Оксана Станишевская - Несколько эпизодов из жизни людей и демонов Страница 10

– Мари, ты говоришь странные вещи, – произнесла мать, волнуясь. – Наверное, ты действительно слишком много читаешь. Но я всё равно тебя сейчас никуда не пущу. Особенно в таком состоянии. Если хочешь больше гулять – гуляй днём. Я составлю тебе компанию. Пойдём в парк, ты ведь так любишь там бывать…

Приятная перспектива. Всю жизнь мечтала о такой компании.

– Хорошо, мамочка, – выговорила я как можно более беззаботно. – Тогда я поднимусь к себе. А завтра мы что-нибудь придумаем. Ты не возражаешь?

– Как хочешь, – растерянно пожала плечами Агнесса».

Эпизод 3. «Гнездо порока»

«…Жизнь среди людей оказалась отнюдь не такой безоблачной, какой представлялась мне поначалу.

Оставшись одна в своей комнате, я дала волю чувствам. Проклятье! Теперь эта парочка – родители Марии – отравит мне весь отдых на ближайший год. Отправляясь в отпуск, я как-то не предусмотрела, что столкнусь с проблемами из-за социальных обязательств, которыми мой телесный донор связан со своими сородичами. (Хотя кое-какие подсказки интуиции всё же были: ведь отказалась я от китайца с пятью детьми!).

Больше всего мне хотелось послать супругов де Мюссе к чёрту. Они даже не понимают, с кем имеют дело! Как они смеют препятствовать мне в достижении моих целей?! А может, пугнуть их как следует? Чтоб протряслись до самых поджилок?

Где-то на периферии моего сознания что-то слабо шевельнулось. Что ещё за паразит завёлся? Неужто совесть? Ах да, ведь это же душа Марии! Задёргалась что-то… Родителей ей, что ли, жалко стало? Да чего таких жалеть! Таких строить надо и муштровать. Вырастили, понимаешь, не женщину, а улитку виноградную…

– Твоими предками я ещё займусь, – сурово пообещала я ей. – А пока у нас с тобой другие задачи.

Я подошла к окну. Теперь уже на самом деле наступила настоящая ночь. Редкие фонари выхватывали из мрака ограниченные куски пространства. Чёрные силуэты крыш и верхушки деревьев сплетались в причудливые контуры на фоне подсвеченного лиловым небосвода. Россыпь разномастных звёзд, пронизывающих небесную сферу, вскружила мне голову не хуже, чем пение сирен – древнегреческим морякам.

Я взгромоздилась обоими коленями на подоконник. Осторожно встала, упершись ладонями в края оконного проёма. Пошире распахнула створки. Нежный ветерок с улицы шевелил складки моего платья, кружево рубашки, отдельные прядки волос, выбившиеся из причёски на висках. Я физически ощущала, как лёгкие короткие струйки воздуха проскальзывали по моему лицу, шее, кистям рук. Они завлекали, заигрывали, звали с собой – окунуться в поток ночного ветра.

«Извините, ребята, не сейчас», – мысленно отказала я им.

Гораздо актуальнее был для меня вопрос, выдержит ли мешок из костей и мяса, которым я временно распоряжаюсь, прыжок на мягкую почву с пятиметровой высоты. С одной стороны, расстояние небольшое, а посадка предполагается на область ухоженного газончика. С другой – ни одной нормальной физической тренировки за все семнадцать лет жизни тела. Когда она бегала в последний раз? В двенадцать лет, от собаки? Что, приличной девушке пристало быть изнеженной и слабой? Так принято в высшем обществе?… Хм, где она этого начиталась…

Всё ясно, с мадемуазель де Мюссе тоже придётся провести воспитательную работу. Если мы с ней сейчас выживем, конечно.

…Как странно: ворочать этот громоздкий ком плоти и знать, что на данном этапе я и он – одно и то же. Он – в чём-то и есть я. И если сломается он, я испытаю весьма существенный дискомфорт, пока не покину его вовсе…

Нужно быть осторожной. И собранной. С минуту я красуюсь в оконном проёме, изображая собственный портрет в полный рост. А затем перехожу к активным действиям. Пытаюсь сгруппироваться. Конечности полусогнуты, подбородок прижат к груди. С силой отталкиваюсь от опоры и взмываю в воздух.

Земля стремительно кидается мне навстречу. Ах, если б люди могли летать! Инстинктивно раскидываю руки наподобие крыльев, как будто они способны удержать меня в воздухе. Отчаянно жажду замедлить падение. Что это? Земля, словно послушавшись приказа, резко сбавляет скорость сближения со мной. Вместо ожидаемого жёсткого удара ступни мягко встают на почву. Ни одной лишней пылинки на юбке. Ни один лишний локон не отделился от причёски. С запозданием пытаюсь осмыслить, что же только что произошло. Кажется, я сейчас волевым усилием сумела как-то повлиять на закон всемирного тяготения. Выходит, не такое уж оно и всемирное…

Попробую ещё раз: сжав кулаки, стиснув зубы, отчаянно желаю оторваться от твёрдой поверхности. Ну хоть на сантиметр приподняться над ней! Но огромное массивное небесное тело – планетка под ногами – вцепилась своей силой тяжести, как клещами. Видать, обиделась, что я минуту назад сумела её так ловко провести.

Ничего, я сдаваться не собираюсь. Ещё потренируюсь попозже.

Итак, мой первый выход в свет. Точнее, в тьму. Забавный каламбур… Пожалуй, понятие «свет» вообще мало применимо ко всем аспектам существования человеческого сообщества. Лишь тьма способна скрасить и облагородить убожество мест их обитания.

Я ступила на нечто, что днём выглядело как кривая тропа, зачем-то вымощенная угловатыми булыжниками. У них это называется: улица. Днём сия неровная поверхность по обеим сторонам ограничена сточными канавами, полными вонючих помоев. Над канавами громоздятся, налезая друг на дружку, разномастные строения: иные – поновее, другие – старые, растрескавшиеся, перекосившиеся, как и вся картина мира их обитателей. Хаос! Калейдоскоп. Сборище разрозненных осколков бытия.

Ночь – лишь она одна! – радикально меняет взаимоотношения частей, превращая их в гармоничное целое. Её вуали и флёры сливают все рукотворные рельефы в единый фантасмагорический ландшафт. Детали, на которые при свете дня неприятно обращать внимание, в темноте ночи просто исчезают из виду. Колыхание теней. Наложение друг на друга сгустков тьмы различной интенсивности. Ночь стирает грани между сиюминутным и бесконечным, между пошлым и изысканным, старым и новым, роскошным и убогим. Ночью в ходу совсем иные приоритеты и эпитеты. Ночью легче проникнуть в суть любой вещи, которая днём может надёжно скрываться за толстой скорлупой оценок, ярлыков, классификаций и дефиниций.

Я двигалась между двумя рядами человеческих жилищ. Окна некоторых таинственно сияли огоньками свечей. За каждым мерцающим прямоугольником угадывалась отдельная вселенная, со своими законами и страстями. Я точно знала, что волшебное очарование рассеется, стоит лишь оказаться по ту сторону стекла. Вселенная превратится в каморку, таинство взаимодействия – в вечернюю скуку обывателей, а прелестные порхающие тени окажутся более или менее корявыми неуклюжими телами, скованными собственным весом. Нет, уж лучше оставаться снаружи и приобщаться к чуду…

Ступни моих ног перепархивали с камня на камень. Всё тело испытывало необычайную лёгкость – совсем неожиданную для такого плотного физического образования. Я чувствовала холод, но была слишком поглощена свежими впечатлениями, чтобы обращать на него внимание. Я ощущала движение каждой мышцы под кожей. И в каждой мышце таилась сжатая пружина, готовая по приказу мозга распрямиться для выполнения какого-нибудь дивного по красоте и точности движения.

Повинуясь безмолвному зову мышц, я ускорила шаг, а потом и вовсе пустилась в бег. Тело пело, радуясь возможности высказаться на единственном доступном ему языке – языке движения. Я неслась, как несётся сайгак через бескрайнюю степь, подгоняемый ветром. Я мчалась, как зебра мчится по весенней саванне, исполненная силы и грации.

Мимоходом я подумала, что, возможно, человеческое тело представляет собой, в каком-то роде, самостоятельное существо. То есть, самостоятельное не только по отношению ко мне – я-то, понятно, здесь временщик, незваный гость, транзитный пассажир. Но оно отчасти отдельно и самостоятельно и по отношению к человеческой душе, обитающей в нём с рождения до смерти и привыкающей отождествлять себя с ним. Ведь есть же у него, например, своя собственная вегетативная нервная система, управляющая органами, даже когда душа полностью отключена от мозга…

А вот сейчас моя воля гонит его, как всадник гонит хорошо вышколенную лошадь, и мозг при этом служит и вожжами, и седлом, и стременами. И хоть всадник считает само собой разумеющимся, что он правит лошадью, а в какие-то моменты, забывшись, может даже воспринимать лошадь как продолжение самого себя… А лошадь, получив соответствующее воспитание, полностью переподчиняет свою волю всаднику… Но – лошадь есть лошадь, отдельное автономное животное, со своими собственными устремлениями и поведенческими особенностями.

Из тёмных лабиринтов полусонных улочек я выскочила в несколько иное место. Здесь пришлось затормозить, чтобы оглядеться, а заодно отдышаться. Организм, не привыкший к длительным физическим нагрузкам, явно испытывал перебои с кислородом. Во рту пересохло, грудная клетка ходила ходуном.