Евгений Войскунский - Очень далекий Тартесс Страница 23

– Тебе нужно беречь силы, – сказал Горгий.

– А чего беречь, если бежать не хочешь...

Горгий не ответил, но матрос уже и тому был рад, что расшевелил немного хозяина.

А утром, когда шли на рудник, Горгий шепнул Диомеду:

– Послушай... Не дожидайся меня, беги, если хочешь...

Матрос покачал головой. Горгий пристально посмотрел на его изможденное лицо. Впервые заметил в его рыжих всклокоченных волосах седые нити.

Как-то поздним вечером, когда пещера храпела, бредила, вскрикивала в беспокойном сне, Горгий сжал плечо Диомеда, горячо зашептал:

– Теперь нам терять нечего... Говори, что с кантабром порешили?

Побег назначили на один из вечеров, когда только-только зарождалась новая луна.

Колонна устало брела с рудника. Мотались на ветру, разбрызгивая искры, огни факелов. Стражники с копьями на плече шли по Сокам колонны. Горгий и Диомед присматривались к «своему» стражнику – был он высок, но узкоплеч, справиться с таким не составило бы труда, не будь они так изнурены тяжелой работой и голодом. Горгий еще ничего, держался, а вот Диомед плох, с кровью кашляет, отбили ему внутренности люди Павлидия.

Горгий нашарил за пазухой острый камень, прихваченный с рудника. Как подойдет колония к повороту (там скалы громоздятся у самой дороги) – по крику кантабра враз кинутся они на стражников: греки на «своего», кантабр, что шел впереди – на другого, еще два горца-соплеменника – на третьего. Камнями по голове, мечи из ножен, – пока подоспеют прочие стражники, бежать со всех ног наверх, по скалам, бежать и бежать в горное бездорожье, а там будь что будет...

Диомед хрипло дышит рядом, пальцы мертвой хваткой вцепились в шершавый камень. Не видно луны за облаками, мотаются факелы на ветру...

Поравнялись с поворотом. Ну вот, сейчас...

Горгий не спускает глаз со стражника, примеривается к прыжку.

Дикий гортанный вскрик... Диомед рванулся из колонны, но тут же рухнул наземь, задыхаясь в приступе кашля. Горгий растерянно склонился над ним. Шум, крики, пляска факелов... Позади двое горцев кинулись на стражника, один сразу напоролся на копье, упал, захрипев, а второй начал было карабкаться на скалу, да споткнулся, подбежали стражники, навалились на беднягу... А впереди кантабр мощным ударом свалил «своего» с ног, дикой кошкой метнулся к скалам. Прыжок. Еще... Стражники полезли за ним, ругаясь... Опоздали! Уже издали донесся победный рев кантабра, и эхо повторило его.

Бегали стражники вдоль остановившейся колонны. Молча, понуро стояли рабы. А Диомед все корчился на земле от кашля. Горгий опустился рядом на колени, приподнял пылающую голову матроса.

Рана у Тордула стала заживать. В руднике он теперь не работал: сидел наверху, подсчитывал да на дощечках записывал, сколько ящиков руды выдает в день двадцать девятая толпа. Чистая была у него работа. И стражники не задирали Тордула: кому охота навлекать на себя гнев блистательного Индибила?

Не знали они, стражники, почему начальник рудников отличал перед другими этого строптивого раба. Да и не полагалось им знать.

А было вот как.

Не отказался Тордул от своего слова – решил разделить судьбу с товарищами – и был вместе с ними отправлен на рудники. Измученные, связанные попарно, тащились неудачливые мятежники по горным дорогам, по ущельям, мимо курившихся шахт. Тордула мучила рана, томила жажда, он заметно ослабел и еле волочил опухшие ноги. Ретобон, рябой и долговязый, поддерживал друга, но и у Ретобона силы были на исходе.

На шестой или седьмой день пути сумрачная колонна миновала ущелье, в котором дымила горнами плавильня, и, медленно одолев подъем, по накатанной повозками дороге вышла к желто-серой скалистой горе. Стояла эта гора особняком, была невысока и лишена растительности – по крайней мере склон ее, открытый взглядам, выглядел голо и как-то безрадостно.

По колонне пополз тревожный слух: будто именно в этой горе находится таинственный рудник голубого серебра. В голове колонны произошла заминка. Конные стражники поскакали туда, раздались проклятия, глухие удары, стоны. Колонна поползла дальше и вскоре уперлась в подножие скалы, где зияло отверстие локтя в два высотой. Туда-то и начали спешившиеся стражники загонять одного за другим своих узников. Тех, кто упирался, заталкивали силой. С гоготом, с бранью били несчастных древками копий куда ни попадя.

Подошла очередь Тордула и Ретобона. Тордул, смертельно бледный, поднял голову – в последний раз взглянуть на голубое небо...

– Этот, что ли? – донеслось до его слуха. – Эй ты, носатый, как зовут? Тебе говорю!

Тупой конец копья уперся Тордулу в грудь. Отшатнувшись, Тордул уставился на пожилого стражника с нечесаной бородой и подслеповатыми свирепыми глазками.

– Спятил, что ли? Как звать тебя, спрашиваю!

– Тордул его зовут, – ответил за друга Ретобон.

– Он самый, – подтвердил другой стражник, вглядываясь в Тордула. – Его и показал нам гремящий, когда из Тартесса выходили.

– Не перепутать бы, – буркнул пожилой. – Все они вроде на одну морду стали... Чего глаза выкатил? – заорал он на Тордула. – Отойди в сторону!

Второй стражник рассек ножом веревку, связывавшую друзей, и оттолкнул Тордула. Тот, охнув, упал. Ретобон шагнул было к нему, но тут накинулись стражники, пинками и толчками швырнули Ретобона к зиявшему чернотой лазу, подтолкнули древком копья. На миг оглянулся долговязый, перед тем как поглотила его гора, на миг скрестился его недоуменный взгляд с растерянным взглядом Тордула...

А спустя час Тордула доставили в домик у речки, в котором жил начальник всех рудников. Пожилой стражник вытащил из-за пазухи свернутый в трубку пергамент, почтительно вручил его Индибилу. Морщась от запаха, подрыгивая коротенькой ножкой, начальник прочел пергамент. Взмахом руки отпустил стражу, с интересом посмотрел на Тордула.

– Сядь, – сказал он затем. – Выпей вина, подкрепи свои силы.

Тордул покачал головой. Глаза его блуждали, он с трудом сдерживал икоту.

– Полагаю, – продолжал Индибил, разглаживая на столе пергамент, – что с тебя достаточно того, что ты видел. Если хочешь, я немедленно отправлю тебя домой... к твоему родителю.

– Нет, – прохрипел Тордул.

– Не упрямься, подумай как следует. Твои сообщники никогда уже не вернутся, и ты можешь...

– Отправь меня к ним.

Тордул еле шевелил языком. Невыносимо болело раненое плечо.

Индибил иронически усмехнулся.

– К ним я тебя не отправлю. Мне пока что дорога своя голова. – Он еще раз прочел пергамент, постучал по нему твердым ногтем. – Но раз ты упорствуешь – пойдешь на медные рудники. А теперь выпей вина и поешь.

Не погнушался, сам поднес Тордулу чашу. Строптивец оттолкнул чашу, вино выплеснулось на пергамент, на сандалии Индибила. Начальник рудников побагровел, страшным взглядом посмотрел на Тордула. Приоткрыл дверь, вполголоса отдал стражникам короткое распоряжение.

«Вот и все, – устало подумал Тордул. – Сейчас схватят... накинут петлю на шею, удавят...»

Вошел человек мрачного вида, с длинными волосатыми ручищами. Однако не палачом оказался он, а лекарем. Быстро, умело размотал одеревеневшие от крови и грязи тряпки на тордуловом плече, промыл рану кисло пахнущим настоем, наложил повязку. Тордул но сопротивлялся. Сидел на скамье, понурившись, безразличный ко всему.

Перед тем как кликнуть стражу и отправить Тордула в двадцать девятую толпу, Индибил промолвил сухо:

– Запомни: как только пожелаешь, ты будешь доставлен к своему родителю.

Прошло полмесяца или немногим больше, и Тордул второй раз предстал перед начальником рудников. Это было в тот день, когда прибрел он утром к чужому котлу, встретил Горгия и сцепился со стражниками.

Как и в первый раз, Индибил предложил беспокойному рабу еду и питье. Тордул поколебался немного. Потом решительно придвинул к себе блюдо с мясом, налил в чашу вина до краев, жадно выпил. Был он очень голоден, это верно. Но не от голода набросился на еду. Задуманное дело требовало свежих сил. Так говорил он самому себе, утверждаясь в этой мысли.

Блистательный Индибил полулежал в кресле, с насмешливой улыбочкой поглядывал на бурно насыщавшегося Тордула.

– Ну как? – спросил. – Еще не хочешь домой?

Тордул взглянул исподлобья, вытер ладонью жирные губы.

– Не засоряй моего слуха ненужными вопросами, – сказал он резко.

Побагровел Индибил, дрыгнул ножкой, однако и на этот раз стерпел неслыханную дерзость.

– Послушай, – сказал Тордул как ни в чем не бывало. – С больной рукой мне трудно управляться с кайлом. Переведи на другую работу.

Охотнее всего Индибил перевел бы этого наглеца туда, откуда никто не выходил, – на рудник голубого серебра.

– Хорошо, – процедил он сквозь зубы. – А теперь если ты насытился, то отправляйся в свою вонючую толпу.