Лето в Лозовицах - Галина Алфеева Страница 12

«Привет, мам! Ты только не волнуйся. Дедушка поехал в больницу, а мне не сказал, чем кормить Шарика и кошек. Что мне делать? Ты скоро приедешь?» – Рика хорошо обдумала и несколько раз потренировалась, прежде чем сказать это в телефонную трубку, но всё равно очень волновалась.

Но мама только строго крикнула: «Я подъезжаю. Потом перезвоню» и сбросила вызов. Похоже, Рику ещё ждёт выволочка.

Она, держа в руках мобильный, подошла к окну. Увидела желтеющие листья на кустах смородины, Муську и Фроську, сидящих у крыльца в ожидании привычного завтрака.

Сейчас мама будет спрашивать про дедушку… А Рика даже не знает, в какой палате он лежит. Вот, в сериалах всегда показывают, как испуганные родственники всю ночь сидят на стульчиках в больничном коридоре, а потом бросаются к врачу: «Доктор, ну как он?» Или она, если фильм о женщине. И ей, Рике, тоже, наверное, нужно было поехать в больницу вместе с дедом и ночевать на стульчике. «Скотина неблагодарная», – скажет мама, и, самое паршивое, что будет права. Рика всхлипнула.

Телефон злорадно запел популярную песенку.

– Алё, – сказала Рика скорбно, так, что мама даже перестала говорить строгим голосом.

Её не ругали. Мама даже назвала «бедным ребёнком», и Рика не обиделась на «ребёнка».

Войдя в дом, мама попробовала её стряпню и сказала, что сгодится. Заставила выпить чаю и съесть хлеба с маслом (ничего серьёзнее во взволнованную Рику просто не лезло). Пока девочка пила чай, мама кормила кошек хлебом с молоком и Шарика сарделькой. Шарик был очень рад: дед его частенько держал на каше и костях. Рика подумала, что сарделька для пса вроде чипсов или ореховых батончиков: не полезно, зато вон, как хвостом виляет!

Потом пошли навещать дедушку. Рику в больнице удивили теснота, запах старого дерева и оконной замазки, и ещё какой-то запах, в котором соединились пригоревший омлет, лекарства и мокрая половая тряпка. Впрочем, там было чисто и довольно уютно, как бывает уютно в деревенском доме. Все: сёстры, санитарка, провожавшая их в палату, больные, – в раскрытые двери, – все их рассматривали, это было очень неприятно, но Рика про себя прошептала: «Плевать», – и сделала вид, что ничего не замечает.

Дедушку должны были выписать через две недели, это совсем близко к школе. Рика, удостоверившись в том, что дедушка ходит по палате и даже может выходить на больничный дворик, повеселела. Потом, когда вернулись, когда мама занялась дома хозяйством, Рика ещё раз сбегала к дедушке: принесла ему букет цветов из сада. Она пообещала следить за цветами в саду и в доме.

В самом безмятежном настроении девочка отправилась домой. И только тут вспомнила о водянике.

Нехорошо получилось. Не предупредила. Он, небось, её всеми словами кроет… А интересно, водяники умеют ругаться матом?.. Но самое плохое, что ей почему-то не хочется сейчас идти к нему. И даже не в том дело, что водяник может ей выговорить за невыполненное обещание. Конечно, не в том.

Но в чём – на это и сама Рика не могла найти ответа.

Но, хочешь – не хочешь, а сходить за малинник придётся; тут лучше уж не откладывать, пока мама не взяла все её перемещения под контроль. Прямо сейчас и надо, хотя бы для того, чтобы на время попрощаться с водяником. А там – там, может, она уедет в город…

Слова старухи о любви сегодня казались Рике ненастоящими – глупыми, выдуманными. Всё как-то выцвело и поблекло, даже вчерашние приключения на болоте, ярко-голубые огоньки и волшебный цветок на месте клада. Ей как будто объявили, что всё это было сном, и она с облегчением приняла это известие.

Рике пришлось зайти в дом и сказать маме, что она идёт гулять надолго. И опять пришлось врать: на этот раз про то, что нужно собрать гербарий к сентябрю для кабинета биологии, потому что у них в следующем году будет биология. И опять это было полуправдой: биология должна была быть, но гербарий попросили собрать от класса, и активисты-отличники уже пообещали это сделать сами.

Рика не дружила с отличниками, хотя у самой половина оценок в дневнике была из пятёрок. Просто отличники были как бы первым сортом. Их отправляли на олимпиады. Учителя с ними общались немного по-иному, чем со всеми. «На них редко орут», – так определяла для себя Рика разницу в социальном положении. На неё саму, впрочем, тоже повышали голос редко, и обычно даже не на неё, а на весь класс, с которым вместе она была каким-то целым существом: ленивым и непослушным. На неё не «орали» потому, что Рика умела не выделяться, – хотя давалось это ей с большим трудом, – опускать взгляд в тетрадку, когда знаешь, что можешь хорошо ответить, чтобы всё-таки вызвали не тебя, а другого, уклоняться от всех творческих и общественных заданий, – не принципиально, а лениво, чтобы все думали, что тебе просто неохота. Учителя с самого начала определили её и десяток других к массовке, и Рика поняла, что лучше их в этом не разубеждать. Безопаснее.

В какой-то момент она почувствовала в своём внутреннем отстранении силу, даже власть – представляться не тем, что ты есть. Её худенькое двенадцатилетнее тельце, только начавшее путь из подростка в девушку, хранило мечты и чувства своей хозяйки твёрже самого неприступного замка. И через две маленькие бойницы смотрели насмешливо и отчуждённо на всех серые маринкины глаза. Она уже научилась не прощать и таиться, она знала, что в пору взросления придётся выдержать не одну осаду внутри самой себя, и думала, что готова к этому.

Но здесь, в Лозовицах, всё было не так, всё сбивало её с толку, и она уже не верила в свой надёжный Неприступный замок, ей хотелось убежать из него. Но куда убежать, где спрятаться, кому доверится? Вчера она готова была безоговорочно верить водянику. Сегодня – всё сделать ради деда. Даже с мамой она почти помирилась, и чувствовала, что пошла на это искренне. Но именно искренность, да, эта искренность и была капитуляцией, предательством замка. И такое внутреннее предательство угнетало Рику, больше всего злило и расстраивало.

– Босоножка, стой, я здесь!

Озёрный мальчик ждал её, он прятался где-то неподалёку: хорошо прятался, потому что, не окликни он Рику, не выйди на полянку, ни за что бы не заметила она его, побежала бы к старице. Рику занимали эти мысли, и она не сразу осознала, что с