Владимир Буров - Рай. Бин Фрай! Страница 19

– Я знаю, ты парень не очень бедный, – сказал Хо. – Тысяча в час тебя устроит?

Певец не стал торговаться. Он так и сказал:

– Я так всегда и беру: сто баксов за каждый мой год непоступления в Гнесинку.

– Сто баксов в час?

– Почему в час? Каждые шесть минут.

– Давай так. Недавно мне дали семнадцать лет. Скоро будет еще больше. Они не успокоятся, пока цифра моего срока не достигнет ста пятидесяти лет. И знаешь почему? Они боятся, что я проживу больше. Давай по сто долларов за семнадцать минут рабочего времени. Семнадцать умножаем на число дней, за которые был создан мир. Получаем сто.

– Я не понял, что такое эти сто? Ты меня не путай, банкир. Я певец, а не лох, которого можно запутать делениями и умножениями целых и не очень чисел.

– Все просто. Ну че ты паникуешь? Ты будешь получать не тысячу за шесть, а ту же, понимаешь ту же тысячу, но только за семнадцать. Но не простые семнадцать, а рабочие. Будешь петь не только на концертах, но и прямо на конвейере. Это тебе не пять часов в день, а если хочешь, то и пятнадцать. А то и семнадцать, – добавил Хо.

– Ты за кого меня держишь, комсомолец? Я не гастарбайтер. Чтобы по пятнадцать часов в день петь.

– Ты не гостарбайтер, и петь по пятнадцать часов в сутки не обязан. Но имеешь право. Тебе не надо будет больше искать работу. Вышел на конвейер, спел – получил. Плюс пять процентов от повышения производительности труда.

– Десять.

– Почему десять?

– Ну, по Ле-Ниниски. Чтобы была заинтересованность.

– Ладно. Вижу, ты тоже был комсомольцем когда-то. Пой певец за… восемь процентов от повышения производительности труда. Мы им наштампуем этих Даблов… Ролсс-Ройс закроют за ненадобностью.

Пенк запел:

– На призыв мой тайный и страстный. О, друг мой прекрасный, выйди на балкон. Так красив свод неба атласный, и звездный и ясный струн бечевен звон. Озари-и тьму ночи улы-ы-бкой, и я стан твой ги-и-бкий обниму любя. Мы одни-и! Никто не узнает, пока не светает, выйди на балкон. Звезд огни дрожат и мерцают! И ввысь посылают струны тихий звон.

– Друзья мои, – сказал Сер Пен. – Сегодня я бы спел здесь вместе с Людмилой Гурченко. Давайте споем вместе, споем за нее, как будто она здесь с нами. И он продолжал:

– Звезд огни дрожат и мерцают, и ввысь посылают струны тихий звон-н. Мы одни. Никто не узнает. Пока не светает. Выйди на балкон.

Тараканы встали и начали танцевать и обниматься. Они звенели бокалами и плакали.

– Откуда столько Тараканов? – спросил Уп. – Неужели они так быстро размножаются?

Далее, ПП приготовился к жертвоприношению.

Что-то произошло на Пирамиде Солнца. На третьем зиккурате Пирамиды Луны все присели. Они увидели в высоте прелестную женщину в сапфировом платье до самых пяток. Хороший цвет. Как спортивная комбинация у Марии Шараповой, когда вчера она выходила на корт Майами. Такая же, только длиннее и темнее, такого насыщенного сапфирового цвета. На голове у леди была золотая корона. Два луча поддерживали эту статую свободы. Один шел от пирамиды Солнца, другой от пирамиды Луны. Хина поставил ПП спиной к обрыву. Куда я буду падать, успел подумать ПП. Ведь сзади второй зиккурат.

Немой Жи привычно переложил дубину из одной руки в другую. Потом застучал по ладони. Это означало, что Жи говорит прощальную речь.

– Не болтай, – сказал Хина, – работать надо. – Жи застучал еще быстрее. Практически это было семь сорок. С выходом.

Но в голове ПП это отдавалось по-другому.

– Я всю ночь не сплю, а в окна мои ломится:

– Ветер северный умеренный до сильного. Я всю ночь не сплю, а в окна мои ломится ветер северный умеренный до сильного. Ла-ла-ла. Ла-ла.

Немой Жи неожиданно начал снижать темп. И дело не в том, в его буйной голове сработал какой-то тайный корпоративный код.

Это мушкетеры начали штурмовать зиккурат. Лев Толстой, Дартаньян, Монте и их отряд. По совету Хо И наняла этот отряд Мушкетеров.

– Зачем? – спросила она. – У нас есть две Пирамиды. На одной работают Хина и Немой Жи. На другой – сладкая парочка профессоров:

– Во и Ас.

– Но их многое объединяет, – сказал Хо. Вот пример того, как сам идеолог трепологии говорит правду. Точно три точки, необходимые ПП у него были. – Нужна альтернатива. Кто такие мушкетеры? Это люди, которые говорят правду, даже если она не совпадает с исторической правдой. Кардинал Ришелье, например, был более прогрессивный, демократичный деятель, чем практически бездеятельный король Людовик. Но, увы, правда есть и выше исторической. Кардинал обманщик и убийца, а король строгий супруг, имеющий право любить не только королеву. Этакий Олег Таб.

Или:

– Кто больше:

– Парень или девушка?

Говорят, однозначно, что парень. А девушка должна ему подчиняться. Но также однозначно можно сказать, что девушка только тогда подчинится парню, когда она сама будет первой. А так как первой она быть не может, ибо не знает с чего начать, что вообще надо делать. Следовательно, первым должен быть мужчина, но делать он первым должен дело не как первый, а как второй. Иначе она делать ничего не будет. Сделал первым, но этого мало. Надо еще доказать ей, что это не он был первым, а она. Собственно, и доказывать ничего не надо. Леди сама скажет, что она была первой. Почему? Ведь сказано же:

– Подчиняйся ему! – Она и подчиняется. Подчиняется ему, чтобы он был первым. Потом опять подчиняется ему, что она была первой, а он вторым.

Потом историки говорят:

– Это был он, а не она. Ибо на месте исторического действия мы нашли мужские тапочки. Увы, но это не доказательство. Она специально могла носить мужские тапочки или мужскую шляпу, как любовница Хемингуэя.

Один парень сказал, что самый устойчивый человеческий и исторический фантом – это вранье.

Многие думают, что в Библии много вранья. Врали, врали и врали. Зачем? Просто неумышленно. Переписывали раз, переписывали семьдесят раз семьдесят переписчиков. Ошибиться не мудрено. Они ведь не были очевидцами событий, описанных в Евангелии, значит, им приходилось додумывать, чтобы события выглядели понятно. Делали вставки, так как переходы казались им нелогичными. Это не говоря о том, что были не только переписчики, но и переводчики. И те, и другие весьма вероятно могли толком не понимать, о чем идет речь. Одни говорили:

– Я верю, но в Воскресение не верю. – Другие им отвечали:

– А тогда вы вообще не верите. – И именно эти люди, а не марсиане, не сверхсовременный компьютер занимался текстами Евангелия.

Тем не менее, все эти рассуждения совершенно не верны. Не верны, ибо само время, точнее сама конструкция текста является не убиенным фантомом вранья.

Все историческое время делится на два времени. На собственно историческое, то есть на прямой эфир, и на то, что было после большого взрыва. Это не похожие времена. Сколько времени длился прямой эфир, сколько живет частица в коллайдере? Очень малые доли секунды. А дальше что? Дальше мир уже не будет таким, каким он был в коллайдре, в прямом эфире. Представьте себе такси, в котором водители для рекламы раздают пассажирам карточки с номерами телефонов. Это прямой эфир. А после большого взрыва ситуация стала иной. Теперь уже не только раздают пассажирам карточки с телефонами, но и идет реклама по телевизору. Это большая разница. Было:

– Я знаю номер этого такси. – Стало:

– Я знаю, что все знают. Все знают номер этого такси.

Что меняется? Так как я знаю, что многие ездят на этом такси, то значит, оно престижное. А престижным оно стало почему? Потому что надежное, в нем много машин, так как всегда есть свободная машина. Если машина свободна потому, что нет заказов, то это ошибочный вывод: водители, не имея заработка, уволились бы, и машин стало бы мало. А если машин мало, то и не дождешься, пока за вами приедут. Следовательно, заказов много. И, значит, это такси, где Семерки, например, лучше такси, где машины классом выше, например, Рено Логаны. И тогда, как историческая, пойдет информация, что в такси, где были Семерки во время большого взрыва, то есть всего одно мгновенье, будет видно, как такси с Логанами.

Получается, что в прямом эфире это Семерка, а в рассказе это Логан. И никто ничего не врал. Само время изобрело этот фантом. И он, значит, уже не фантом, не выдумка, а:

– Это и есть реальность!

В прямом эфире был один автор, а после рекламы их стало два. Как только появляется прошлое, так появляются два автора. Автор и герой. Мир уже из просто мира становится:

– Театром.

Первое мгновенье – это прямой эфир, потом уже рассказ. Так как появилось прошлое. Потом и прямой эфир, и первый рассказ будут находиться в третьем рассказе, потом в четвертом. И так далее. И возникает дерево, о котором и говорил Иисус Христос. Дерево, вырастающее из самого маленького горчичного зерна. Из частицы, живущей в коллайдере. Из прямого эфира.