Уитли Страйбер - Оборотни Страница 26

Их главными козырями были: мгновенная реакция, великолепные слух, зрение и обоняние. А человек был силен металлом и оружием. Они завидовали его расплющенным, как листья, широким лапам, с помощью которых люди производили столько предметов. Несмотря на внешнюю грубоватость, на самом деле эти лапы были очень подвижными и гибкими. Именно они, иначе – руки, позволяли человеку создавать таинственные машины, двигавшиеся по земле и в воздухе, а также оружие, несущее смерть. Они дали ему возможность жить в городах. Ни одна стая не знала, как были возведены эти города, но там жила их дичь, было тепло зимой и сухо даже в самый проливной дождь. И пусть с неба низвергались водяные смерчи или валил густой снег – они спокойно отсиживались в них. Как создавались эти вещи и почему ими владел человек – этого никто из них не знал.

Тем не менее это их ничуть не волновало – ведь тем самым их дичь сбивалась в стадо, а охота на все становилась от этого только удачливей.

А порой и забавной. Например, в сезон опавших листьев на прогулке в лесу можно было встретить людей с ружьями, устраивавших облавы на оленей и ланей. Если не помешать этим людям, то недолго и до беды. Поэтому игра стоила свеч. Сначала привлекали их внимание якобы неосторожным шорохом. Затем приступали собственно к гону. Для этого как бы нечаянно давали себя увидеть, и не было еще ни одного, кто бы не начал улепетывать со всех ног. При этом они с ходу ныряют в реки, перепрыгивают с дерева на дерево. И все это время их выдает запах, так же надежно, как звук горна. Для такого рода охоты они установили особые правила: если человек сумел обрести какое-то временное преимущество над ними, то в погоню они пускались лишь после ста ударов сердца. Если человек добивался для себя какого-либо выигрыша вторично, то уже после двухсот ударов. Таким образом, чем сильнее была их жертва, тем больше трудностей они создавали. Но даже для самых лучших охота оканчивалась всегда одинаково: они напрасно пытались поднять стекла в своей машине, лихорадочно искали ключи, но непременно погибали. Их тут же пожирали, пока еще кровь продолжала стучаться в измученное сердце.

Конечно, их обычная жизнь состояла не только из подобных забав. Как правило, все происходило гораздо проще. Стоило лишь применить ту же рутинную тактику, что и для глупых, жадных собак. Ликвидация же этих трех псов, возможно, потребует какого-то времени, но стая все равно выберется и скроется. Они все осознавали, что человечество станет опасным только тогда, когда о них проведает весь город. Именно это было для них подлинной угрозой. Ибо тогда им придется уходить. Но этот момент еще не настал.

Собак спустили с поводков. Они рычали и взаимно взвинчивали друг друга с присущей их виду беспечностью. Их дыхание участилось, лапы все быстрее отталкивались от земли. Собаки как одержимые бросились по направлению к ним. А они тем временем тщательно подготовили место атаки. Над одной из аллей, зажатой между густыми кустарниками, нависали ветви дерева. Подход был возможен только через эти заросли. Вторая самка расположилась у подножия небольшого холма. Она уселась на задние лапы в ожидании момента, когда представится возможность заманить собак в эту мышеловку. Они были глупыми животными, и следовало точно рассчитать вариант их поведения, отвечавший поставленным целям.

Громко лая, собаки появились в аллее, увидели самку, которая глухо ворчала, подпрыгивая на месте и привлекая их внимание, и бросились за ней в кустарник. Они уже почти нагнали ее, когда остальные члены стаи свалились на них сверху, с веток дерева. Несколько конвульсивных движений, заливистый лай сменился визгом агонии – и все стихло. Трупы спрятали в лесной поросли, и стая быстро скрылась.

Запах полицейских становился все слабее и слабее. Они выбежали на заснеженную улицу и направились к окружавшей парк стене. Где-то неподалеку отсюда они в последний раз кормились. Наступило уже послеполуденное время, и голод стал давать о себе знать. Однако решать эту проблему они будут где-нибудь подальше: два убийства в одном и том же месте могут привлечь внимание. Лучше максимально часто менять места охоты.

Внезапно все они, как один, остановились. Подняли морды вверх и глубоко втянули воздух в раздутые ноздри. По ту сторону улицы находилось большое здание, перед которым возвышалась статуя. И в воздухе витал, правда очень слабый, запах… двух их врагов.

Запах был настолько нестойким, что трудно было определить, в тепле ли они или в холоде, все еще в здании, вышли из него или же просто недавно проходили здесь. Они пересекли запорошенную снегом улицу и проникли в окружавший строение сад. Запах стал острее. Но осторожно! Эти создания не были животными, и они знали, что за ними охотятся. Поэтому было предпочтительней оставаться начеку и продвигаться медленно. Они обежали здание – трое в одну и трое в другую сторону; изучая место, они легко взбирались на небольшие балюстрады. После этого они без всякого сигнала сошлись в кружок, затем снова разбежались в поисках дверей, которыми могли бы воспользоваться. Они попрятались где только могли: некоторые скользнули под изгородь, другие укрылись за группой деревьев, третьи использовали насыпь. Запахи их врагов стали отчетливее – мягкий исходил от женщины, более резкий – от мужчины. Был и третий, менее острый, более солоноватый; они уже засекли его раньше в присутствии своих противников.

У каждого человека есть свой неповторимый запах, и стая безошибочно выделила этих троих среди всех прочих, окружавших их. Они решили выждать.

Сэм Гарнер припарковался перед Музеем естественной истории, убеждая себя в том, что аккредитационная карточка журналиста на лобовом стекле машины помешает увезти ее за стоянку в запрещенном месте. Он задержался перед величественным зданием, чтобы полюбоваться памятником Теодору Рузвельту. Великий Белый Охотник со своим комплексом вины. Шикарный тип. Сэм бегом взбежал по лестнице. В музее сейчас находились два инспектора, с которыми он хотел бы встретиться. Он не знал точно, почему у него возникло такое желание. Обычно полицию он не жаловал, да и разыскал он этих копов с трудом. Короче, Уилсон и Нефф были сейчас здесь, и он очень хотел увидеть их реакцию на фразу, которую собирался им выложить.

Он уже продумал всю сцену заранее. Он скажет им: «Известно ли вам, что медэксперта Эванса растерзали сегодняутром в парке?» Они, конечно, ответят утвердительно. И тогда он невинно заявит: «Но это произошло в вашей машине!» Гарнера живо интересовала их реакция на это небольшое уточнение. Он чувствовал что-то неладное в этой истории, которая, видимо, наделает много шума. Он был убежден, что эти копы имели свое особое мнение по этому вопросу.

На столе Карла Фергюсона зазвонил телефон. Доктор ответил, но затем позвал Уилсона.

– Это вас, Андервуд.

Уилсон взял трубку.

– Черт побери, Герби, как ты узнал, что я здесь?

– Я вычислил. После шести звонков в разные места оставалось только это.

– Точно. Так что ты хочешь?

– Кто убил Эванса?

– Ты же это отлично знаешь, милый Герби.

– Волки?

– Оборотни, те самые, что укокошили шестерых других.

– Как шестерых?

– А так. Сегодня утром нашли скамейку, и на ней только пятна крови. Это все, что они оставили от № 6. Группа первая, резус отрицательный! Никаких других следов.

– Послушай, на меня насела орава журналистов. Их полно и в парке. Они слетелись отовсюду: Эванса хорошо знали. Пока еще никто не связал его смерть с остальными происшествиями, но сходство очевидно. Поэтому не стоит этого подчеркивать, если ты понимаешь, что я хочу сказать.

– Само собой. У меня все еще недостаточно доказательств, которые могли бы поставить тебя в затруднительное положение. Есть рыбка, но я ее еще не подсек.

– Что за рыбка?

– Улика, которая тебя убедит. Как только я ее раздобуду, сразу же сообщу в газеты, но не раньше. На это ты можешь рассчитывать.

– Черт знает что, Джордж. Если бы не этот допотопный параграф 147, я бы тебя немедленно уволил.

– Так валяй, Герби, чего ждешь? Ты был туповат еще мальчишкой и с тех пор ничуть не изменился. Тебе следовало бы сделать это давно, в тот самый день, когда ты понял, что я прав.

– А точнее?

– В тот самый первый раз, когда ты услышал мою версию. Ты прекрасно это знаешь. Но, чтобы это признать, ты слишком упрям или же чересчур глуп. А может, и то и другое вместе.

Установившаяся на линии тишина затянулась настолько, что Уилсон подумал, не повесил ли Андервуд трубку, пока он все это ему выкладывал. Но в конце концов тот заговорил снова.

– Инспектор Уилсон, ты уже думал о реакции публики в том случае, если ваша версия окажется правдой?

– Сцены паники, нанесение увечий, кровь на улицах, не считая голов, которые полетят с плеч. Тех, кто ничего не сделал, когда еще было время.