Михаил Шелков - Проект «Калевала». Книга 2. Клад Степана Разина Страница 16

– Аки прослышала?! Я ж усё баял, що на турку иду!

– От голутвенных казачков дошли вести, що сбираешь ты человек у реки-Иловли. Вились мы туды, да поздно ужо! Двинулись вы на Волгу, просто всё местные сказывали!

– И множе вас?

– Да пол ста людьёв… Таково примете?

– А що ж не принять? А и вы, поди, бывалые, мне б поболе сяких! А що нарядные-то? – указал он на спутников Алёны.

– Не век жо во рванье ходить… – ответил один. – Коль купечик поделилси рубахами, чаво ж не сносить-то?

– А казаки-то с вас ладные выйдут! – улыбнулся Разин.

– А ышо дар я для тябя привезла! – продолжила Алёна.

– И що ж за дар?

– Весть благая. Во дне пути отсель идут по Волге суда с самой Москвы до Астрахани. На судах тех стрельцов не множе, едва ль сотня. Зато колодников на вёслах сотни три… А груз – золото, да пушки для астраханского воеводы.

– Ух… А ты почём ведаешь?

– А я в сём сведуща! Множе человек мому делу, богоугодному, потакають… Заприметили их ышо с Новогороду Нижнего, мужики-то бедные да голодные уж сами б прибрали, да трухают всё…

– Скока судов?

– Шость аль семь. И по единому аль по двум десяткам стрельцов на всякий…

– Що ж, браты, – Разин оглядел Уса и Чертка. – … и сестры, – добавил он, бросив взгляд на Алёну, – Удача за нами! Грех сяким подарочком не попользоватьси.

Со слов Алёны, Разин рассчитал, что московские суда достигнут его стоянки поздним утром следующего дня. С вечера он приготовил казаков и восемь стругов, что должны были выйти наперехват с первым лучом зари. Отряжать больше стругов не захотел. Казачьи суда могли помешать друг другу при стремительной атаке.

Вообще манёвренность была главной особенностью казачьего флота. Каждый струг, шириной примерно в две сажени и длинной от одного до двух десятков, имел плоское дно и неподвижный парус, который поднимался только при благоприятном ветре. Казаки умели ходить под парусами, но для речных походов гораздо важней была гребная сила и возможность прохода по мелководью. Струги не имели килей, потому были невероятно подвижны, а также не нуждались в специальных причалах. Казаки вытаскивали их прямо на берег во время стоянок.

Утром Разин выступил вверх по Волге. Он командовал на переднем струге. Ещё на одном руководил Ус, а ещё на один Разин назначил Алёну. Многие из казачей команды сразу же возроптали, что над ними поставили бабу. А один из гребцов обнял Алёну за плечи со словами:

– Сяк що ж красава, мож и полюбитьси с казачка′ми вздумала? Уж чур я перво′й!

Алёна в ответ резко схватила его за длинную бороду и чиркнула по ней кинжалом, выхваченным из-за пояса. Всё произошло так быстро, что казак потерял равновесие и упал в воду. Остальные гребцы захохотали во всё горло.

– Смекаешь, шта в иной раз порежу? – грозно спросила Алёна.

Казаки прыснули смехом ещё сильнее. Пошли шепотки: «А баба-то не промах!» К Алёне на встречу вышел кормчий и, слегка поклонившись, сказал:

– Прости грешных, матушка! Уж дурни-то, поди, нетёсаные! Но разуму выучатся дюже быстро! Веди нас…

Всю эту картину Разин наблюдал воочию. Он был рад, что в его войске появился ещё один необычный волевой ясаул. Без рясы Алёна смотрелась гораздо моложе, ещё совсем юной девицей. Многие бы даже назвали её красивой, несмотря на грубую мужичью разбойничью одежду. «По душе и норов её, и лик казакам будеть!», – решил Разин.

На пяти других стругах командовали кормчие. По берегам с конницей по пятьдесят голов пошли Шелудяк и Черток. Московские суда должны были попасть в цепкие клещи. За старшего же в лагере остался Харитонов.

Тяжёлые торговые корабли показались на горизонте к полудню. Сложно было предположить, что творилось на их бортах. До последнего ли московские командиры не замечали казаков, или сразу смирились с долей, было непонятно. Но суда даже не попытались уйти, совершить обходной маневр.

Когда струги поравнялись с ними, стрельцы, по пять-шесть с каждого борта, навели на казаков пищали. Но и ружья казаков, коих было втрое больше, уже были направлены на противников.

– Сарынь на кичку13! – прогремел громогласным басом Разин.

– Сарынь на кичку!!! – подхватили прочие казаки.

Гребцы, поняв, в чём дело, побросали вёсла.

– А ну, грести, проклятые! – вопил богато одетый человек на вёсельных колодников.

– Ты по що жо людей изводишь?! – проревел ему зычным басом Разин, и голос его разнёсся над весенней разлившей Волгой, – А вы, стрельцы, пищальки-то опустите! Не шуткуйте с нами!

Стрельцы подчинились.

– Да чаго ж вы творите, детёныши иудины?! – опять завизжал тот человек. На остальных стругах молчали.

– Ты тутова заглавный що ли? Кто будешь?

– Я царёв человек, Василий Шорин! А ты кто таков? Коль разбойник – знай, беда тебе будет!

– Дык, я жо и не разбойник! Сяк, поди, беды и мени нема будеть! – на казачьих стругах раздались смешки.

– Кто таков, пёс?! Чаго преграды нам чинишь?

Царский человек Шорин стоял на высоком носу своего судна и смотрел на Разина сверху вниз.

– Ыть! А ты и смел видать! По що ж не почину с атаманом гутаришь? Величать меня Степан Тимофеич, вольный казак я. И друже мои казаки всё вольные. А за дерзость твою мы потолкуем ичсо… – после он опять прикрикнул, обращаясь к гребцам. – Е-гей, браты! Кто на вёслах, а ну до берега правь! А вы, стрельцы, усех бояр да урядников14 вяжите, а на берегу погутарим…

Своим казакам он тоже приказал двигаться к берегу, на сторону Чертка. За спиной он слышал истошные вопли Шорина, важного царёва человека: «Да чаго вы творите! Э-э-эй!!! А ну, лапами мни не трожь! Ай, сукины дети! А-а-ай!!! Да почто ж бьёте!»

На берегу Разин вершил суд. Он восседал на грубом деревянном помосте. Черток был права, Ус – слева. Алёна – в стороне. Перед Разиным на коленях предстало больше двадцати бояр и стрелецких командиров, связанных по рукам и ногам. Шорин стоять не мог, он был сильно избит, плевался кровью.

Один стрелец объявил Разину:

– Вот атаман, аки велел, всё царёвы люди, бояре поди. Мы жо стрельцы простые.

– Сам кто будешь?

– Фёдор Кремнев я, атаман. Стрелец московский, холопий сын…

– Вот що, Фёдор. Покуда за старшого быть тобе! А ну, стрельцы, с колодников оковы сымайте!

Стрельцы опять беспрекословно подчинились. Когда они смешались вместе с колодниками, и разношёрстная толпа обступила атамана, Разин обратился с речью ко всем:

– Слухай мени, браты! Ноне вы на землях казачьих, и таперича и стрельца, и пленника бывалого, и ярыжного человека15 я называю вольными казаками! Ступайте, аки вам станеть угодно! Кто захочеть уйти – пущай уходит, прямо щас! А тем, кто со мной желает вниз на Хвалыны уйти, добро пожаловать в войско казачье…

Он внимательно наблюдал за толпой. Отделилось несколько стрельцов и ни одного бывшего невольника. Стрельцы зашагали по сырой оттаявшей степи прочь от берега.

– А сих – Разин показал на бояр и стрелецких командиров, – В петле вздёрнуть! А Шорину перед сим исчо и язык вырвать!

– Атаманом сябя величаешь, а ведёшь аки разбойник! – встрепенулся один из связанных урядников. – То судом праведным кличешь шта ли?

– И по що ты тявкаешь, собака! – гаркнул Разин. – Тутова тобе на царёв двор!

– Я не тявкаю! Слово дозволь молвить…

– Хм… – смутился Разин, – Ну-ну, молви. Кто таков?

– Николай Бердыш я. Сын Василия Бердыша. Отец мой стрельцом бывал, а до него дед бывал, а до него его отец и его дед. Все мы, Бердыши, спокон веков у царя на службе при Москве. Служим веками справно, да почестей нам нетуть. И служба сия на рабство походит! По титулу я не холоп, да вот ни земель, ни добра не имею… Таково посчитай, я, урядник стрелецкий, от простого стрельца не отличаюсь.

Бердыш говорил негромко, степенно. Было видно, что он взволнован, но волнение это перебарывает. Выглядел просто, но в глаза бросались аккуратно постриженные тёмно-русые волосы и борода. Урядник явно следил за своей внешностью.

– Иж ты! Баешь-то ладно! А душа твоя пёсья! По що над невольниками измывалси? По що над людом довлел? – Разин посчитал речи Бердыша хитрыми уловками.

– А тябе почём ведомо? Ставили мени на судно над стрельцами, вот и путь держу с ними! А обид не чинил никому.

– Верно молвит, атаман, – вмешался один из колодников, – Нас не терзал, слова худого не сказывал, не ругалси!

– Да и с нами, стрельцами, хлеб-соль делил, – засмущался один стрелец и виновато посмотрел на Бердыша, – Ты прости, Николай Васильич, шта тябя повязали-то…

– Я сам просить за него хотел, атаман, – добавил Кремнев, – Енто добрый человек!

– Добрый, гутарите?.. – задумался Разин, он был немного смущён, – А ну, развяжите! Поди-ка сюды, Николай.

Бердыщ сделал несколько шагов в сторону атамана.

– А ежели отпущу, що делать станешь? К царю вернёсси?