Снорри Сторсон - Золото лепреконов Страница 16

– Где мои деньги? – незамысловато поинтересовался знатный господин.

Зава промолчал, но, похоже, что богач и не ждал ответа. Он вытащил свой нож и отрезал Заве второе ухо. Зава дернулся и свалился вниз.

– Повесьте его завтра поутру, – последнее, что услышал башмачник прежде, чем потерять сознание. И он еще успел подумать, что наконец-то… завтра… все это кончится.

Михаэль Зава очнулся в полной темноте и далеко не сразу смог понять, где он и кто он. Было похоже на то, как бывает после крутой попойки, но по-другому. В первую очередь из-за вони. Болела голова и ребра. Инстинктивно Зава потянулся к уху, но уха на месте не было. Второго уха тоже не было. Комок слизи в том месте, где когда-то было ухо, говорил сам за себя. Зава все вспомнил и застонал от ужаса. Хмель выветрился и реальность происходящего разорвала Заву на куски. Он протяжно завыл от безысходности, не в силах справиться с животным инстинктом самосохранения.

– А ну прекрати выть! – запищал кто-то, и Михаэль Зава вспомнил про лепрекона.

Присутствие Вицли Шмеля, как ни странно, успокоило. Зава затих. Внутри у него наступил штиль, как будто все мысли разом покинули настрадавшуюся голову, давая передышку нервам. «Наверное, так бывает у всех висельников перед смертью», – подумал Зава.

– Жутко здесь… в темноте, – проскрипел лепрекон. – А… ладно уж…

Вицли что-то промычал и в воздухе возник светящийся зеленый свет. Возможно впервые за свою ужасную историю, долговая яма озарилась призрачным сиянием, и башмачник подумал, что лучше б уж они сидели в темноте – комната наполнилась коричневато-пурпурными тенями, дрожащими в отблесках непостоянного света.

– Зачем мне свет? Все равно помру, а выпить нечего, – всхлипнул Михаэль Зава, вытирая окровавленным рукавом что-то у себя из носа.

– Ты, Зава, выглядишь и вправду не очень. Без света, конечно, умирать легче, но мы еще не на виселице, – откликнулся лепрекон. – Видимо, пришло время применить мою магию и вытащить нас отседова.

– Да что ты можешь!? Жизнь моя бессмысленная… кончена.

– То, что она бессмысленна, это, пожалуй, верно, но то, что она скоро закончится… с этим еще не все ясно, – хмыкнул лепрекон, оглядываясь.

– Ты смотришь… как будто сквозь стены смотришь, – удивился башмачник.

– Я и смотрю, – констатировал Вицли Шмель.

– И видишь ты там такой же ужас, как и здесь, – кивнул Зава.

– Не совсем… там еще хуже. Но, есть тут вариант, хотя он тебе и не понравится.

– Да, что может быть хуже нашего положения! – разозлился Миха.

– Хуже нашего положения – только выход из этого положения. Почему? Потому, что единственный выход отсюда, за исключением виселицы, на которую ты, надеюсь, не стремишься – это выход через отхожее место вон там, в углу, – указал лепрекон.

Зава огляделся, но не заметил ничего похожего на место для отправлений естественных нужд.

– Да тут везде такое место, – пожал он плечами.

– А вот и нет. Там… есть яма. И эта яма является канализационным стоком, который ведет в соседнее помещение. Если мы хотим уйти…

– То выбираться нам придется, ныряя в нечистоты… лучше я на виселицу – нет желания захлебнуться в… тем, что там плавает.

Лепрекон молчал какое-то время, о чем-то напряженно думая. Зава сидел тихо и перед его глазами проносились картины насильственной смерти – одна страшнее другой.

– Не стану тебя уговаривать, хозяин, но скажу лишь только то, что на виселице дохнут не внезапно. Сначала у тебя там чего-то ломается в шее, потом ты гадишь под себя, потом твоя жизнь перед глазами…

– Ладно! Убедил!

Михаэль Зава заметил, что лепрекон употребил слово «хозяин» по отношению к нему, и это было жутковато. По-видимому, ему было по-настоящему страшно. А раз страшно лепрекону, значит самому Заве должно быть еще страшнее – ведь умирать-то предстояло ему. Но страшнее не было. Было никак.

– Аааа… ну и ладно! Тонуть или спастись… все одно лучше, чем сидеть тут, – вздохнул башмачник, потирая шею, на которой он вдруг отчетливо почувствовал затягивающийся узел грубой веревки.

Лепрекон спрыгнул с колена Завы и жестами показал следовать за ним. Он подошел в самый угол и уставился куда-то вниз, в глубину дрожащей и пузырящейся в лучах зеленого магического света зловонной жижи.

– Вот сюда тебе и предстоит нырнуть.

Зава подошел к самому краю. У него ныли отрезанные уши, першило в горле, болели ребра, колени. Задохнуться в нечистотах почему-то стало не так уж и страшно.

– Задержи дыхание и плыви… точнее протискивайся там, в глубине, сколько сможешь. Там будет в одном месте возможность вынырнуть и глотнуть воздуха. Советую ей воспользоваться. Потом снова ныряй и плыви еще.

– А ты?

– А я поверху пойду, – хмыкнул лепрекон и исчез.

Зава нахмурился. Нырять в нечистоты было даже не омерзительно, а как-то панически брезгливо. Но тут сверху зашумели, загомонили. В камеру полился желтый свет фонаря, смешался с магическим зеленым и Зава, испугавшись, нырнул в мерзкую, вязкую воду, стараясь не думать о том, что в ней плавает. Последней была мысль о том, что ушей у него уже нет, но, если поймают, то отрезать могут еще много чего. В яму спустили ведро с едой…

Башмачник плыл долго, слишком долго, но сдаваться не собирался. Он искал обещанную лепреконом отдушину, но ее все не было и не было. Между тем, плаванием можно было это назвать только с натяжкой. Больше походило на протаскивание своего тела сквозь весьма узкую щель, и отверстие становилось все уже и уже. В конце концов, Зава застрял. Нахлынула паника, воздух кончился, и Михаэль заметался, как окунь в силках. Он дернулся и оказался над водой, ударившись головой о свод. В каменном мешке спертый, старый воздух живительной струей влетел в больные легкие. Зава задышал, как первый раз в жизни, но воздуха было совсем мало и нужно было плыть дальше. Но он застрял. Дело происходило в полной темноте. Снизу была вода, а сверху невысокий каменный купол. Стены давили в ребра, рукам не за что было зацепиться. Он развернулся, медленно выдохнул, и почувствовал себя свободнее, заглотил остатки воздуха и поплыл дальше. Через несколько секунд, стены расступились в стороны, и Зава пробкой выскочил в узком канализационном стоке, который показался ему широким, как каньон Бурь. Посредине стока протекала «река», откуда он только что вынырнул, а с двух сторон были сухие, удобные «берега». На одном из них, в паутине, посеребренной лучом пробивающегося откуда-то света, сидел Вицли Шмель, и зрелище это было прекрасно.

– Воняет от тебя, Зава, как от помойного ведра.

– Я тоже рад тебя видеть, маленький уродец, – отплевываясь и откашливаясь, простонал башмачник.

– Добро пожаловать на верхний ярус канализационных стоков столицы королевства! – возвестил лепрекон. – Отседова у нас есть два пути: вверх на поверхность или вниз к лепреконам.

В наступившей тишине было слышно, как парочка крыс шуршит своими хвостами, попискивая о чем-то своем крысином, где-то текла вода, сверху доносился приглушенный каменными сводами уличный шум, откуда-то снизу волнами накатывала духота и вонь. В канализационных стоках все было как всегда, и только два необычных посетителя совершенно не знали, что им дальше делать. Вроде бы, побег удался, но, что дальше? Возвращаться домой, чтобы их опять забрали в Яму? Бежать в другое герцогство? Так там у них и своих алкашей хватает. Тоска и безысходность. Зава сидел на сухом «берегу», не имея сил даже вытащить ноги из мутного, бурлящего нечистотами потока.

– Наверх нам нельзя – убьют, но и вниз… тоже не хотелось бы.

– Выпить бы чего, – вздохнул Зава.

– Бедные мы… бедные…

– Охохо…

Слезы ручьями текли у Завы по щекам. Заплакал и Вицли Шмель. Они сидели и плакали, и слезы капали в жижу, смешиваясь с канализационными стоками. Сколько прошло времени – неизвестно. Скудный свет, сочащийся откуда-то сверху, постепенно иссяк. Наверху наступила ночь. Огня не было. Зава завалился на бок и уснул обессиленный. Рядом уснул лепрекон.

Пробуждение было тягостным. Отрезанные уши болели так, что Зава пожалел, что до сих пор жив. Лепрекону вчерашние «прогулки» дались несколько легче, но было видно, что и он устал. Было достаточно светло, но холодно. Хотелось есть и пить. Нужно было что-то делать.

– Положение наше – безвыходное, – вздохнул Зава. – Помрем мы тут, в этой канализации, а я так и не узнаю, почему ты прилип ко мне, как банный лист. Что заставляет тебя, Вицли Шмель, терпеть это вместе со мной? Ты мог бы сидеть, в тепле и праздности в чьем-нибудь клавесине… пить вино из наперстка, курить трубочку и наслаждаться. А ты, вместо этого всего, мокнешь в вонючей грязюке. Вот я и говорю: зачем ты здесь?

Михаэль Зава повернулся к нахохлившемуся лепрекону.