Дин Кунц - Шоу смерти [= Вызов смерти] Страница 22

Между тем мир не стоит на месте…

"Здесь была обычная для таких случаев публика. Врачи в белом и пожарники в красном. У крыльца стояли пожарная машина и машина "Скорой помощи". И не было никакой нужды в них. Не было пациента для врачей, не было пожара для борцов с возгоранием. Из пожарных шлангов не прольется ни капли воды. А машина "Скорой помощи" поедет назад медленно, не включая сирену.

Но здесь нужен был распорядитель похоронного бюро и доктор, который засвидетельствовал бы факт смерти.

Он вздохнул. Он не будет тосковать по ней. Их брак был ошибочным. Она была всего лишь кем-то сидящим рядом во время программ Шоу, с аппетитом поглощающим пищу.

Разлагающееся тело подняли с кресла. Лохмотья коричневой, вздувшейся плоти тщательно смыли спиртом с подлокотников и сиденья. Кресло было стерилизовано. И кондиционер уже справился с запахом смерти и тления.

Он отсутствовал дома две недели.

Он надеялся, что она станет Эмпатистом, и его надежда оправдалась.

Он смотрел, уныло кивая, как они накрывают ее и выносят наружу.

Снова шел снег.

Пожарная машина уехала. Машина "Скорой помощи" помчалась прочь, унося свой бесполезный груз. В доме никого не было, кроме него – и ауры. На миг ему показалось, будто его и ее аура соприкасаются друг с другом. Но, учитывая расстояние между двумя установками, это было физически невозможно. Сейчас он погрузится в одну из них.

В комнатах было темно.

Аура откликнулась на его прикосновение – масляные разводы на воде. Радуга ускользающих, кружащихся красок.

В тот момент, когда Шоу вобрало в себя его ощущения, ему показалось, что он слышит крик. Но это было невозможно, она была мертва. Он видел ее истлевшую плоть.

И все-таки издалека доносился крик.

На самом деле это было огромное множество криков…"

Ожидая своего часа, Майк думал о Лизе. Сейчас она стала единственной его целью. Даже Революция, ради которой проводилось его обучение, казалась ему сейчас сновидением, нереальной грезой. Уроки у Пьера были частью жизни кого-то другого. Разговоры с Роджером Нимроном тоже были сном. Все эти разговоры о средствах массовой информации, выражении, измененном СПОСОБОМ выражения, – все это казалось ему небылью. Одно только горело в его сознании: Лиза.

Наконец Майк понял, что не может больше ждать. Слишком многое надо было сделать. Часть его силы – если не энергии – вернулась к нему и толкала его к действию. Он осторожно нажал на крышку люка. Она удерживалась магнитами и легко открывалась с любой стороны. Крышка откинулась наружу, в темноту комнаты. Майк глубоко вздохнул с облегчением и выполз из мусоропровода. Он подошел к столу Кокли, опустился в кресло. Заказал по линии автодоставки небольшой, но питательный ужин и, до того как еда возникла в доставочной нише, успел перенести большую часть смеси из пота и сажи с рук на штаны. Еда состояла в основном из белковых капсул, но там еще был сандвич с синте-мясом и чашка настоящего кофе. К этой скромной трапезе Майк добавил глоток виски из бара. Обжигающее ощущение в горле было приятным. Майк почти почувствовал себя новым человеком.

Часы сказали ему, что сейчас семь вечера. Оставалось еще пять часов до того, когда он должен будет явиться в "Башни Кокли" и забрать Лизу. И еще – убить Кокли. Он запрограммировал часы подать ему сигнал в нужное время и улегся на дерматиновую кушетку. Ему необходимо восстановить силы настолько, насколько это возможно. Анаксемандр Кокли не был человеком, которого легко можно было одолеть, а тем более – убить.

Когда Майк проснулся по сигналу, он ощутил себя бодрым и сильным. До полуночи оставался час – этого хватит, чтобы добраться до "Башен", убить Кокли и спасти Лизу. Да еще оставался приличный запас времени. Майк встал, потянулся, проверил свою готовность к действиям. Он был весь в грязи, но принять ванну не мог. Одежда была изорвана, но ему не во что было переодеться. Зачесывая одной рукой волосы назад, второй он проверил, на месте ли газовый пистолет. Вибропистолет отняли, но Кокли все-таки проглядел другое оружие – куда более компактное, но не менее убийственное. Майк резко взмахнул рукой и улыбнулся, когда газовый пистолет оказался у него в ладони. Он работал. Вернув пистолет в потайную кобуру, Майк подошел к столу. Он помнил, что компьютер настроен на поиск Аппалачского убежища, и думал, что может уничтожить данные. Однако он смог только остановить поиск там, куда добрался компьютер. Кокли ввел блок, предупреждающий уничтожение уже полученных сведений. Майку пришлось удовольствоваться отсрочкой на несколько часов. Кроме того, не время было возиться с механическими игрушками – пора идти.

Коридор был безлюден и освещен дежурными лампочками в каждом его конце. Майк свернул налево, где была лестница. Вестибюль оказался пуст, впрочем, как и улица.

Майк шел по городу пешком, потому что аэромобили находились в гараже, где мог оказаться дежурный. Кроме того, теперь у него не было своего аэромобиля – теперь он считался мертвым. Майк представил себе выражение лица Кокли, когда "мертвец" войдет в ванную комнату и выпустит старой свинье кишки с помощью газовой пули. Однако, резонно заметил он себе, было бы глупостью позволить Кокли увидеть его. Осторожнее и разумнее будет выстрелить мерзавцу в спину. Майк перешел от мыслей о жертве и убийстве к размышлениям о ночи. Пьер учил его никогда не думать о схватке, но готовиться к ней, успокаивая нервы. А ночь успокаивала. Легкий снег падал с неба, пушистый и холодный. Если он не растает, то скроет великолепным белым ковром грязь и серый лед. Деревья уже покрывал белый иней, он был словно роскошные седые кудри. Улицы казались чистыми и сверкающими. Желтые и синие уличные фонари ярко освещали мостовую.

Ветер был сладким.

Снег бил в лицо Майка, оседал на ресницах и превращался в воду, то и дело затуманивая глаза.

Майк подошел к "Башням Кокли" вовремя. Он остановился у двери здания, где жила Лиза, осматривая вестибюль и привратника. Потом достал из кармана карточки Мелоуна, которые Кокли не конфисковал у него, и сунул электронный ключ в замок. Ворота открылись. Майк боялся, что шифр Мелоуна может быть стерт из памяти, но этого, очевидно, не произошло.

Майк двинулся по окаймленной кустарником дорожке к огромным двойным дверям. Привратник встретил его, распахнув перед ним тяжелые створки.

– О, мистер Мелоун, отчего вы в таком ужасном виде? – спросил охранник.

– Поскользнулся и упал на улице.

– Вы шли пешком? – спросил привратник. Его мускулистая челюсть отвисала при каждом слове.

– Я сказал, что поскользнулся, не так ли? Даже вы вряд ли сумеете поскользнуться и упасть в аэромобиле!

– Прошу прощения, мистер Мелоун. Конечно. Вам нужна помощь, чтобы подняться к себе?

– Пострадала только моя одежда, – ответил Майк.

Привратник провожал его взглядом, пока он пересекал вестибюль и вызывал лифт. Теперь в лифте дежурил другой парнишка. Он был молчалив, сумрачен и жевал резинку. На этот раз никаких разговоров, мальчишка только искоса поглядывал блестящими глазами на грязную и порванную одежду Майка. Майк вышел на этаже Лизы и пошел по слабо освещенному коридору к ее двери.

Лиза оставила дверь слегка приоткрытой.

За дверью была темная гостиная, потом – неосвещенный холл.

В воздухе витал слабый аромат жасмина – Лизины духи. Майку почудилось, что он различает и другой запах – мерзкий запах Кокли. Ненависть поднялась в его душе, заполнила каждую клеточку тела, каждый капилляр, каждый нерв. Пьер рассказывал ему, что полезно иногда вызывать в себе ненависть к врагу – так будет легче его убить. Но эта ненависть не была следствием уроков Пьера. Она была настоящей; она была беспримесным порождением его души. Он ненавидел Кокли за все те годы, что был рабом Шоу, за давнее избиение, за попытку зажарить его в мусоросжигателе, но больше и жарче всего за то, что Кокли сделал с Лизой, за то, что пытался сотворить из нее. Кокли протянул руки к той единственной, которая действительно что-то значила в жизни Майка, и обесчестил ее – в прямом и переносном смысле. Майк остановился перед дверью в спальню. Ненависть кипела в нем, и он ее не подавлял. И ненависть больше не была удушливым дымом – она была тучей, облачной статуей со множеством глаз, клыков и острых когтей.

Майк принялся осторожно открывать дверь спальни, которая тоже была не за перта. Она мягко откатывалась на гладких полозьях, утопленных в стену. Майк стоял прямо, сдерживая дыхание. И слушал.

Шорох простыней, легкий, едва уловимый.

Дыхание…

Два дыхания: легкое и тяжелое; одно спокойное, другое с хрипом покидало объемистые легкие…

Майк стоял, позволяя ненависти лепить его черты и формы, ожидая, пока она не наполнит его своим содержанием до последней капли.

Наконец он протиснулся в полуоткрытую дверь и оказался на свету. В каждом углу комнаты сияли светильники, озаряя его, словно восходящее солнце. Голый Кокли вскочил с постели рыча. Лиза закричала, натягивая на себя простыню. Ненависть неслась сквозь сознание Майка, окрашивая все вокруг в кроваво-алый цвет, делая вещи какими-то нереальными. Пистолет уже был в его руке, и это был единственный настоящий предмет. Майк поднял оружие и прицелился в нереального Кокли, который уже бросался на него. Что-то подсказывало ему стрелять, нажать на спуск и ждать всплеска крови и фонтана плоти. Но он не успел сделать этого. На плечи его навалился тяжкий груз. Майк и Кокли впечатались в стену, а потом свалились на пол. Майк проклял свое промедление: за то, что позволил шоку застить глаза, за то, что не удержался в равновесии.