Боб Шоу - Деревянные космолеты Страница 48

– Странные речи, Толлер. – Взгляд Завотла бродил по лицу друга. – Я останусь на Дальнем Мире, но ты обязан вернуться.

– Старина, не волнуйся ни о чем. Я вернусь любой ценой. Даже ценой собственной жизни, если понадобится.

Толлер не был уверен, что сын пожелает встретиться с ним, а потому невыразимо обрадовался, увидев на южном большаке одинокого наездника. Место встречи было выбрано не случайно; во-первых, там был пруд, а над ним высился приметный остроконечный утес в золотых прожилках, во-вторых, оно находилось на северном склоне последней гряды холмов перед бывшим имением Толлера. Если бы он проехал еще милю до гребня, то увидел бы до боли знакомую картину; и мысль о том, что в этом доме живет Джесалла, разбередила бы его рану. Но не по этой причине он держался в стороне от усадьбы. Просто в душе Толлер дал себе и жене слово, что их пути разошлись навсегда. А значит, оказаться в пределах видимости из дома нельзя, иначе клятва будет нарушена. Толлер не взялся бы искать в этом логику – он поступал, как ему подсказывала совесть.

Он спешился и отпустил синерога щипать траву, а сам остался на дороге – ждать сына. Как и в прошлый раз, он узнал Кассилла по ярко-кремовым передним ногам его скакуна. Кассилл подъехал неспешно, но и не слишком медленно, и остановил синерога шагах в десяти от отца. Не покидая седла, он устремил на Толлера задумчивый взгляд серых глаз.

– Сынок, ты бы лучше спешился, – ласково предложил Толлер. – Проще будет разговаривать.

– А нам есть о чем говорить?

– А иначе зачем бы ты сюда ехал? – Толлер криво улыбнулся. – Давай слезай. Ничего с твоими принципами и честью не случится, если мы потолкуем лицом к лицу.

Кассилл пожал плечами и с атлетической грацией соскочил на землю. Овалом лица и пышной копной глянцевитых черных волос он напоминал мать, но в жилистой фигуре угадывалась отцовская сила.

– Ты хорошо выглядишь, – сказал Толлер.

Кассилл опустил голову и окинул взглядом свой наряд – дерюжную рубаху и штаны, в которых его можно было принять за простого крестьянина.

– Я работаю в литейном и кузнях, иногда приходится тяжести таскать.

– Знаю.

Вежливый ответ Кассилла согрел отцовское сердце, и Толлер решил, что пора перейти к разговору, ради которого он приехал.

– Кассилл, через несколько дней отправляется дальнемирская экспедиция. Я не сомневаюсь в надежности расчетов и чертежей Завотла, но все-таки нас ждет уйма неведомых опасностей. И если нам не суждено вернуться, то мне будет легче умирать, зная, что мы с тобой уладили кое-какие вопросы, касающиеся вашего с матерью будущего.

Кассилл не выказал никаких чувств.

– Ты вернешься. Ты всегда возвращаешься.

– Я тоже так думаю, но все-таки предпочитаю услышать от тебя твердые обещания… Во-первых, насчет титула. Король его сделал наследственным, и я хочу, чтобы ты принял его, если узнаешь о моей смерти.

– Зачем мне титул? – спросил Кассилл. – Я не интересуюсь такой чепухой.

Толлер кивнул.

– Знаю, сынок, и уважаю тебя за это. Но ведь титул – не просто дворянская привилегия, это еще и власть. Власть, которая обеспечит вам с матерью надежное положение в обществе, власть, которую ты сможешь употребить во благо. Не вижу необходимости напоминать тебе, как важно, чтобы в нашей стране на смену древесине бракки пришли металлы. Поэтому дай мне слово, что не откажешься от титула.

Кассилл раздраженно поморщился.

– К чему забегать вперед? Ты до ста проживешь, а то и дольше.

– Кассилл, дай слово.

– Хорошо. Клянусь, что приму титул в тот день, когда он перейдет ко мне.

– Спасибо, – с искренним облегчением произнес Толлер. – А теперь поговорим об управлении поместьем. Мне бы очень хотелось, чтобы ты и дальше брал с арендаторов плату перечной кукурузой. Насколько я могу судить, доходы от копей, литейных цехов и кузниц все растут, и на нужды семьи их вполне хватает.

– На нужды семьи? – Кривой ухмылкой Кассилл дал понять, что находит последнее слово неуместным. – Мы с матерью не нуждаемся в средствах.

Толлер сделал вид, будто не заметил в тоне Кассилла вызова, и поспешил заговорить о промышленности. При этом он все время сознавал, что от главной цели этой встречи ему не уйти.

Когда очередная напряженная пауза затянулась, как ему показалось, до бесконечности, Толлер понял, что оборвать ее придется ему.

– Кассилл, – сказал он, – своего отца я встретил лишь за несколько минут до того, как он наложил на себя руки. В наших судьбах было столько… нелепого, но в конце концов мы соединились. Я… не хочу, чтобы мы с тобой расстались, не разобравшись… Скажи, ты можешь простить все беды, которые я принес вам с матерью?

– Беды? – с деланным недоумением переспросил Кассилл. Он нагнулся, поднял гальку с толстым золотым пояском, повертел перед глазами и бросил в пруд. Зеркальная гладь пошла морщинами, отраженный в ней лик Мира разлетелся вдребезги.

– О каких бедах ты говоришь, отец?

Но Толлер, полный решимости все расставить по своим местам, не поддался на его тон.

– Я не заботился о вас, потому что никогда не довольствовался тем, что имел. Вот так. В моем обвинительном акте всего несколько слов, но в них нет вымысла или лицемерия.

– Мне никогда не казалось, что обо мне мало заботятся, – медленно проговорил Кассилл. – Я ведь чувствовал, что ты нас любишь, и думал, будешь любить всегда. А теперь мать осталась одна.

– У нее есть ты.

– Она одинока.

– Я тоже одинок, – сказал Толлер, – но тут уже ничего не попишешь. И твоя мать лучше меня это понимает. Если и ты научишься понимать такие вещи, то научишься и прощать.

Ему вдруг показалось, что Кассилл выглядит моложе двадцати двух лет.

– Советуешь понять, что любовь не бессмертна?

– Она способна умереть, но способна и не поддаваться смерти. Иные люди с годами меняются, иные остаются прежними. Когда один из супругов, мужчина или женщина, меняется, ему, или ей, кажется, что другой супруг, женщина или мужчина, как раз и подвергается сильнейшей перемене… – Толлер умолк и беспомощно посмотрел на сына. – Что я могу советовать, если сам ничего в этом не смыслю?

– Отец… – Кассилл шагнул к Толлеру. – Я вижу, тебе очень больно. Я даже вообразить не мог, как ты мучаешься.

Напрасно Толлер пытался сдержать слезы, затуманившие его взгляд.

– Я рад боли. Как раз ее-то мне и недоставало.

– Отец, не надо…

Толлер протянул руки к сыну, они обнялись, и на краткий миг объятий он вспомнил, каково это – быть счастливым человеком.

– Клади на борт, – приказал Толлер, выпуская изо рта струйки белого пара.

Сидевший за рычагами управления Бартан Драмме (он ни разу не упустил случая попрактиковаться в вождении корабля) кивнул и стал выбрасывать из горизонтальной дюзы кратковременные струи пламени. Судить о том, как их отдача превозмогает инерцию гондолы, позволяло скольжение Верхнего Мира по небу; вскоре из-за коричневого горба оболочки появился огромный блин Мира. Врубив противоположную дюзу, Бартан прекратил разворот; за каждым бортом застывшего в пустоте корабля теперь целиком виднелась планета. Впритык к восточному краю Мира пылало солнце, высвечивая лишь тонкий серп земной тверди. Все прочее тонуло в полумраке.

До ожидающего старта космолета оставалось меньше мили, на тусклом фоне Мира он казался ленточкой света. Рядом висело несколько крапинок поменьше – немногочисленные казармы и склады, которые Чаккел позволил оставить в зоне невесомости для обслуживания недавно построенного корабля. В разрисованных небесах не так-то просто было найти это рукотворное созвездие, но всякий раз, когда оно попадалось Толлеру на глаза, у него учащалось биение сердца.

Истекли шестидесятые сутки с того дня, когда монарх разрешил снарядить экспедицию, и теперь Толлеру не верилось, что час расставания с родными планетами уже близок. Отгоняя смутное чувство нереальности происходящего, он навел подзорную трубу на космолет.

Его конструкция, начерченная Завотлом в гостинице «Синяя Птица», с тех пор претерпела одно существенное изменение. Сначала передняя из пяти секций задумывалась как отделяемый модуль, но по зрелом размышлении эта идея была отвергнута – недопустимо, чтобы на корабле был целиком закрыт передний обзор. После ряда неудачных экспериментов с зеркалами решено было перенести посадочный модуль в корму – его двигатель будет толкать космолет к Дальнему Миру, а там, после отделения секции, у корабля-матки обнажится собственный двигатель – для обратного путешествия.

Толлер опустил подзорную трубу и обвел взглядом других членов экипажа. Все они казались непомерно толстыми в костюмах на ватной подбивке, все были погружены в раздумья. Кроме Бартана, здесь находились Бериза Нэрриндер, Типп Готлон и еще один бывший истребитель, добродушный паренек по имени Дакан Врэйкер. К удивлению Толлера, от добровольцев не было отбою, но он выбрал Врэйкера за невозмутимый нрав и многочисленные технические навыки.