Ник Перумов - Посредник Страница 10

Тут же брови герра Шульца недоуменно поползли вверх:

– Вы ошибаетесь, фрау Светлана, Ленин не умер ( в двадцать четвертом!

На секунду растерявшись, Светочка сделала то, Чего не делала практически никогда:

– Гена! – обратилась она к шоферу. – Когда у? нас Ленин умер? В двадцать четвертом?

– В двадцать четвертом, – обиженно подтвердил тот.

– Извините, герр Шульц, – с достоинством заявила Светочка. – Он таки умер в двадцать четвертом!

– Как же так! – не унимался “дойч”.

И тут только на его лице Света заметила следы жирненькой иронии. На ужасном русском, заученно,

как считалку, герр выпалил:

– Ленин ЖЬИЛ, Ленин ЖЬИВ, Ленин бюдет ЖЬИТЬ!

Машина Виталия уже стояла около “Европы”. Рядом скромно притулился серенький “опелек” охраны. Шоферы сидят, как восковые. Однажды Виталий крупно разругался со Светкой из-за дурацкой шутки. Заканчивался ужасно милый вечер (французов, кажется, на охоту возили), вот она и решила напоследок немножко пошалить. Подошла как раз к этому водиле и быстро провела рукой перед глазами. Тот, гад, даже не моргнул. А Виталий при людях обозвал ее дурындой. Двое суток не разговаривали.

Какой все-таки славный ресторан! Хорошо, что Виталий тоже предпочитает его другим городским забегаловкам. Швейцар на входе (ну и чутье у ребят! Специально их, что ли, натаскивают?) мягко, баском: “Guten Abend!” И дверку отворит – ни на секундочку не замешкается! А шеф, похоже, не в духе. Из-за того, что опоздали, что ли? Пока гости посещали уборную, подошел. Глянул зверем:

– Чукча, ты что, журнал “Работница” выписываешь?

Здрасьте! Выходит, оделась неправильно? Я ж с тобой, солнце, все согласовывала! Что еще не так?

– Ты бы еще тулуп надела! – Угу, это про норковую пелерину.

Темнота, какая тебе “Работница”! Это из последнего “VOGUE”! Ладно, можно и снять. Грубиян, чуть с платьем не содрал, сунул Бритому в руки:

– В машину.

– Ну, все? Может, поцелуешь все-таки любимую женщину? Нет, не угомонился.

– Я тебя тысячу раз предупреждал: Чтобы. Я. Никогда. Больше. На. Тебе. Эти. Туфли. Не. Видел. Я сюда прихожу с солидными людьми. И я не позволю, чтобы меня принимали за деревенского лоха, который только что снял тебя в баре.

Все врет. Да разденься Светочка сейчас хоть догола, никому и в голову не придет принять ее за проститутку.

Что ты бесишься, милый, это же твоя собственная школа. Сколько лет ты из меня это самое выбивал! И сам знаешь, что вполне успешно. Твой же партнер Шамон Коган, большой дока в таких вещах, однажды признался, вкусно картавя:

– Вы, Светлана, фантастическая женщина. К'асота, ум, воспитание, но я ско'ей и п'едставлю себя в постели с Вене'ой Милосской, чем с вами. Вы вся – где-то там…

И помахал волосатой лапкой над лысой головой.

Ладно, Виталик, у всех свои бзики. Ты не выносишь туфли на высоком каблуке, ну и фиг с тобой. Светочка обворожительно улыбнулась подходившим уже немцам. Обиды надо глотать целиком, не жуя. Дольше переваривается? Так зато и вкуса не почувствуешь.

Даже теперь настроение нельзя назвать испорченным. Так, чуть-чуть грустное, чуть-чуть задумчивое. Это даже к лицу.

Все расселись за огромным круглым столом. Ах, как Светочка любит эту, как говорил Винни-Пух, “специальную минуточку”, когда можно не спеша побродить по меню. Сколько лет тренировок понадобилось для того, чтобы делать это спокойно, не стесняясь стоящего рядом официанта! Рыбу-луну она отвергла сразу. У экскурсовода в Киото узкие японские глаза на минуту стали круглыми, когда он рассказывал о жертвах кулинарной ошибки при приготовлении экзотической рыбы. На фиг, на фиг, береженого Бог бережет. Решив немного отыграться за трюк с Лениным, Светочка усиленно уговаривала Шульца заказать блины. Немного наберется в мире виртуозов, способных управиться ножом и вилкой с русскими блинами, пускай толстенький помучается. “С икрой, герр Шульц, обязательно с икрой!” Завершилось все торжественным ритуалом выбора вин. Мэтр на специальной тарелочке поднес Виталию пробку из только что открытой бутылки. Тот с умным видом понюхал. Важно кивнул. Сыграл шеф, просто хорошо сыграл. Не разбирается наш суровый деспот в винах, увы. Предпочитает водку, Вальвадос. Терпит коньяк. Не выносит виски, ром, текилу. В последнее время редко употребляет столь любимый ранее крымский портвейн.

За соседним столом шумно рассаживалась компания из трех человек. Двое жирных турков – еще в холле их заметила, орут как на базаре – и девочка, явно из местных. Зайчик эдакий, пусечка ухоженная, белочка крашеная. Очень, очень недурна. Правильно, в хороший отель кого попало не пустят. Держу пари, она здесь на ставке. Виталий тоже заметил, буркнул еле слышно:

– Фигня. У нее ноги кривые.

Подлизывается. Чувствует, что “дойчи” довольны.

Ну да мы люди не гордые, прощаем.

С блинами случился облом: принесли какие-то крохотные оладьи. Светочка позволила себе наморщить носик. Не-ет, эт-то не блины! Вот бабушка моя вам бы показала! Представьте себе: стол. Скатерка хрустящая. Куча тарелочек, соусников, мисочек – и икорка там, и селедочка, и семга (Виталенька, как будет “семга” по-немецки?), и яичко вареное, мелко накрошенное, сметана – ложка в ней стоит. Посередине – графинчик запотевший. Ждем. Дед уже три раза салфетку развернул и снова сложил. И вот наконец бабушка, тетя Влада и Катя вносят ИХ. Огромные стопки горячих, масленых, в дырочку БЛИНОВ. А не этой ерунды. Это, извините, недоразумение какое-то, а не шедевр русской кухни!

Светочкина речь завершилась громом аплодисментов.

– Браво, Сиропчик, аудитория у твоих ног! – Виталий доволен.

Германн что-то пошептал мэтру, быстренько приволокли огромный букет хризантем. Пять роскошных лиловых папах на полутораметровых стеблях. Классно.

Вообще, чудесно посидели. Еда отличная, собеседники приятные, тапер что-то душевное наигрывает… И закончили классически. Это называется “по-со-шок”, герр Шульц. Да-да, “на до-рож-ку”. Правда, по-русски это – стопка водки уже в дверях, но мы-то люди европейские, можем и в баре “на по-со-шок” посидеть. Господи, до чего бестолковых, хоть и проверенных девиц берут в эти валютники! Два раза, раздельно повторила ей: “Мартини”, НЕ ОЧЕНЬ сухой, без оливки. Так нет, принесла “Экстрадрай” с маслиной, чувырла!

Похоже, мужикам нужно перемолвиться парой словечек без дам. Что ж, не буду мешать. Шеф сделикатничал:

– Милая, узнай, пожалуйста, нет ли у них сегодняшнего “Нью-Йорк геральд трибюн”.

Рыба моя, какой “трибюн” в двенадцать ночи?

– Хорошо, милый.

Побродила по холлу минут пять под неусыпным оком Бритого. Турки как раз вывалились из зала. Тот, что помоложе, двинулся было в Светочкину сторону, так Бритый только пиджаком шевельнул – того как ветром сдуло.

Ну, прощаемся. Спокойной ночи. Danke schb'n! Ручку позвольте поцеловать? Рожи у всех довольные-е… Договорились, значит. Надеюсь, родина не забудет мой скромный вклад в общее дело? – Не забудет, Сиропчик, я же сказал: отмечу в Приказе.

Когда переезжали Троицкий мост, Светочка вдруг почему-то вспомнила дурацкий дневной звонок. Что-то про папазол? Нет, пурген! Немножко поколебалась… И – не стала рассказывать.

Глава третья

ИГОРЬ

Колба вывалилась из рук и сверкающей пылью брызнула по полу. Игорь растерянно посмотрел на Людмилу, уже зная, что она сейчас скажет.

– А потому, что тысячу раз тебе говорили: не бери горячую колбу халатом. – Старшая лаборантка Людочка (сорок два года, не замужем, 88 кг, на данный момент блондинка) любую фразу начинала с середины и абсолютно со всеми сотрудниками разговаривала тоном воспитательницы детского сада. – Где я теперь возьму такую хорошую двухлитровую колбу?

В комнату залетел благоухающий меркаптоэтанолом, похожий на крупного кенгуру Дуденков:

– Ну что, скоро уже чай? – увидел осколки на полу, обиженно надулся и тут же улетел.

– Ладно уж, иди, я приберусь. – Людочка мило-фамильярно подтолкнула Игоря к двери. – Кстати, тебя там, по-моему, уже ищут.

Точно: по громкой связи кто-то из молодых, кажется Юля, с интонациями вокзального диктора уже несколько раз взывал:

– Игорь Валерьевич, вас на отделение, к больному!

– Иду, иду, – буркнул Игорь себе под нос и, хрустнув осколками, вышел из комнаты.

“Ну, гнусный день, гнусный до скрежета зубовного. И откуда только берется эта черная тоска, заползающая чуть свет в мою постель? Свернется на груди – и сама не отогреется, и мне – хоть в петлю лезь. Лежишь с шести утра, таращишься на будильник, стрелка полудохлая еле шевелится, перебираешь в уме, чего в жизни плохого, чего хорошего, аутотренинг хренов… К психиатру сходить? Бред. Русскому человеку все эти заокеанские приятели-психоаналитики – что мертвому припарки. Жлобы. У самих – полторы мысли в неделю, так и те норовят препарировать: “Ах, не находили ли вы в детстве презервативы дома в мусорном ведре? Вот вам и преломление эдипова комплекса в отражении страха будущего отцовства!” Ух, бред! Слышал по радио – до нас, оказывается, тоже докатилось мировое движение “Анонимных алкоголиков”, в Питере человек двадцать записались. Все, братва, сдавай последние бутылки: грядет поголовная трезвость. О боги, пива мне, пива!”