Ник Перумов - Посредник Страница 23

Саша Самойлов ехал “на опознание”. Жутковатый смысл этого словосочетания немного сгладил твердый голос по телефону, объяснивший, что это всего лишь необходимая формальность в случае трупа, обнаруженного на улице. Специальные термины типа “некриминальный труп” сами по себе – утешение слабое, зато хоть ужасы всякие перестали мерещиться. Вчера матери сказали, что бабушку Оксану нашли на скамейке в парке. И опять начало подступать запоздалое раскаяние: сколько раз Саша собирался заехать на Кировский не на полчаса, а подольше. Посидеть, поговорить, а лучше – просто послушать. Сходить погулять в тот самый парк (у старушек обычно есть своя любимая скамеечка. Не на ней ли умерла? Вот и не узнаешь уже никогда…). И полезло в голову: кран на кухне капает, задвижка в ванной на одном шурупе болтается (“…Оксана Сергеевна, вы же одна живете, зачем вам в ванной закрываться?”) – до боли стандартный набор недоделанных вещей.

Поезд остановился между станциями. Как это бывает обычно, после непродолжительной и неловкой тишины кто-то первый покашлял, хихикнули, а потом уже и загомонили в голос. Саша отвлекся от грустных мыслей, уловил повторяемое всеми слово “случилось”. Эх, жаль, не понял что – поезд тронулся и нехотя пополз к станции. Симпатичная женщина с ребенком проводила выходящего Сашу недоуменным взглядом. Вот оно как! Несколько человек бестолково бродили по платформе, а над ними, как глас Божий, безостановочно вещало: “По техническим причинам станция “Площадь Мужества” закрыта на вход и на выход”. Нет, этот самый глубокий и самый чистый в мире метрополитен имени Ленина (интересно, все еще “имени” или уже нет?) начинал действовать Саше на нервы. Любопытные граждане подходили к эскалаторам и разочарованно отступали: ничегошеньки интересного. Просто стоят, и все. Публика потихоньку менялась, поезда по-прежнему подвозили желающих выйти именно на “Площади Мужества” и равнодушно увозили отказавшихся от этой попытки. Короче, все эти заморочки стоили Саше лишних сорока минут дороги. Полгода назад он бы в такой ситуации уже скрежетал зубами от злости. Причем на себя. Не стоит прибедняться, в наше время ходящий моряк (а даже и рыбфлота!) может позволить себе привезти приличное сооружение на колесах, способное сносно ковылять по нашим дорогам. Да вот только нормальный человек берет машину в Голландии или Германии, крепит на палубе и двигает вместе с покупкой на Родину. А псих типа Саши отдает кровно заработанные иены за праворульную колымагу в немыслимо далекой Стране восходящего солнца. Дальше – по желанию: можно опять-таки поставить ее на палубу, самолетом лететь домой и дожидаться, пока судно не придет из Иокогамы в Питер (можно для интереса даже фишки на карту мира втыкать). Можно заказать контейнер и слать железной дорогой (это для миллионеров-оптимистов). А можно еще самому гнать “тачку” через бескрайние просторы (это уже для самоубийц). Сейчас даже не интересно, каким из этих экзотических вариантов воспользовался Саша, важно, что машины на данный момент у него не было. Ржавую консервную банку с остатками электронного зажигания даже дворовые мальчишки, забывшись, машиной не называли.

Добравшись с грехом пополам до Екатерининского, Саша оказался моментально втянут в жуткое действо с трупами, следователями и бумагами. Здесь и в помине не было тех деликатных гигиеничных холодильников (не единожды виденных в иностранных фильмах), откуда соболезнующий детектив выкатывает тело в полиэтиленовом мешке. Увы, совсем не похоже. Семеня по узкому проходу за человеком в халате, Саша следил только за тем, чтобы по возможности реже дышать и не наткнуться на чьи-нибудь торчащие с каталки ноги. Наконец его проводник, сверившись с биркой, по-хозяйски откинул простыню и спросил:

– Ваша?

В первую секунду Саша чуть было не обрадовался: скелет, обтянутый кожей, не имел ничего общего с Оксаной Сергеевной – дамой, всю жизнь склонной к полноте. Но лицо… И эти прекрасные седые волосы, даже сейчас хранившие следы великолепной прически…

– Да, – ответил Саша и отвернулся. Ему стало страшно стыдно от вида этого обнаженного мертвого чужого тела.

– Вы опознаете в умершей вашу родственницу Оксану Сергеевну Людецкую? – еще раз казенно переспросил тот человек, коверкая ударение в фамилии.

– Да… опознаю…

– Хорошо. Пройдите в четвертую комнату, получите документы. Бумаг оказался целый ворох. Сразу же бросилась в глаза немного потрепанная карточка с аккуратным бабушкиным почерком: “Меня зовут Людецкая Оксана Сергеевна. Если со мной что-нибудь случится, прошу сообщить моей невестке (далее шел материн телефон) или внуку (телефон общаги)”. Сжалось сердце. Теперь каждая ее вещь будет твердить ему, что бабушки больше нет. Почему-то долго возились со свидетельством о смерти. Маленькая рыжая девушка несколько раз выбегала из комнаты с толстым журналом, похожим на амбарную книгу. В очередной раз вернувшись, она крикнула кому-то в коридоре: “Да, да, саркома левого легкого!” Мельком жалостливо глянула на Сашу, начала писать. Почти сразу за ней вошел, хмурясь, крупный мужчина в халате.

– Лена, сколько можно вас перепроверять? – Этот глянул почти зло. – Я положил справку на самый верх! У Людецкой острая сердечная недостаточность на фоне дистрофии и нервного истощения!

Первым желанием Саши было крикнуть, что это какая-то ошибка: не могла умереть от дистрофии женщина, которая еще неделю назад угощала его пирогами и сетовала, что ест очень много мучного. Девушка, оформлявшая бумаги, теперь смотрела на него с осуждением. Все это было неестественно и глупо, но никого здесь не интересовали Сашины эмоции.

– Девушка, – взмолился он, – не смотрите на меня так, лучше объясните, что мне делать дальше.

– Очень просто. Вам нужно со всеми бумагами, которые я вам отдам, поехать к участковому и получить у него справку, что милиция не возражает против захоронения.

Саша Самойлов и Леня Свирченко сидели в отделении милиции и пытались поговорить. Саша просил по-человечески понять его и делился своими сомнениями. Леня в свою очередь просил понять его и уголовного дела заводить не хотел.

– Послушайте, Самойлов, что вы мне тут Шерлока Холмса представляете? Ну, померла бабка, так ей это по возрасту положено. А что квартира не вам досталась – обидно, это я понимаю, но вы уж как-нибудь сами разберитесь. Может, она за этого мужика замуж собиралась…

Саша чуть не сплюнул в сердцах, но вспомнил, где находится, и решил не рисковать. Да и ругаться с этим простецким крупным парнем в форме не хотелось. К тому же за соседним столом сидел еще один сотрудник, который уже раза два строго посмотрел на Сашу, дескать, не отвлекайте, товарищ.

На улице светило яркое солнце, носились дети, спешили или спокойно куда-то шли взрослые. Глупо осуждать посторонних людей за то, что они не интересуются твоими проблемами. Как ни странно, Саша дошел до этой философской мысли очень рано, еще в семь лет. Он тогда попал в больницу с аппендицитом, прямо из школы. Ужасно болел живот, подташнивало, но маленький Саша Самойлов с гордостью поглядывал по сторонам, когда медсестра на руках вынесла его из школы прямо к шикарной машине “скорой помощи”. Окна больницы выходили на оживленную улицу, но никто из множества людей ни разу не обратил внимания на бледное мальчишеское лицо в окне третьего этажа. Мать тогда второй раз выходила замуж (еще не за отчима, а за какого-то дядю Валеру, инженера), поэтому приходила редко. Саша с тех пор надолго невзлюбил всех инженеров и мармелад, слипшиеся комки которого приносила нянечка в пакете с надписью: “Самойлов Саша. 7-е отделение, 3-я палата”. Рядом кто-то чиркнул спичкой. Это тот строгий лейтенант из кабинета Свирченко. Прикурил “беломорину”, посмотрел по сторонам, поправил очки. “Наверное, у него красивая жена, – почему-то подумал Саша. – Девушки любят таких – высоких, спокойных и уверенных в себе”.

– Ты пойми, – вдруг заговорил лейтенант, как будто продолжая начатый разговор. Он глядел прямо перед собой, сильно затягиваясь папиросой и прищуривая правый глаз. – Это для тебя важно, а для нас – писанина лишняя.

– Ты считаешь, я не прав? – За пределами казенного кабинета милиционер показался нормальным понимающим парнем. – Мне все это не нравится. Я же ее видел неделю назад…

– Да, слышал я твою историю. Таких сейчас – навалом.

– И что, ничего нельзя сделать?

– Ну что ты хочешь услышать? Можно. Пиши заявление в прокуратуру… Это завещание твое, ну, то есть бабкино, заверено?

– Да, подписи, печати какие-то стоят.

– Во-от. Можно провести проверку по факту завещания. Кем, когда, формальности всякие. Ну и в милицию можешь написать. Что там вскрытие показало?

– Так я и говорю, что странно: дистрофия откуда-то, нервное истощение. Вначале вообще хотели написать “рак легкого”.

– Не горячись. – Лейтенант снова достал пачку “Беломора”, предложил Саше. Оба поняли, что наступила вторая стадия доверительного разговора, можно бы и познакомиться. – Валера.