Владимир Абрамов - Мир усталого света Страница 2

Сон в летнюю ночь

Вы считаете юг светом, а север тьмою – будет время, когда приду от полуночи, и ваш свет померкнет.

…Когда наступает ночь, и на землю спускается тьма, духи леса получают свободу. Бесплотным вихрем несутся они сквозь деревья, оставляя неподвижным каждый листочек в безветренную ночь. Но они способны затронуть все чувствительные места в человеке, потому что не имеют пределов и границ. И горе одинокому путнику в неудачном месте, если имеет внутри пятно темное. Тёмное становится чёрным, малое – большим. И тогда наступает время великого ужаса…

Так примерно начинала рассказ бабушка. И молилась: «Ослаби, остави, прости, Боже, прегрешения наша, вольная и невольная, яже в слове и в деле, яже в ведении и неведении, яже во дни и в нощи, яже в уме и в помышлении: вся нам прости, яко Благ и Человеколюбец». И потом рассказывала маленькой Маше о страшных чудовищах и могучих чародеях, ужасных тайнах и волшебных приключениях, славных витязях и прекрасных принцессах, дальних странах и великих городах.

Забылось все. Осталось единое таинственное ощущение, которое вернулось сразу, как только вокруг появились знакомые очертания лесного пейзажа. Случилось так, что молодая барыня Мария Алексеевна вернулась после долгого отсутствия в свое родовое поместье на Троицу, солнечным майским утром. Поместье, объединявшее ряд цветущих на берегах реки Осетр деревень Веневского уезда Тульской губернии, раскинулось в живописнейших местах, характерных для этого благодатного уголка России. И барышня, которая сама увлекалась живописью, с удовольствием разглядывала свои владения. Она, сказать, также не портила общей картины: озорная, красивая, легкая. С тем же вниманием и интересом осмотрела каждый уголок усадьбы, в которой отсутствовала десять лет. Привлекла внимание неизвестная картина «Снятие с креста», напомнившая голландскую. Вся группа изображена на залитой желтым светом площадке, в центре которой – тело Иисуса, отталкивающее, слишком натурально мертвое, лишенное привычного благообразия. Мария Магдалина смотрит в пустоту с ужасом и тоской затравленного зверя. Лицо Иоанна Зеведея выражает раскаянье, подавленность и страх. Но самым необычным в картине было то, что была она как будто бы живая. То есть, были люди, которые говорили, что якобы каждый год выражение лиц и даже положение фигур на картине чуточку меняется. И что вообще здесь нечисто. Да и то сказать, рисовал-то картину местный деревенский парень, который живописи был сроду не обучен. Правда, умел Иван многое – на все руки мастер. Барышня его с детства помнила. Детей любил. Бывало, наделает им игрушек – как живые. Таких и в столице не купишь. А ровно три года назад он исчез. Тогда зеленые гуляния в лесу были. Потому не иначе русалки утащили его в озеро. Значит, и в эту русальную неделю он обязательно объявится, да только видеть его и разговаривать никому не надобно, потому как добром такие встречи с русалиями не кончаются. А еще каждый год в то же время мужики в лесу Лешего видят. Он месячные ночи больно любит: сидит старик старый на пеньке, лапти поковыриват, да на месяц поглядыват. Как месяц за тучку забежит, темно ему, знашь, он поднимет голову-то да глухо таково: «Свети, светило», – говорит. А еще старики рассказывают, что есть в лесу такое заколдованное озеро, а при нем хозяйка живет, молодая такая, только волосы зеленые…

Марии было уже довольно: «Я обязательно буду на зеленых гуляниях этой же ночью». Вечером того же дня Мария приоделась как богатая крестьянка и отправилась в лес вместе с Дарьей, своей давней подругой по всяким-таким забавам. Даша уверяла, что перед тем, как идти в лес, непременно надо произнести заговор от лешего. И Мария с любопытством и робостью повторяла загадочные слова: «Хожу по лесам, по кустам, по мхам, по болотам… по чернику, по малину – куда не хожу, никогда не блужу; солнце по солнцу, месяц по месяцу; при частых зорьках, при вечерних зорях хожу не блужу, а тебе, лесной хозяин, покорность отдала: от меня, рабы, отшатнися, в березу обернися».

В лесу было уже полно девушек и парней. Девушки заплетали березы, водили хороводы, кумились, говорили заговоры…

… Встану, не помолясь, пойду, не перекрестясь, в леса далекие, луга изумрудные, умоюсь там росою целебною, студеною, утрусь мхами шелковыми, поклонюсь солнцу красному, ясной зореньке и скажу ветру быстрому: лети к синему морю, морю-окияну. У того у синего моря лежит бел Алатырь-камень; под тем под белым Алатырь-камнем лежит книга толстая, Велесом писанная. Ты найди, ветер, имя рабы Божией Марии, прочитай, ветер, имя суженого. Подойду я близехонько, поклонюсь низехонько. Лети ко мне, ветер, шепни мне имя, покажи суженого. Будьте вы, мои слова, крепки и лепки, крепче камня и булата. Нет моим словам переговора и недоговора, и не изменить их ни хитрецу, ни мудрецу…

Парни держались в стороне, но неподалеку; разжигали костры. В желтых бликах костров эти языческие забавы казались таинственными. Гадания на березах мало занимали Марию, и она пошла к озеру, где пускали в воду сплетенные из цветов венки. На берегу неподалеку, в тени густой ивы, сидела одинокая девушка и тихонько пела, да протяжно так, приятно. «И не скучно тебе тут одной?» – спрашивает Мария. А та повернулась, посмотрела так странно, да и говорит: «Эти гуляния не для нас. А в одиночестве не скука – тоска». И тут заметила Мария, что волосы-то у нее вроде зеленые, догадалась она, кто это, испугалось, было, да виду не подала – не из робких, вишь. Спросила только, не из тех ли та русалок, что добрым людям головы морочат, да губят почем зря. Вот и Ваню, художника, сгубили, сказывают. А русалка улыбнулась как-то жалко и говорит: «Ваню не козни мертвых сгубили, живые – они много опасней будут. А я просто живу здесь рядом, на озере. И все бы ничего, но, Господи, как одиноко!» – «А правда ли, что и старик какой-то здесь на полянке появляется?» – «Он выбрал когда-то не ту дорогу, да и заблудился. С тех пор не может вспомнить, куда шел. Так и остался в этом лесу. А в лунные ночи выходит на поляну, греется… Вот и луна взошла, мне пора» – русалка собралась уходить. – «Погоди немного – вспомнила Мария, – правду ли говорят, будто озеро это – заколдованное?» – «Для кого заколдованное, а для кого – волшебное, – усмехнулась русалка, – все зависит от того, кто в него смотрит. Важно другое: по сравнению со смертью зло бессмысленно», – сказала так и пошла, только бестелесный силуэт таял, таял… И тут Марию осенило, кого ей напоминала новая знакомая, да нет же, просто была ей. Это была Мария Магдалина с новой картины. «Почему же так получается? – вдруг бессвязно подумала Мария, – почему одних добрых намерений недостаточно, чтобы сделать человека счастливым? Почему чаще наибольшее зло приносят из добрых побуждений? Почему человек заблудший может быть много опасней того, кто творит зло, но сознает себя преступником? Но тогда получается, что ум и добро – это одно и то же, только называются по-разному, в зависимости от обстоятельств. Но где же взять столько умных, Господи! И как остальным жить по совести?»

Мария не заметила, как вернулась на поляну. Она присела под березой невдалеке от костра, пригрелась, задремала. Очнувшись, она увидела перед собой Ивана. Мария сразу узнала его. Те же спокойные движения, насмешливые глаза. Он почти не изменился. «А мне говорили, будто художник Иван умер» – удивилась Мария. – «Художники мертвыми не бывают, – усмехнулся Иван. – Хотя… в мертвых – всеобщая связь живых. Это ли не достойная цель?» – «Цель… задача… предназначение?» – «У художника нет предназначения. Он просто отражает мир необычным образом». – «Для этого нужно суметь выразить себя. Но всегда ли талант может преодолеть обстоятельства?» – не унималась Мария. – «Да, если готов явить миру свое женское начало, сжигая себя на глазах равнодушных зрителей. Но главное – это прикоснуться к истине».

– Когда-то в наших краях жил человек, – продолжал Иван. – Он обладал редким даром: те, кого он рисовал, иногда оживали. А рисовал он обычно всякую диковину. И вот, в окрестных лесах стали происходить странные вещи. Бывало, едет одинокий путник по лесу. Вдруг, окликнет его женский голос по имени. Оглянется раз, другой – никого. Третий раз оглянется – сидит меж ветвей невиданной красоты русалка, с человеческими ногами, только волосы зеленые, и вся голая, – потом вздохнет так печально, да и растает в воздухе. А кто семь раз на нее оглянется, тому и свет не мил – уходит от людей из деревни и все время что-то ищет, ищет… А то еще рассказывали, что в ту пору, когда в водах волшебного озера рыбу ловили, рыбаки забросят сети, станут вытягивать в лодку, а в сетях – та русалка. Будто приходит в себя сначала в лодке, а потом как рассмеется – забавляется, вишь. А от смеха того лодка переворачивается, и кто спасся, тот и молодец… А еще недалеко стал леший появляться. Весь заросший, растрепанный, идет обычно, спотыкается, что-то себе бормочет. А лицо странное – одним глазом смотрит, а другого не видно – может, волосы длинные мешают, – такой лохматый! Да только так-то оно лучше. Тому, на кого он в оба глаза посмотрит, плохо бывает. Начинает человек видеть в людях не только то, что есть, но и то, что представляется, да еще не может отличить одно от другого. Впрочем, старичок безобидный. Другое дело, недавно появился в озере дракон о трех головах…