Анатолий Шерстобитов - РАЙгрАД Страница 2

Дела же общепита, как грустно подмечал Куян, и без того плачевные, неуклонно ухудшались, в газету не ослабевал поток жалоб, но при всём при этом объяснение причины в его трактовке всех почему-то ввергало в оскорбительные хаханьки.

– Так, говоришь, дядь Миш, негролу ещё просил для шницеля? – кхекал Пеонов. И этот туда же, поджал губы Куян и снова отвернулся в оконце.

– Так лысый, говоришь, в очках? Тощий, хоть для брюк ремешок от часов используй? Хорошие приметы, и псевдоним удачный – Обезжиренный, ха-ха-ха! И ухо, говоришь, любил дергать – левое правой, а правое левой рукой всё норовил через затылок? Эт-он, болящий, супротив остика-хандросыча шейного ловчил.

– Я же такое не говорил, – настороженно покосился Куян.

– Да ладно, дядь Миш, ладно, пустяки всё это, сыщут всенепременно энтого антигурмана-вредителя, сыщут и сварят из него холодец для ублажения пострадавших, должны сыскать.

– Ты мне лучше скажи, только как на духу, о бдительнейший из сограждан, не заметил ли ты чего подозрительного в родном граде, не встревожило ли тебя чего-нибудь, не всколобродило ли, не вздыбило ли локатор твоего чуткого от роду нутра?

– Дык, – заёрзал Куян, хмыкнув признательно, – ну это ты, Николай, прямо в точку, затем и пришёл, измаялся ведь.

– Да-а, на челе твоём информационное недоедание читается за версту.

– А как же иначе?! Такое ведь, Коля, сапогом с ноги не скинешь.

– Ну, ничего, сейчас разговеешься. Так рапортуй кратко, каково настроение земляков – безмятежное? Взбудораженное? Сколько отбурлило митингов протеста, сколько послано телеграмм в ООН?

– Ой, да брось ты, Коля, какие там митинги, тычутся как всегда сонными мухами, никакого чутья, а ведь… – Куян покрутил растопыркой пальцев у лица, – ведь как сказать грамотнее, ведь.. – он застонал и махнул рукой обречённо, – ведь чую я, не то что-то, не то! Как говорится, пути ясны, да очи слепы.

– Прочти свою газету, за среду, на второй полосе заметка, внизу… на-ка вот, ознакомься, ежель раньше не удосужился.

– Ну вот, газетка, да кто, Коля, нашу брехушку всерьёз читает? Да ещё на второй странице, партейной. Вот ежель бы в виде некролога, объявления красным цветом, да вверх ногами, а так, распред-твою мазь, зряшные хлопоты. – Куян страдальчески прищурился на развернутую газетку.

– Н-да, – хмыкнул Пеонов, – ожидалось, конечно, бездейство, но с таким кэпэдэ!.. Третий, третий, дайте-ка, мил люди, контроль мощностей поквадратно, да закругляйтесь, выходите на суммарный результат… Значит, говоришь, дядь Миш, полнейшее неведение? Значит, быть нам нежданными, яки восходу светила от западу? Да ты читай, читай…

– А-аа, ну тебя, тут, я вижу, накалякано много, да шибко грамотно, когда я дойду до соли с моим-то куриным умишком. Ты бы растолок, Коля, как попроще…

Тут, на всех экранах сразу появилось лицо ихнего шефа, бородатое и торжественное.

– Десять минут на последнюю проверку, друзья мои, – объявил он. – Готовность в десять тридцать, сверьте ваши часы. – На экранах нарисовался циферблат – десять двадцать.

– Ой, дядя Миша, теперь уже не до разъяснений, – ещё энергичнее захлопотал у своего пульта Пеонов. – Да и не к чему они теперь, разъяснения-то, сиди себе мышкой-норушкой, да смотри в оба на все мониторы, враз станет всё понятно. Такого зрелища, смею уверить, ты ещё никогда не видел, так что, повторяю, сиди цепче… Та-ак, хорошо идём, ребятки, хорошо. Сейчас, сейчас смешается всё в доме Облонских…

– Ну, поехали! – сказал вскоре сипловато невидимый шеф.

– С богом! – выдохнул Пеонов и задвинул какой-то рычажок.

Куян машинально, незаметно перекрестился.

Глава вторая

– Восхитительный ералаш – Порнографический диалог – Самоубийство В. Салашного – Жалобы жлоба-экспедитора – Террор в «Умном квадрате»

Беда пришла на гаражный массив, буйной стихии подобная беда. Застонала от обвалов земля, взметнулись пылевые облака, заскрежетал металл, и затрещало дерево. Исчезали двери, рельсы перекрытий, бетонные плиты и стены. Лишённые опоры обрушивались на личный транспорт потолки, хороня соленья и варенья, заполнялись землёй подвалы. Фундаменты пускали трещины и разламывались на земле, обретающей первозданный, как и до планировки вид. Присутствующие – кто бежал сломя голову прочь, кто тихо оседал, хватаясь за сердце. Казусы происходили и с некоторым транспортом в пути. Многие водители, после безуспешный попыток запустить отказавший двигатель, обнаруживали, что в бензобаке совсем-совсем сухо; этого же затрясло до лясканья зубов – исчезла резина; другой проехался со скрежетом, вызывающий мурашки, на одной раме с обручем руля в одеревеневших руках.

А вот у дамы внушительных статей, только что лениво покручивающей баранку «Волги», приключился ещё больший конфуз – она закувыркалась на дороге в чём мать родила, а утвердясь на четвереньках, оцепенела и, обратив глаза к небу, завела нехороший вой.

Ну, а здесь горестно вскричал человек – он ударил по шляпке гвоздя кулаком, не молотком, как при замахе, больше того, он повис на этом гвозде, так как из-под исчезла стремянка, больше того, буквально на глазах преобразился его домик, этот писаный теремок – он обветшал и покосился.

И тут, в просторном сарае, ахнула женщина, ибо сгинули бидоны с пищевыми отходами, а три упитанных восьмимесячных боровка истаяли зыбким миражом, раздраженно при этом хрюкая, как, впрочем, и с полсотни уток, те только и крякнули хоровым подголоском звучным ахам хозяйки.

Зачмокала таблеткой валидола и другая преклонных лет женщина, с минуту назад протиравшая корешки солидной библиотеки классиков соцреализма, протирать как-то враз стало нечего, осталась лишь брошюрка «Советы огороднику».

В щекотливом положении оказался некий смуглый гость города в автобусе, из одежды у него остались лишь носки да ремешок от часов, а обворожительное золото улыбки сменилось отталкивающим оскалом редких останков зубов. Потерянно блея нехорошие слова, он присел и малоуспешно маскировал одной ладошкой рот, другой – грудь, где сквозь щедрый мех просматривалсь тутаировка, взглядам несовершеннолетних явно противопоказанная.

Не скучал и многолюдный базар. Представители власти недоумевали – жалоба за жалобой, кража за кражей. Кто-то лишь немо разводил руками, кто-то волок подозреваемого сам, кто-то же, проведя самостийное оперативное следствие, вершил приговор, обдирая кулаки о зубы уличенного.

Дико, на одной ноте кричал уже мутный рассудком мясоторговец – у этого исчезли две огромные бычиные туши, только что возлежавшие аккуратными частями на цинковом столе в ожидании желанного штемпеля ветэксперта.

Здесь же неутомимо суетился вокруг своего «жигулёнка» заметно обескураженный мужчина – он заглядывал в отсек двигателя, откидывал сиденья, смотрел на и под машину, тщательно прощупывал каждую клеточку багажника, безнадёжно пачкая ладони о выделения поросят, девятерых розоватеньких пупсиков, кто минуту назад сонно похрюкивали именно на этом месте. «Фокусники!, бормотал он ошеломленно, – ну вы, городские, на это горазды, по чужим-то карманам молебны служить, плут ведь на плуте… девять у пятьдесят, у-уумм!». Поиски возобновлялись по тому же кругу. Рядом злорадно подхихикивал другой продавец, этот только что лишился трёх брюхатый самок нутрий.

А вот молодой человек с юркими глазами осторожно осмотрелся и недоуменно похлопал себя по руке, недоуменно затем, что та перестала ощущать веса полушубка. Поозиравшись, он наклонился к дорожной сумке, пошарил и удостоверился, что та пуста, ещё более сторожко осмотрелся и с четверенек, не разгибаясь, скакнул в толпу, исчез.

У этого же здоровенного молодца, по-хозяйски шагавшего по базару, с головы упорхнула шапка, ондатровая, роскошнейшая и красивая шапка, меньше чем за триста сроду бы не уступил. Он недоверчиво погладил плешь, но это обстановки не прояснило. Зато, в довесок к данному сюрпризу, к нему спешила жена – сам крик вины за недогляд, мольба о пощаде – руки её простирали распахнутый пустой чемодан.

Исчезали сети, запчасти к машинам, шали и мопеды, пустели кошельки… Людская масса поколыхалась и стала стремительно растекаться через ворота и щели в заборе прочь.

Недоумение посетило даже завсегдатаев скверика близ гастронома. Сидя и полулёжа на травке в скупой тени молодой акации они до этого высокоартистично радовались первенцу некоего пожилого, лысого мужика, кого видели впервые. И вдруг вся компания враз протрезвела, совершенно, вся, кроме лысого, кто всё также нёс счастливую околесицу и лез целоваться ко всем напропалую. Завсегдатаи помрачнели, ощутили сильнейшую слабость и голод, как после сильного приступа дизентерии, кляня причуды организмов, они пугливыми тенями, стенками стали разбредаться по домам…