Александр Беляев - Астральный медальон. Хроники затомиса Страница 16

Маркелов выслушал отчет Андрея очень серьезно и сказал, что в ближайшее время у него, по-видимому, должны углубиться медитационные процессы, и не исключено, что начнутся астральные выходы. По-видимому, вначале это будут спонтанные процессы, но со временем появится понимание того мира, куда он попадет, а также постепенно он научится работать в астрале. Это достаточно трудная задача. Что же касается Единственной, то тут он ничем помочь не может, это его, Андрея, сугубо личное испытание, и если он достаточно хорошо освоится в астрале, то однажды, возможно, сможет вызвать туда свою Единственную. А может, еще раньше она его к себе позовет – тут можно только гадать. В любом случае – это его путь, и Высшие силы, очевидно, уготовили ему проработку именно этой ситуации – а значит, будет продолжение.

С того дня образ Анны стал часто возникать перед мысленным взором Андрея. Словно он знал и любил ее всю жизнь, начиная с раннего детства, словно она была тем Несбыточным, которое накатывало в часы одиночества, и наполняло душу сладкой тоской и ощущением безмерной потери. Он снова и снова вспоминал все детали этой встречи-сна, ее недетский поцелуй, странные оживающие картинки, которые она рисовала прутиком на песке, свое отчаяние, когда облик ее начал таять и затягиваться внутрь песчаного замка Вечности.

День ото дня образ Анны все больше оживал в его сознании, она словно бы была где-то здесь, рядом, Андрей ловил себя на том, что обращается к ней, как к живому человеку, рассказывает ей о своих радостях и горестях, и порою (а может, это ему только казалось) получал что-то вроде ответа. Иногда в его сознании опять начинал звучать валдайский колокольчик ее голоса, но что он говорил, было невозможно разобрать, словно звучащую на грани слышимого неуловимость. Несколько раз перед его мысленным взором возникал отчетливый статический, правда, беззвучный портрет – он держался несколько секунд, затем угасал. Однажды Андрею показалось, что изображение зашевелилось и вроде бы даже протянуло к нему руки, но это были кратковременные видения и, кроме внешнего облика девочки, ничего с собой не несли.

В один из вечеров-воспоминаний у Андрея сложилось стихотворение, начальные строчки которого он взял из песни, услышанной на берегу моря Вечности. Назвал он его «Я и Ты».

Помнишь из детства

Света пургу…

Мальчик и девочка

На берегу.

Личико-облачко,

Ручка узка,

Пальчики лепят

Дом из песка.

Еле приметен

Памяти след,

Я тебя знаю

Тысячу лет.

Или не этот

Полуовал

Прутиком вереска

Я рисовал?

Разве не этого

Платьица снег

Как дуновение

Вился во сне?

Разве не этот

Валдайский звонок

Слышал, а утром

Вспомнить не мог.

Лик, проступивший

В теплой золе…

Я тебя знаю

Тысячу лет.

Здравствуй, ну как там

Сны без меня?

Домик построен?

Дюны звенят?

Мальчик придуманный,

Я не спала,

Просто от скуки

Сказку сплела.

В ней жили-были

Он и она

Где-то у моря,

В городе сна.

Каждое утро

Краски зари

Так осязаемы,

Хочешь – бери,

Каждое утро

Мой силуэт

Ввысь уносился

Встретить рассвет.

Чтобы в бушующий

Пламенем час

Видеть небесного

Света экстаз,

Чтоб в окруженье

Горланящих стай

Струны светила

Ласкали уста.

Днем же являлся

Занятный сюжет

Солнечных зайчиков,

Льющих рассвет.

Люди дивились

На этот пейзаж —

В небе – искусный

Зари татуаж.

Ты не парил

Над юдолью земной,

Ты обмывался

Чистой волной

И оставлял

Вдалеке берега,

Чтоб для меня

Нанизать жемчуга.

Как отыскать тебя?

Город не мал:

Я не ныряла —

Ты не летал.

Не о тебе ли

Ветры звенят:

– Мальчик, что плавать

Научит меня.

Не обо мне ли

В детской мольбе:

– Та, что подарит

Крылья тебе.

Так и встречали

Жизни пургу

Мальчик и девочка

На берегу.

Самое интересное, что Андрей почти не вспоминал реальную незнакомку из Трускавца, их короткую встречу в церкви и говорящую икону. Здесь его память была словно бы заблокирована, хотя совпадение внешности трускавецкой соседки и Анны казалось совершенно очевидным, но стоило ему подумать о досадной развязке с туалетом, как в его душе возникала злость и обида непонятно на кого.

На фоне этих лирических воспоминаний, вернувшихся в его жизнь почти из небытия, у Андрея произошли заметные подвижки в медитациях. Он стал гораздо лучше видеть цвет и форму шаров, которые по совету Маркелова мысленно вращал вокруг своего тела, сначала уменьшая их размеры и меняя цвета по радуге, а затем запуская процесс в обратную сторону. В эти минуты он стал ощущать пространство вокруг себя, словно границы самоощущения его тела раздвигались все дальше, и заполнялись вибрациями, шорохами и переливами окружающего пространства. По его позвоночнику прокатывались теплые мягкие волны, и спина распрямлялась, словно кто-то изнутри ее с силой разгибал.

Однажды он словно бы ощутил себя идущим по чудесному саду среди дивных благоуханных цветов, но почему-то, когда он наклонялся к тому или иному цветку, в его сознании мгновенно проносилось какое-то замечательное стихотворение, которое он тут же забывал. Весь сад был наполнен необычными темами и готовыми произведениями – и все это проносилось перед ним без начала и конца так легко и просто, словно готовая стихотворная материя являлась неотъемлемой частью природы, и не нужно ни усилий, ни мучительных подборов рифм – все было готово и рождалось в мгновение ока.

К сожалению, этот сад исчез так же внезапно, как и появился, и от всего необозримого поэтического богатства, на которое он натолкнулся, осталась только строка «я к вам пришел из царства тьмы…» Позднее, уже изрядно потрудившись, ему удалось написать следующее. Стихотворение называлось «Медитация».

Я снова к вам из царства тьмы,

Из пепла грусти в света праздник

Вошел смиренным и немым,

Спасенным от ужасной казни.

Вошел и сел у бледных стоп

Той, чей глагол сплетен из зова

Внимать движению цветов

В беззвучном танце бирюзовом.

Покуда фон менял окрас

В невыразимом вихре темы,

Рисуя трепетную вязь

Едва означенной поэмы,

Покуда возникал тоннель

И раскрывались дверь за дверью

В тишь первозданности, в метель

Падучих звезд, в «могу» и «верю»,

Покуда книжных аксиом

Ломалось гор нагроможденье,

В необъяснимом и простом

Одно лишь значилось – знаменье.

И вещих знаков тайный лик

Являло первооткровенье,

И был то хладен, то слезлив

Мотив слиянья дня и тени.

И мне казалось, что иду

За бликом той, чья власть незрима,

То вдруг огнем ярчайших дум

Черчу небесные перила…

Увидеть надпись, что, омыв,

Не поглощает жизни Лета:

«Я к вам пришел из царства тьмы,

Но я унес частицу света».

Андрей, перечитывая эти, уже совсем не детские строки, словно бы кем-то мудрым продиктованные свыше, понимал, что вплотную подошел к какому-то новому этапу своей жизни и творчества, но что именно должно произойти впереди – об этом его сознание и интуиция молчали.

Еще одно интересное свойство, которое появилось у него в процессе занятий медитациями, – это продолжительные устойчивые картинки-пейзажи. Нельзя сказать, что это было что-то принципиально новое. И раньше, как, по-видимому, у любого человека, перед его мысленным взором в дремотном состоянии возникали мгновенно появляющиеся и тут же исчезающие лица – как правило, совершенно незнакомые и иногда преобразующиеся из одного в другое. Теперь же, когда он входил в трансовое состояние, как-то само собой прекращалось навязанное сознанию предписанное упражнение, и перед мысленным взором возникал экран, иногда почему-то покрытый синими цветочками, затем экран раздвигался вширь и вглубь, и на нем начинали возникать самые разнообразные пейзажи, вначале статичные, затем, по мере углубления, они принимали динамический характер. По морю двигались волны, река бежала мимо берегов, дорога катила на него, как под колесами автомобиля, а лес двигался, словно он шел по лесной дороге.

Сначала смутные и черно-белые, они становились все отчетливее, приобретали смутные цвета, иногда, правда, редко, возникало ощущение объема. Порою естественные пейзажи сменялись средневековыми замками, в окружении парков с подстриженными деревьями и газонами, и уж совсем редко он видел то ли инопланетный, то ли вулканический пейзаж с немыслимыми нагромождениями скал на фоне гладкой поверхности то ли застывшей лавы, то ли мутного стекла.

Иногда один из пейзажей созерцался долго, иногда картинки сменяли одна другую, и продолжительность такого созерцания могла составля десятки минут. По мере углубления в видение Андрей начинал ощущать, что он словно бы входит внутрь картинки, и тогда она уже не воспринималась на фоне мысленного экрана – но он сам будто бы начинал там путешествовать, иногда проходя с разной скоростью по земле, иногда же наблюдая пейзаж с высоты птичьего полета.