Боб Шоу - Астронавты в лохмотьях Страница 40

Он, наверно, долго падал бы, очень долго, и ему нечем было бы заняться, только наблюдать, как внизу жадно разворачивается планета. Тут и самый смелый человек закричит от ужаса…

– Капитан, похоже, что за ночь мы потеряли изрядную долю скорости, – сказал Завотл с места пилота. – Отрывной канат сильно натянут, хотя, конечно, на него больше нельзя полагаться.

– Все равно пора переключаться на реактивный двигатель, – ответил Толлер. – Отныне до самого переворота горелку будем зажигать только для того, чтобы держать надутым баллон. Где Рилломайнер?

– Здесь, капитан. – Механик появился из другого пассажирского отсека. Толстячок согнулся пополам, цеплялся за перегородки и не отрывал глаз от пола.

– Что с тобой, Рилломайнер? Тебе плохо?

– Я здоров, капитан. Я только… просто… не хочу выглядывать из гондолы.

– Почему?

– Не могу, капитан. Я чувствую, меня так и тянет за борт. Мне кажется, я уплыву.

– Ты понимаешь, что это ерунда? – Потом Толлер вспомнил мгновение своего детского страха и сменил тон. – Твое состояние не отразится на работе?

– Нет, капитан. Работа лечит.

– Хорошо! Тщательно осмотри главный и боковые реактивные двигатели и убедись, что взаимодействие кристаллов происходит гладко. Мы сейчас не можем позволить себе качку.

Рилломайнер отсалютовал полу и побрел искать свои инструменты. Пока он проверял органы управления – некоторые были общими у горелки и обращенного вниз тягового двигателя, – Толлер получил передышку от изматывающего ритма горения.

Фленн приготовил на завтрак кашу-размазню, перемешанную с маленькими кубиками соленой свинины. Он все время жаловался на холод и на то, что в камбузе трудно поддерживать огонь, но немного воспрял духом, узнав, что Рилломайнер есть не собирается, и для разнообразия вместо сортирного юмора обстрелял механика шутками по поводу опасности зачахнуть с голоду.

Фленн продолжал гордиться тем, что не боится высоты, на него, казалось, не производило впечатления иссушающее душу пространство, которое мерцало сквозь щели в опалубке. В конце завтрака, чтобы подразнить несчастного Рилломайнера, он уселся на борт гондолы, небрежно держась рукой за стартовую стойку. Хотя Фленн и привязался, от зрелища сидящего на краю на фоне неба техника у Толлера похолодело в животе. Он выдержал лишь несколько минут и приказал Фленну слезть.

Рилломайнер закончил работу и уполз на мешки с песком, а Толлер занял место пилота. Он опробовал реактивную тягу, включая двигатель на две секунды и изучая затем, как это повлияло на баллон. При каждом толчке оснастка и оборудование поскрипывали, но оболочка реагировала гораздо слабее, чем при испытательных залпах на малой высоте. Это вдохновило Толлера, и он стал варьировать промежутки времени. В конце концов он остановился на ритме два на четыре. Этот ритм обеспечивал почти постоянную, но не особенно высокую скорость. Короткий залп горелки один раз в две-три минуты поддерживал давление в баллоне, при том что корабль не слишком энергично буравил атмосферу своей верхушкой.

– Корабль хорошо слушается, – сказал Толлер Завотлу, который усердно строчил в журнале. – Похоже, у нас с тобой будет небольшая передышка до наступления нестабильности.

Завотл кивнул:

– Уши тоже отдохнут.

Толлер согласился. Залп реактивного двигателя продолжался дольше, чем залп горелки, при этом газ не направлялся в гулкую камеру баллона и издавал звук на полтона ниже и не такой назойливый, быстро поглощаемый окружающим безмолвием. Корабль вел себя послушно, все шло согласно плану, и Толлер мало-помалу решил, что ночные тревоги были только признаком растущей усталости. Он уже мог сосредоточиться на невероятной мысли, что, если все пойдет хорошо, другую планету удастся увидеть вблизи через каких-то семь-восемь дней. Небесный корабль не мог опуститься на Верхний Мир; для этого надо было оторвать панель на верхушке баллона, а средств для того, чтобы восстановить ее и вновь надуть баллон, не было, так что корабль не смог бы вернуться. Но они должны пролететь в нескольких ярдах от планеты-сестры и выяснить как можно больше относительно тамошних условий.

Тысячи миль воздуха, разделявшие планеты, мешали астрономам, и они не много могли сообщить – разве только то, что на видимом полушарии растянулся экваториальный континент.

Всегда считалось, отчасти по религиозным соображениям, что Верхний Мир похож на Мир; но все-таки оставалась вероятность, что он непригоден для жизни из-за каких-нибудь особенностей, которые нельзя разглядеть в телескоп.

Имелось еще одно опасение, символ веры для церкви и тема дискуссий для философов: что Верхний Мир уже населен.

Интересно, какими должны оказаться его обитатели? Строят ли они города? И что они сделают, увидев спускающийся с неба флот чужих кораблей?

Размышления Толлера прервал холод, который за считанные минуты резко усилился. К Толлеру подошел Фленн со своим карблом за пазухой. Коротышка дрожал, лицо его посинело.

– Убийственный мороз, капитан, – сказал техник, пытаясь выдавить улыбку, – он внезапно усилился.

– Ты прав, – ответил Толлер. Его поразила тревожная мысль, что они пересекли невидимую линию опасности в атмосфере, но тут его осенило. – Мы ведь выключили горелку, а нас согревал обратный поток маглайна!

– Да. И воздух, обтекавший горячую оболочку, тоже, – добавил Завотл.

– Проклятие! – Толлер прищурился на геометрический узор баллона. – Значит, нам придется накачать туда побольше тепла. Пурпурных и зеленых у нас много, с этим порядок, но позже возникнет проблема.

– При спуске. – Завотл мрачно кивнул.

Толлер кусал губы: он снова столкнулся с трудностями, не предусмотренными учеными ЭЭНК. Снизиться воздушный шар мог только, сбросив тепло, а оно неожиданно оказалось жизненно важным для экипажа. Кроме того, при спуске воздух, который сейчас обтекал шар, будет сначала обдувать гондолу и унесет остатки тепла. Перед ними стояла перспектива долгих холодных дней и реальная угроза замерзнуть насмерть.

Предстояло решать дилемму.

От испытательного полета зависело очень много, но следовало ли отсюда, что нужно продолжать полет, невзирая на риск перейти неощутимую грань, за которой нет возврата. Или высший долг, наоборот, состоит в том, чтобы проявить благоразумие и повернуть назад, сохранив клад так трудно доставшихся знаний.

Толлер обратился к Рилломайнеру, который в своей обычной позе лежал в пассажирском отсеке:

– Пришло твое время! Ты хотел занять мозги, так вот тебе задача. Найди способ отвести часть тепла от выхлопа двигателя в гондолу.

Механик заинтересовался и сел.

– Как же это сделать, капитан?

– Не знаю. Придумывать такие вещи – твое дело. Возьми лопату, ковш или что там у тебя есть и начинай немедленно. Мне надоело, что ты разлегся как супоросая свинья.

Фленн просиял:

– Разве можно так разговаривать с нашим пассажиром, капитан?

– Ты тоже слишком много времени просиживаешь на заднице, – сказал Толлер. – У тебя в мешке есть иголки и нитки?

– Так точно, капитан. Иглы большие и маленькие, а ниток и шпагата столько, что можно оснастить парусное судно.

– Тогда начинай высыпать песок из мешков, и сшей из мешковины какие-нибудь балахоны. Еще нам нужны перчатки.

– Положитесь на меня, капитан. Я всех одену как королей. – Очень довольный тем, что может сделать что-то нужное, Фленн запихал карбла поглубже под одежду, подошел к своему рундуку и, насвистывая, начал рыться в его отделениях.

Толлер немного понаблюдал за ним, потом повернулся к Завотлу, который дул себе на руки, чтобы не замерзли.

– Ты все еще беспокоишься, как будешь облегчаться в условиях невесомости?

Взгляд Завотла сделался подозрительным.

– А в чем дело, капитан?

– У тебя, похоже, есть все шансы проверить, будет это пар или снег.

На пятый день полета незадолго до малой ночи прибор отметил 2600 миль и нулевую гравитацию.

Четверо путешественников сидели как прикованные на плетеных стульчиках вокруг энергоблока, протянув ноги к теплому основанию реактивной камеры. Тяжело дыша в морозном разреженном воздухе, они кутались в грубые одеяния из бурых лохмотьев мешковины, под которыми скрылись и их человеческий облик, и трепетание грудных клеток. Единственное, что двигалось в гондоле, это облачка пара от дыхания, из которых тут же выпадали хлопья снега, а снаружи, в темно-синей бесконечности, мгновенно и беспорядочно соединяя звезды, мелькали метеоры.

– Вот мы и приехали, – нарушив долгое молчание, сказал Толлер. – Самое трудное позади, мы справились со всеми неприятными сюрпризами, которые нам подбросило небо, и остались в добром здравии. Я считаю, что по этому поводу будет уместно выпить.

После долгой паузы, когда казалось, что даже мысли летчиков окоченели, Завотл произнес:

– И все-таки я беспокоюсь о спуске, капитан, даже с обогревателем.