Александр Беляев - Дороги изнанки. Хроники затомиса Страница 13

– О том, как это случилось, я ничего не могу сказать, – пожала плечами Аня, – просто я практически ничего не помню, что со мной было до восьми лет до определенного момента. Все, что было потом, помню довольно отчетливо, а что до – словно пеленой покрыто.

– Все мы, – сказал Лев Матвеевич, – помним немногую часть событий своей жизни, а до четырех-пяти лет большая их часть практически забывается… хотя, Лев Толстой, кажется, утверждал, что помнил себя младенцем и, якобы, своим криком протестовал, что его пеленают. Впрочем, проверить это невозможно, скорее всего это была мистификация.

– Дело в том, – продолжила свои объяснения Аня, – что все, что со мной происходило я хорошо помню с определенного момента, и момент этот приходится на июль 62 года. Все, что было до того – практически не помню, ну, разве что какие-то фрагменты – да и то, анализируя сейчас, я прихожу к выводу, что о них мне папа с мамой рассказывали, потому мне и кажется, что я их помню. Есть и еще один момент, его достаточно трудно передать словами адекватно. Это сложное ощущение, и главная его суть в том, что мне все время кажется будто я живу не только здесь, но и еще где-то. Нечто вроде параллельной жизни, которую невозможно увидеть, словно она находится за непрозрачной перегородкой – одни неясные тени и ничего больше. На самом деле это, конечно, не тени а некие ощущения, но описать их адекватно невозможно. Как, иногда, при пробуждении ото сна: увидел что-то причудливое и забыл, хотя точно помнишь, что видел. Иногда эти попытки вспомнить довольно мучительны.

– Ну, и каким же образом ты потеряла память, – продолжал собирать анамнез доктор Левин.

– Об этом я не знала вплоть до недавнего времени, но незадолго до смерти мама рассказала, что меня в восемь лет забрали (как родители согласились, я не знаю) в одну закрытую лабораторию для эксперимента. Якобы я обладала раньше какими-то паранормальными способностями – ну, что-то вроде Вольфа Месинга или Розы Кулешовой, и эти мои способности изучали в лаборатории по изучению парапсихологических феноменов. Где была эта лаборатория, кто забрал и что там происходило, я не помню, в себя пришла я только в больнице, а мама сказала, что они с папой через полтора месяца после того, как меня в эту лабораторию забрали, нашли меня около двери нашей квартиры в совершенно невменяемом состоянии. С той поры всего периода, вплоть до того, как я очнулась в больнице, я не помню, а родители мне ничего не говорили, им, оказывается врачи запретили обо всем этом рассказывать, это, мол, может привести к ухудшению состояния. Об этом мама мне совсем кратко рассказала уже при смерти, а затем в кому впала и умерла.

– И что же за способности были у тебя до восьмилетнего возраста?

– Я этого совершенно не помню, сейчас у меня никаких паранормальных способностей нет, но Юра буквально вчера сказал, что в школе я будто бы сквозь стену проходила, и все это видели, очевидно после этого директор школы и сообщил куда следует. Наверное, тогда мной и заинтересовались… но, опять же, все со слов Юры и мамы, и еще Юра рассказывал, что за год до событий с лабораторией, мы с ним и с мамой были на даче и там что-то вроде полтергейста было, и мама, якобы считала, что это я устроила. Повторяю, все это со слов Юры и мамы, сама я ничего такого не помню, и самой дачи не помню. А потом было все как у всех, ничего выдающегося… разве что… – «Сказать или нет», – мелькнуло в ее голове. Что-то внутри сопротивлялось излишней откровенности, однако она все же решила, что если хочет вернуть себе утраченное, нужно полностью довериться доктору и рассказать о странных видениях, произошедших вчера.

– Разве что вчера, – решилась Аня и выложила то, что с ней произошло вчера. – «Теперь точно в шизофренички запишет» – решила она с каким-то внутренним безразличием. – Вот, собственно и все, возможно вчерашнее как-то связано со смертью мамы, а вообще-то ничего подобного раньше не случалось, по крайней мере в той жизни, которую я помню.

– А когда твой папа умер, ты сказала, что это семь лет назад случилось, ничего такого не припомнишь? – поинтересовался доктор Левин.

– Нет, ничего не припомню, – покачала головой Аня – тогда, кстати, у меня память уже нормально работала.

– Интересно, интересно, – пробормотал Лев Матвеевич, – случай необычный и придется всерьез поломать голову, как разматывать этот узел. Однако конец его, вроде бы, в наличие имеется.

Затем доктор приступил к тестовым вопросам, как показалось Ане, к делу совершенно не относящихся, однако Лев Матвеевич объяснил, что ничего случайного здесь нет, они специально разработаны для того, чтобы выявит скрытые комплексы и связанные с ними системы образов. Далее следовали вопросы о снах и страхах, и Аня, не сумев ничего более интересного поведать, рассказала ему о странном персонаже с неестественной отчетливостью приходящего к ней во снах довольно часто, особенно в последнее время, и даже привидевшийся ей сразу после сна. Впрочем, дало ли это доктору какую-то конкретную информацию, она не поняла, поскольку тот это никак конкретно не прокомментировал.

Затем доктор Левин перешел к Аниной сексуальной сфере – теме, которая всегда приводила девушку в смущение и не только ребенком, правда сейчас ее, пожалуй, больше смущала собственная инфантильность, все-таки она прекрасно видела, что у ее подруг и знакомых все по-другому. Лев Матвеевич долго выяснял ее ассоциации и страхи на эту тему, хотя напрямую об Аниной сексуальной жизни (вернее, об ее отсутствии) не спрашивал. Его интересовало, волновали ли ее сексуальные отношения родителей, не ревновала ли она маму к папе и наоборот. Не подсматривала ли она за ними или хотя бы не было ли на эту тему мыслей, не замечала ли она в папе какого-то не совсем родительского к ней интереса, не говоря уже о каких-то явных вещах, и не было ли с ее стороны мыслей на этот предмет. Затем он снова перешел на сны, но уже в их сексуальном аспекте, все время пытаясь поймать Аню на каких-то недоговоренностях или явной дезинформации. Как девушке показалось, ему это так и не удалось, но в процессе опроса, ее щеки не раз покрывались румянцем, и не раз от стыда ей хотелось выбежать из кабинета. Впрочем, доктор ее об этом предупреждал. К разочарованию Льва Матвеевича ничего конкретного она сообщить не смогла, в этой сфере ей оказалось присуща полная индифферентность, и удалось ли доктору нащупать какие-то скрытые комплексы, Аня так и не узнала.

Затем Левин перешел на ее взаимоотношения с братом, не было ли у них в детстве не совсем приличных игр с обнажением тех или иных частей тела, соответствующих разговоров, и т. д. и т.п., но и здесь ничего пикантного выявить ему не удалось, при том, что Аня, несмотря на смущение, была вполне искренна, тем более, своей жизни до восьми лет она не помнила, а к тому времени когда память к ней вернулась, Юра, будучи старше ее на шесть лет, уже вовсю интересовался своими школьными подругами. Сфера эта у Ани вообще оказалась весьма заповедной, в том числе в части вполне нормальных отношений с остальной мужской половиной населения, включая и здоровый к ней интерес. Это касалось и конкретных взаимоотношений с мужчинами, и знаний, и внутренних побуждений, тенденций, скрытых комплексов, и случаев, оставивших какие-то следы и воспоминания.

– Странно, – бормотал доктор, – первый раз встречаю девушку, к тому же физически нормально развитую и хорошенькую, у которой сексуальная сфера в ее чувственно-психологическом аспекте словно бы напрочь отсутствует. По крайней мере, не подает признаков присутствия. Старик Фрейд был бы весьма расстроен, поскольку твой случай нанес бы основательный удар по его стройной теории, которая претендовала на всеобъемлемость и истину в последней инстанции. Тем более, что скрытые либо тщательно маскируемые комплексы существуют у самых целомудреннейших особ в любом активном возрасте. Порою даже куда более мощные, чем у «среднеиспорченной» женщины. Их практически всегда можно вытащить в сознательную сферу и начать с ними работать. У тебя же налицо случай полной сублимации этой энергии, как говорят индусы, Раджас полностью перешел в Оджас. Но с другой стороны, даже эту, сублимированную энергию, как правило, удается обнаружить, я же и ее не помню, словно некая часть личности отсутствует.

– И все же, – сказала Аня, чувствуя себя каким-то недоразвитым уродом (оказывается, не заниматься в детстве онанизмом – это чуть ли не уродство), какое отношение мои несуществующие комплексы к отцу и брату, и сны на эту тему имеют к моему случаю, причем здесь амнезия, как вы это называете?

– Как ни странно, самое прямое, – улыбнулся Лев Матвеевич, – очень часто причиной амнезии бывает как раз подобный комплекс или какое-то постыдное – с точки зрения пациента – событие в его жизни, когда моральная сторона его личности, если она достаточно сильна, не может справиться с памятью об этом событии, с мыслями и фантазиями о нем. В ряде случаев, подобно тому, как потеря сознания спасает от боли, – включается определенный механизм самосохранения. Организм, чтобы защититься, уводит проблему далеко в подсознание и человек о ней как бы забывает. Но бывают случаи, когда вместе с проблемой, в закрытые тайники памяти уходит и большая часть жизни, так или иначе связанная с этим комплексом. Когда с помощью специальных приемов удается вытянуть этот конденсированный опыт наружу, то память восстанавливается, а скрытый комплекс через много лет порой уже выеденного яйца не стоит. То есть при правильном проведении психоанализа, человек переоценивает ценности с отрицательным знаком, и они его уже не ужасают, если он осознает, что нечто подобное случается у очень многих. А иногда бывает и несколько другое, хоть и сходное по механизму, когда организм пытается уйти от памяти о каком-то насилии, часто противоестественном – защитная реакция та же. Это происходит не со всеми, но довольно часто, особенно у чувствительных, утонченных особ с хорошо развитыми защитными механизмами психики.