Борис Иванов - Ночь Пса Страница 7

Точно сразу после выезда за городскую черту – за пятьдесят километров до основного места действия – Гнат согласился пару раз глотнуть безалкогольного имбирного, полдюжины банок которого – недавно из холодильника – затесалась в наплечной сумке разговорчивого клиента, а потом осушил банку до конца и прикончил вторую. Тони честно предоставлял выбор емкостей самому Гнату и сам честно глотал проклятую микстуру.

Имбирное точно во-время оказало на них потребное для задуманного злодейства действие: мощное мочегонное было введено во все банки поровну. Так что, когда впереди в лучах заката и в усталом мареве, царившем над Степью, появилось прижавшееся к «площадке отдыха» аккуратное, белое зданьице, этим двоим было достаточно переглянуться. Кар сбавил ход и причалил к богоугодному заведению, большую часть которого занимали несколько кабинок, означенных двумя нулями. К ним оба путника устремились почти бегом – Гнат едва успел вынуть магнитный ключ из панели управления. Прихватить из «бардачка» полагавшийся ему по должности разрядник, ему и в голову не пришло . На ходу клиент заливисто свистнул, и пес, будто сам по себе, устремился за ними.

Кульминационный момент первого этапа плана, выношенного Мепистоппелем, наступил тогда, когда просветленный, с воспарившею душой, Гнат застегнул свой «зиппер» и отворил дверь кабинки. Словно живой, четвероногий снаряд, черно-белая псина, такая смирная доселе, рванулась прямо в физиономию водителя – он только и успел, что заслониться рукой – и мощным ударом опрокинула его на фосфорически-белый унитаз. Острые клыки щелкнули перед самым носом Позняка.

– Петер!!! – заорал он. – Петер!!! Ваша псина сошла с ума!! Сбесилась!! С розуму зьихала!!!...

– Не обижайте зверька, – успокаивающе произнес Тони, одной рукой оттягивая злобно рычащего Бинки к ноге, а другой беря на прицел физиономию Гната.

Целиться было из чего – в руке Счастливчика был зажат «Смит и Вессон» жуткого калибра. Потом, давая показания полиции, Гнат только так и говорил – «жуткий калибр» и все тут.

– И не пытайтесь подняться, – добавил Тони. – Давайте сюда ключ. И путевой лист. И поторопись, я собачку могу удерживать пять секунд – не дольше.

Гнат не проявил знаменитого упрямства, свойственного его предкам. Магнитную карточку он отдал без каких бы то ни было разговоров, для чего ему пришлось-таки перейти в положение «сидя». Бинки чуть не порвал поводок.

– Путевой лист – в панели управлениия, – пояснил Гнат. – Стандартная карточка, вроде этой. В держателе программного блока. Щоб тоби им подавывси!

– Как зовут сопровождающего? Учти, что ты так и будешь здесь сидеть до тех пор, пока я не вернусь – целый и невридимый.

– Это как же? – осведомился Гнат.– Прикуешь меня что-ли?

– Да нет. Зачем мне тебя приковывать? – пожал плечами «Петер». – Это может недоумение вызвать у кого-нибудь, кого сюда занесет... Да и насилие над личностью тогда получается. А ты сиди себе просто, да сиди. С посторонними не болтай. Можешь покурить. Кондиционер работает, вода есть – со скуки не помрешь. А песик тебе поможет... правильно вести себя. Правда?

Тони посмотрел на Бинки. Тот понимающе отступил в угол, из которого хорошо просматривалось место заключения Позняка, и уселся там в настороженной позе.

– Он у меня чуткий – так что если орать начнешь, или знаки какие подавать – если, повторяю, зайдет кто сюда – так горло напрочь и вырвет. Или когда ждать надоест сильно. Он у меня на то обучен, – заглянув Гнату в глаза, Счастливчик убедился, что тот его хорошо понял. – А теперь, не морочь людям голову и выкладывай, кого встречаешь, и кто в сопровождении.

– Кого встречаю, мне не докладывают. – с досадой разъяснил ему Гнат. – Одно лицо. Не два и не три – вот все, что знать велено. А сопровождает – Братов Николай Николаевич. Помсекретаря протокольного отдела. Мужик серьезный, хоть и молод. Засыпешься ты с ним...

– Ну, так молись тогда за меня, не то тебе здесь – крышка, – заверил его Тони, направляясь к выходу.

– Богу молиться не обучен, потому, как атеист, – зло сообщил ему в спину Гнат. – С этой поры сортиры за версту объезжать буду – лучше уж обмочусь прилюдно, чем всю жизнь про такой срам вспоминать буду...

Тони не счел нужным продолжать дискуссию. Проходя мимо блоков связи общего пользования, укрепленных на стене, он по очереди засунул в приемную щель каждого свою «фирменную» карточку – с виду типичную электронную кредитку. Прокрутив ее в своем нутре и выплюнув отраву в сетчатый слот, каждый из блоков намертво выходил из строя. Километров на шесть окрест других средств связи не было.

Гнат поудобнее уселся на полированной крышке унитаза и попробовал заговорить с «Джеком» «за жизнь». Пес оскалил зубы и в горле у него закипел сдерживаемый рык. Блестящие пузырьки слюны стекали по его клыкам, скапливались в уголках рта...

Помолчав немного, для отвода глаз, Гнат, сохраняя естественность и, как бы непроизвольность движений, помассировал себе поясницу и приподнялся на полусогнутых, чтобы, исхитрившись, дотянуться до дверцы своей кабинки.

Пес тоже встал.

Лифт – тяжелый и скрипучий и тем напоминавший Киму Его Превосходительство Президента Объединенных Республик – доставил его в залитый вечерним светом вестибюль Ратуши, украшенный витражами. В отличие от обычных произведений такого рода изобразительного искусства, в общем-то однотипных по всем Мирам Федерации, эти, подсвеченные последними лучами медленно – очень медленно – заходящего светила, зачаровывали Кима. Они, верно, были делом рук действительно великого художника. Кажется, сначала они украшали какой-то из многочисленных храмов Новой Веры, разрушенных в Плохие Времена и попали в Ратушу чисто случайно, вопреки приказу тогдашнего Верховного Коменданта. Часть витражей изображала деяния героев разных эпизодов истории колонизации Прерии и ее замысловатой истории. Наверное, витражи устанавливали в высоких проемах-витринах, изначально для них не предназначенных, руководствуясь, скорее соображениями технической эстетики, а не хронологии, так что основатель Столицы, генерал-директор Кох, был обращен лицом к вереницам повстанцев, пробиравшихся под началом легендарного Седого по тропам Арктических Хребтов, а пыльная и безжизненная панорама Первичной Степи соседствовала с почти карикатурным триптихом разгула Праздника Изобилия времен второй экологической катастрофы. Впрочем, может быть, в таком подборе и расположении тем как раз и проявился своеобразный угрюмоватый юмор, свойственный жителям этого огромного – «на размер больше», как любили говорить здесь – окраинного Мира.

Как всегда в этот час вестибюль Ратуши был пуст, и некого было порасспросить об этих и других интересных вещах, связанных с витражами и историей Прерии. Только сервисный автомат очумело утюжил каменную мозаику пола, да неистребимые воробьи чирикали где-то под высоченным сводом. Ким вышел на могучий парапет, сбежал по ступенькам и торопливо пошел к Святошным полям.

Ему сразу понравилась эта часть Столицы – уже в первый же день после прибытия сюда. Официально это была всего лишь пешеходная зона в центре Столицы – одна из многих. Но была она, все-таки, чем-то другим. Казалось: по случаю какого-то праздника здешние жители соорудили на перекрестии нескольких бульваров и засаженных зеленью аллей ярмарочный городок, да так и позабыли его прикрыть, когда тот неведомый праздник закончился. Так оно, наверное, и было. Во всяком случае: праздник жил здесь и в будни: проявлялся тысячью мелких признаков будням несвойственных – снисходительностью редких, в общем-то, околоточных, бросовыми ценами наваленной на вынесенных под чистое небо прилавках сувенирной дребедени, веселым норовом уличных артистов, музыкантов и фокусников, выделывающих свои номера на импровизированных подмостках, а то и просто на углах и перекрестках – для проезда транспорта Святошные были закрыты и такие места стали здесь просто маленькими эстрадами и аренами. Не похоже, что этот народ сильно хотел подзаработать своим искусством. Скорее – просто выражал себя.

Здесь на каждом шагу попадалось что-нибудь занятное – то лавка древностей с самым настоящим, говорящим живым хозяином вместо торговых автоматов, то какой-нибудь мини-музей или микро-мемориал, то аллея редких растений, а в ней – невесть кем посаженное скок-дерево с Квесты, то часовенка Пестрой Веры, а в ней – целый сонм богов, бесов и амулетов – каменных, стеклянных, бронзовых, из керамики, метеоритного железа и бог весть из чего еще – на все случаи жизни в мерцании уймища причудливых свечей, невесть кем принесенных и разжигаемых. Кафе и ресторанчики всех разновидностей – в основном, для народа со средним достатком – и подороже – для туристов и иной залетной публики. Прорва букинистов и разных лавочек, облюбованных коллекционерами для своих, им одним понятных, толковищь. Всегда здесь было людно, но никогда – тесно.