– А так – что нам оставалось? Поперлись мы с Хью к Биллу в бар…

– …Я бы этим умникам… – Хьюго в очередной раз оборвал фразу, не находя слов от возмущения, и залил горечь внушительным глотком чистого, как и его ярость, «Гордон-джина». – Пошли, Лэмб, пристрелим чертову тварь! Плавники китайцам продадим – все равно от нее больше никакого толку нет!

– Верно! – поддакнул тоже изрядно подвыпивший Нед Хокинс, приятель братьев Мак-Эвансов.

Впрочем, Нед был скорее собутыльником и идеальным партнером для пьяной потасовки – нечувствительность Хокинса к боли была притчей во языцех всего острова.

– Охота тебе, Хью, тащиться невесть куда на ночь глядя! – лениво отозвался Малявка Лэмб. – Лучше с утра.

– Нет уж, Ягненочек! – рыкнул, оборачиваясь, Хьюго. – Раз денежки наши накрылись, так хоть душу отведем! Одни убытки от этих, в белых рубашках, дьявол их сожри вместе с ихними акулами!

Хлопнула дверь. Околачивавшийся в баре сын Плешака Абрахама, который все пытался увести домой набравшегося папашу, выскочил наружу; но исчезновение придурка-Пола никого не заинтересовало.

За Мак-Эвансами и Недом Хокинсом увязалась еще пара рыбаков – за компанию. Пока они ходили за ружьями, пока спускались к «Акульей Пасти» – стемнело окончательно, так что пришлось еще раз возвращаться, чтобы прихватить фонари.

И запечатанную (до поры) бутыль с «молочком бешеной коровки».

Наконец вся компания, должным образом экипированная, воздвиглась на берегу бухты. Шакалом выл подгулявший норд-ост, скрипели под ногами прогнившие мостки, лучи фонарей лихорадочно метались между пенными бурунами, швырявшими в лица рыбаков пригоршни соленых брызг.

– Ну, где эта зараза?! – проорал Ламберт, с трудом перекрикивая вой ветра и грохот волн. – Говорил же: до утра подождем!

В ответ Хьюго только выругался, и луч его мощного галогенного фонаря метнулся к горловине бухты. Между «челюстями», стискивавшими вход в «Акулью Пасть», была натянута прочная проволочная сетка. Но свет галогена сразу вызвал сомнения в реальной прочности заграждения: коряво топорщилась проволока у кромки воды, да и сама сетка была то ли покорежена, то ли порвана – отсюда не разберешь…

Может, померещилось?!

Один из увязавшихся за братьями рыбаков умудрился подвернуть ногу, пробираясь по скользким камням к горловине бухты; если раньше возбуждение и горячительные напитки поддерживали его энтузиазм, то сейчас, остыв и продрогнув, он обложил братьев Мак-Эвансов на чем свет стоит и заковылял домой. Однако остальные благополучно добрались до южной «челюсти» и остановились, переводя дух, всего в нескольких футах от ревевших бурунов и перегораживавшей горловину сетки.

Сразу три плотных луча света уперлись в рукотворное заграждение, заставив клокочущую тьму неохотно отодвинуться.

– Твою мать! – только и смог выговорить Малявка Лэмб, чем выразил общее мнение по поводу увиденного. Добавить к этому емкому выражению было нечего.

Над водой, стремительно несущейся через сетку, виднелся край уходившей вниз рваной дыры, в которую свободно могла бы пройти и более крупная акула, чем изловленный братьями Мак-Эвансами «Н'даку-ванга».

– Прогрызла! – ахнул увязавшийся за братьями рыбак. – Во зубищи у твари!

– Или башкой протаранила, – предположил Нед Хокинс.

– Или кусачками поработала, – еле слышно пробормотал рассудительный Хьюго, но тогда на его слова никто не обратил внимания.

– …Как же, как же! Когда вы вернулись сюда, мокрые и злые, как морские черти, Хьюго еще орал, что это работа мальчишки Абрахама! – гася сигарету, припомнил однорукий Кукер. – Только вряд ли: ночью, в шторм, нырять с кусачками в горловине «Акульей Пасти», чтобы сделать проход для бешеной зверюги, которая, того гляди, тебя же в благодарность и сожрет! Нет, Пол хоть и был при… ну, немного странным! – но такое даже ему бы в голову не пришло!

– Так она его потом и сожрала, Билли! В благодарность! – Ламберт коротко хохотнул, но все вокруг нахмурились, и Мак-Эванс резко оборвал смех.

– После Хью и Неда, – добавил он мрачно.

– Может, и так, – низкий голос капрала Джейкобса прозвучал чрезвычайно весомо. – Но запомни, Ламберт: перед тем, как мальчишку сожрала акула, кто-то, похоже, всадил в него заряд картечи.

– Да кому он был нужен? – буркнул Малявка Лэмб и присосался к банке с тоником.

Капрал не ответил.

– Не знаю насчет картечи… – пробормотал один из сидевших за соседним столиком сумрачных рыбаков. – Может, Пол был и ни при чем, только с того дня у нас всех начались проблемы…

Набившиеся в бар стрим-айлендцы загалдели, явно соглашаясь с рыбаком и спеша высказать свое мнение по этому поводу. Доктор Флаксман близоруко щурился, растерянно вертя головой по сторонам, а Мбете Лакемба, про которого все забыли, сидел и возил кусочком хлеба по фольгированной сковородке. Нет, он не станет рассказывать этим людям о том, что произошло в ночь побега Н'даку-ванга.

Барабан-лали глухо пел под ладонями. Длинный ствол метрового диаметра, по всей длине которого была прорезана канавка, а под ней тщательно выдолблено углубление-резонатор. Концы барабана были скруглены внутрь, и руки жреца неустанно трудились – правая, левая, правая, левая, пауза…

Лали-ни-тарата, похоронный ритм, плыл над Стрим-Айлендом.

Правая, левая, правая, левая, пауза… пока мальчишеское лицо не ощерилось из мглы острозубой усмешкой.

– Эйе, эйе, тяжела моя ноша, – тихо затянул старый жрец на языке своих предков, – лодка табу идет на воду! Эйе, эйе…

– Эйе, эйе, – прозвучало в ответ, – собачий корень! Светоносный шлет юношу к мудрому Мбете!