Рони Ротэр - Мошки в янтаре. Отметина Лангора. Стена, которой нет. Пробуждение Страница 12

– Вайра не чужая! – побледнев, выкрикнул Ирве, понимая, куда клонит жрец.

– Баэлир, ты говори, да не заговаривайся, – грозно нахмурившись, поддержал сына Ори. – Она не пришлица, а дочь мне.

– Приемная, Ори, – вкрадчиво промурлыкал жрец, взглянув на Веру, выглядывающую из-за спины Ирве. – Приемная. Кто знает, кого ты привез из страны рыжеволосых?

– Я привез ребенка моего друга Строна, – насупился Ори.

– Возможно. А возможно и нет. Если владеют нимхи силой неизвестной, то могли они подменыша тебе отдать. Дабы отомстить народу нашему за испорченную кровь их.

– Хватит! – Ори шагнул к Баэлиру, и, схватив того за плечи, как следует встряхнул. – Ты безумные вещи говоришь!

– Нет. Это не речи мои безумны! Безумна дочь твоя! – не унимался жрец даже в железных тисках рук танеда. Голос его больше не был тихим, теперь Баэлир почти кричал, громко и уверенно, указывая на Веру. – Взгляни же, взгляни, Ори! Не выжить никому после ран таких! Никому, кроме тех, кого не принимает в свою Обитель Нейна, кроме тех, над кем власть имеет лишь Неназываемый! Отметина черного Лангора на лице у дочери твоей! Не Вайра она больше, но темный дух, посланный, чтобы нести зло людям!

– Замолчи!!! – Ори с негодованием оттолкнул жреца. Баэлир отскочил, споткнувшись о волокуши со зверем, но сохранил равновесие. Взгляд жреца вспыхнул возмущением, и он бросил в лицо Ори:

– По довгарским законам, те, кто носит знаки Неназываемого на себе, испытанию священным железом подвергнуты должны быть. Если примет их Нейна в свою Обитель, то погребен прах по обычаю будет. Если же останется жив испытание проходящий, то в очищающее пламя Валкуна ему путь!

– Ты слишком ускоряешь события, Баэлир, – с едва сдерживаемой яростью проговорил Ори. – Сначала нужно убедиться в правоте твоих слов. И за жизнь моей дочери я буду бороться, что бы тебе там не казалось! Я не хуже тебя знаю законы и обычаи! Ты один решать не вправе. Нужно согласие верховного жреца. Если он признает Вайру тем, кем её считаешь ты, то только тогда этот закон может быть исполнен! И, даже если это так, всегда можно провести обряд изгнания Неназываемого.

– Я получу согласие это, – уверенно кивнул Баэлир. – Не сомневайся.

– Баэлир, – недоуменно свел брови Ори. – Такое впечатление, что ты не хочешь даже думать о спасении моей дочери, что для тебя главное – избавиться от неё!

– Не для меня, – покачал головой жрец. – Весь тан, народ весь от неё избавить надо мне! Ты помнишь, танед, тридцать лет назад тому горестные события для тана нашего тоже с убийства танока начались! Хочешь ужас тот повторить? Хочешь, чтобы имя твоё в устах потомков с проклятиями перемешано было? Послушай меня, Ори, я совет мудрый тебе даю. Избавь Гленартан от несчастий грядущих!

Наступила тишина. Замолчали даже собаки, скулящие за спинами людей, и рвущиеся на запах свежей крови. Баэлир ждал. Ори стоял, молча глядя на него. Танед знал, о чем говорил жрец. Он был тогда подростком, и помнил тот страшный год. Год, когда четверть населения Гленартана умерла от непонятной болезни. Немощь нагрянула через неполный месяц после того, как один из сельчан по неосторожности убил мадвура. Обряд прощения был проведен, как положено, и, судя по словам тогдашнего жреца, танок простил преступника. Но, тем не менее, первой жертвой страшного недуга стал именно убивший зверя довгар. Ори вздрогнул и побледнел. Ведь мадвура убил Ирве! Мысль о том, что он может потерять сразу обоих детей, обожгла Ори как раскаленным железом.

– Но… но танок погиб от рук моего сына, – тихо выговорил танед.

– В этом вина не сына, а приемыша твоего. Дочь твоя на это ненамеренное деяние Ирве подтолкнула, ей и ответ полный держать. Но про неё я всё сказал. Сыну же твоему обряд прощения пройти будет нужно.

– Когда? – насторожившись и внутренне трепеща, спросил Ирве.

– Сегодня же вечером. День новый явит людям милость Валкуна. Или гнев его.

При последних словах Ирве порывисто вздохнул, глядя в глаза Баэлира. Жрец выдержал паузу, потом повернулся и махнул рукой людям, чтобы расходились. Ори, угрюмо смотревший на тушу мертвого зверя, проговорил:

– Если танок простит Ирве, ты оставишь Вайру в покое?

– Нет, – последовал короткий ответ. – Но если жрец верховный мою неправоту признает, и если станет дочь твоя прежней, тогда мне отступиться придется от воззрения своего.

– Я понял тебя, Баэлир, – кивнул Ори. – Тогда мы отправимся в Ранготан. И я докажу, что ты ошибаешься.

– Я лишь рад буду, если заблуждаюсь сейчас, – с горечью в голосе ответил Баэлир, не поворачивая головы. Потом поманил Ирве, – Идем со мной.

Ирве взглянул на отца, и Ори заметил в его глазах страх.

– Все будет хорошо. Иди, – сказал он сыну.

***

Наступивший вечер был наполнен тревогой, смутным трепетом перед ожидаемыми событиями, неясными и непредсказуемыми. Глядя на удрученные, а то и откровенно испуганные лица домочадцев, Вера понимала, что происходит нечто очень важное, значительное и… скверное. Всегда такая улыбчивая и деловитая, Айна заперлась комнате, и оттуда не доносилось ни звука. Ори слонялся по двору, заходил в дом, то брался за какую-нибудь работу, но потом бросал её, опускал руки и подолгу стоял, глядя, как движется по небосклону солнце.

Опустели улицы Гленартана. Неугомонная ребятня, только что взбивавшая сухую пыль босыми пятками, куда-то исчезла. Затихли даже перелаивающиеся собаки, и, поджав хвосты, убрались в тень высоких заборов с площади, где остался лежать мертвый зверь.

Как только солнце коснулось краем дозорных вышек, над селением поплыли тяжелые низкие звуки набата – Баэлир звал народ.

– Вайра! – нетерпеливый голос Ори заставил Веру встрепенуться. Она выбежала, и в дверях столкнулась с Айной. Та была белее полотна. Ори подошел к поленнице, и, выбрав из штабеля дров поленья подлиннее и потолще, взял их в охапку.

– Время. Идемте.

Потянулись из домов люди – мужчины с вязанками дров, мрачные и молчаливые; заплаканные бледные женщины, за подолы которых цеплялись дети с не по возрасту серьезными и печальными личиками; годами не покидавшие своих келий древние старцы, ведомые хмурыми подростками, плотно сжавшими губы и казавшимися старше. А медный голос била всё тянулся над таном, сочился сквозь стены, скликал людей.

Пришли все. Пришли, чтобы просить богов о милости, о прощении за проступок одного из них, о снисхождении и помиловании жителей Гленартана за совершенное святотатство.

Еще час назад горизонт, на сколько хватало глаз, был чист. А теперь с севера поползли лохматые темные тучи, подкрашенные светом заходящего солнца в пунцовый цвет. Опережая тучи, промчался над Гленартаном ветер, дохнув холодом наступающей осени. Собаки вытянули морды, принюхиваясь к принесенным из-за далёких гор запахам, беспокойно поводя ушами.

Сходившиеся на площадь люди складывали принесенные поленья на указанное Баэлиром место, пока не образовался внушительный штабель. Оглядев получившееся сооружение, Баэлир удовлетворенно кивнул. Он обвел глазами собравшихся сельчан, и они, поняв безмолвный приказ, отступили назад. Семья Ори выдвинулась в первый ряд. Вера, заинтересованная происходящим, хотела протиснуться вперед, но Ори удержал её и указал себе за спину. Рядом с ним, заслонив собой Веру, встал Эрмон. Вера послушно притаилась за ними, подальше от неприязненных взглядов людей, наблюдая за происходящим в промежуток над плечами мужчин. Она увидела, как жрец вывел на середину Ирве, и услышала судорожный вздох Айны. С головы до ног закутанный в ниспадающий светлый холст, Ирве остановился возле туши мадвура. Баэлир широким кругом расставил вокруг Ирве и зверя многочисленные глиняные плошки, что-то налил в них из большого узконосого кувшина. Обрызгал из этого же кувшина поленницу. Потом взглянул в сторону Ори, и, вынув из-за пояса недлинный острый нож, протянул его танеду. Ори расправил плечи, вышел вперед и принял нож из рук жреца. У Веры сердце зашлось в недобром предчувствии. В безотчетном порыве она сделала шаг вперед. Но Эрмон оттеснил её назад, а место Ори заняла Айна.

Баэлир перевел взгляд на угасающий горизонт. Несколько минут все, замерев, смотрели на закат. Но вот и последнее облако, подкрашенное алым, посерело. Загустели над таном сумерки. Баэлир сплел пальцы рук перед грудью, опустил голову. До Вериных ушей донесся его тихий голос, произносящий незнакомые слова. Он становился все громче, сильнее. Внезапно жрец раскинул руки в стороны, выкрикнув несколько слов, и в плошках вокруг Ирве вспыхнул огонь. Баэлир кивнул Ори и они вошли в пылающий круг. Стащив с волокуш мадвура, Ори и Баэлир принялись снимать с него шкуру. Вера отвернулась, не желая глядеть на то, как под острыми ножами проступает желтовато-красная плоть. Ори ворочал зверя, вытягивая лапы, делая надрезы на брюхе, и поддевая руками плотную шкуру. Баэлир сноровисто отделял меховой покров от туши. С головой пришлось повозиться, но вскоре шкура, снятая с туши целиком, была в руках у жреца.