Игорь Свиньин - Гончая Бера Страница 2

В жилище уже никого не было, даже угли в очаге остыли, укрывшись пленкой пепла. Но рядом с закопченными камнями его ждал завтрак из сушеной рыбы и ореховых лепешек. Значит, не будили намеренно. Сев на корточки перед костяной фигуркой Матери Для Всех, широкобедрой и полногрудой, юноша произнес обычные слова благодарности и, отломив кусочек, положил у ее ног.

Услышав шум, из угла выскочил Мышиный Сторож. Подбежал к человеку, подняв коричневую мордочку с черными бусинками глаз, забавно защелкал, выпрашивая подачку. Повел носиком, схватил ломтик, предназначенный богине и довольный, исчез в норе. Зоул улыбнулся – Мать дар приняла.

Прихватив нехитрую трапезу, воды из корчаги у входа, вышел из хижины. Поселок кипел жизнью. Серебряная гладь бухты качала рыбацкие челны, у птичьих загонов сновали женщины с кувшинами, связками коры и веток. От берега долетали веселая песня и девичий смех. С другой стороны, где ограждавший бухту мыс переходил в обросшие лесом скалы, слышались звонкие щелчки, громким эхом отскакивающие от полночного края залива. Кто-то из охотников работал в оружейной мастерской.

Расправившись с едой, юноша вернулся к корчаге и выпил еще две чашки прохладной влаги. Зачерпнул снова и плеснул в лицо. Туман, укрывший память о вчерашнем вечере, нехотя отступил, возвращая обрывки пережитого, отрывистые и яркие, как перламутровые осколки разбитой раковины на прибрежном песке.

Серые плиты стен Дома Духов обступили каменный круг – ложе Костра Предков плотным кольцом. Густой, ароматный дым кружил голову и медленно плыл к усыпанному звездной росой пологу неба под монотонный, вязкий рокот бубна.

Огонь ярко высвечивал полукруг старейшин в длиннополых одеяниях из птичьих шкур, зловещие, носатые маски, пучки пестрых перьев в седых волосах, массивные посохи, увенчанные клювастыми черепами. Лежащее вне пределов света казалось лишь пляской теней, хороводом видений, крадущихся по следам души, уходящей в мир снов. Бубен звал, все быстрее, все громче и смолкал, когда из тьмы появлялся очередной юнак. Приняв большую витую раковину из рук старших, он делал глоток горького, остро пахнущего питья.

Говорящий С Духами вставал у юноши за спиной, призывая прародителей явиться для совета. Пламя вспыхивало, рассыпая стаи искр, объявляя, что названные явились. Мудрые пели, прося соизволения принять родича в круг взрослых, пока юнак не падал без чувств на красный песок. Бубен гудел, провожая его дух в верхний мир на поклон к пращурам, а мужчины уносили покинутое на время тело. Говорят, многие и вовсе не вернулись из обители предков. На прошлом испытании не захотели просыпаться двое. Кто знает, остались их души в стране доброй охоты или попали в когти детям Хосэде, стерегущим тропы на той стороне?

Зоул вышел к костру последним. Отвар обжег язык и горло колючим холодом, а дальше туман, забытье, неясные видения. И яркий свет утра.

Неудивительно, что у него подкашиваются ноги.

За хижиной послышался шелест камешков под легкими ногами, и появилась Уле, веселая и яркая, юркий язычок огня в рыжем платье из беличьих шкурок. Недаром она носила имя речного вьюна с красноватой чешуей, жителя быстрых прозрачных ручьев.

– Ну, наелся, соня? – прощебетала она. – Наверно, снов насмотрелся, больше, чем медведь за зиму…

– Постой, Уле, – Зоул ухватил девушку за запястье, – твой отец что-нибудь говорил про меня?

– Иди к мастерской, – девичья рука вывернулась из пальцев, как скользкая рыбка, оставив ощущение нежной бархатистой кожи – он там с утра тебя ждет. Да поторопись, – донеслось уже из-за хижины, – а то рассердиться…

Путь к мастерской лежал мимо Дома Медведя. Приземистый, сложенный из огромных почерневших бревен, крытый дерном, сруб врос в крутой склон. Жилище для охотников, еще не имевших семьи, и место собрания старших, он нависал над поселком, и только серая громада Дома Духов стояла еще выше. Сможет ли Зоул войти в него взрослым охотником или… он оглянулся. На другой стороне пляжа, у самой кромки песка, громоздились друг на друга камни Дома Выдры, прибежище рыбаков. Которому из них будет принадлежать заново рожденный, какой из родов племени примет чужака?

Зоул был чужим среди Кайр.

Никто, в том числе и он сам, не знал, чей кров огласил первым криком. Первое, что он помнил – стены Дома Духов, горький дым курений, жгучий вкус отвара и огненные змейки боли, бегущие по телу. Память была чиста, как гладь песчаного берега, с которого прилежные волны слизали все следы. Берега, на котором его нашли нагим и беспомощным.

Долгие месяцы осенних дождей, в теплой пещере Отца Племени он сызнова учился говорить. Темными зимними вечерами, сидя у костра вместе с детьми, слушал рассказы старейшин, предания племени Кайр. О землях, окружающих угодья племени, о людях и зверях, живущих поблизости, о деревьях и травах, растущих вокруг. О дальних восходных островах, владениях морских охотников. За ними Небесный Олень выныривает из моря. О горах Полночной Стены, которой Пернатый отгородил большие равнины от ледяного дыхания Белых Вод.

Прилежно учил законы верхнего мира и мира людей, слушая, как зимой у горящих очагов старцы поют под тягучий звук говорящей струны. Сам Отец Племени порой садился к огню и, глядя в распахнутые, доверчивые глаза детей начинал свой рассказ:

«Кто ведает, что было до того, как Томэ – Мать Для Всех впервые ступила на землю? Не знаете, ну так слушайте. Когда упало с неба мировое яйцо… ты спрашиваешь, откуда оно взялось? Выпало из гнезда. Кто-то говорит, из-под крыла гагарки, кто-то кайры, а может быть и ворона. Упало и растеклось безбрежным океаном. Желток всплыл вверх солнцем, а скорлупа стала небесным сводом. Облака? Это хлопья белка, прилипшие к скорлупе. Но слушайте дальше…

Растекся белок океаном, но не было земли, и души нерожденных зверей и людей носились над ним. Устали, да некуда было им опуститься. Заплакали они, запричитали… долетели их жалобы и до неба. Услышала их стоны Мать Для Всех – Жар Небес, что объезжала звездные леса на спине солнечного лося. Сжалилась и послала великого краба за землей в морские глубины. Трижды нырял он и, наконец, принес ила в левой клешне. Положил себе на спину, но разровнять забыл. От этого теперь на лике земли есть холмы, горы и овраги. Кто знает, что было дальше? Не хотите? А что вам рассказать? О пернатом! Ну что ж слушайте…

Были тогда берега наши пустынны и безлюдны. И хоть населила их лебединокрылая Уше – Дарительница Жизни и птицей, и зверем, и рыбой, но не было среди них человека. Некому было возносить ей песни, некому было бросать в костер жертвы небесному лосю, несущему на рогах огонь солнечный, некому было добыть для духов сладкий мед, не звучал среди лесов рокот бубна.

Но однажды пришел с заката Пернатый предок. Был он получеловек, полуптица. Мог он, и летать по небу, как крылатые дети Ушэ, и ходить по земле, как люди. И, увидев, что берега наши пустынны, решил населить их. И где проходил он, брал в жены птиц, гнездящихся по берегам. Из яиц, что снесли те птицы, появились первые мужчины.

Был он и в наших землях, взял в жены кайру с мыса, и высидела она из одного яйца двух братьев. Выстроил старший землянку на откосе, а младший хижину у берега. Но увидели, что некому разводить в них огонь, некому плести сети и готовить мясо на угольях. Тогда отправился старший в лес и взял в жены медведицу, а младший на берег и взял в жены калана – выдру морскую. С тех пор дети старшего брата – лесные охотники, а младшего – рыбаки. Так научили их матери.

Что еще вам рассказать? Как Пернатый победил змея и бросил в небо луну. Ну, это в другой раз. А сейчас дайте старику отдохнуть…»

И Отец Племени передавал говорящую струну следующему рассказчику.

У зимних костров получил Зоул и новое имя по прозванию морской птицы с буровато-серыми, как и его волосы перьями.

Минули весенние бури, когда бушующие волны докатывались от берега до самых порогов зимних пещер, вырытых в скалах высоко над бухтой. Кончилась большая рыбная охота, в которую плотные, тучные косяки проходили мимо мыса Кайр к устью большой реки, в паре переходов на полдень. Пришло тихое и солнечное лето.

Теперь Зоул не представлял лучшей доли, чем быть принятым в один из родов племени Кайр. В те редкие мгновения, когда разум пытался взломать глухой камень забвения, за которым осталось его прошлое, что-то тяжелое, гнетущее нависало за спиной невидимой тенью. Со временем юноша даже стал побаиваться неведомого мира за границами угодий племени, откуда он явился. Ведь там, он чувствовал, таилась неведомая опасность.

Найденыш научился всему, что нужно знать вступающему в ряды мужчин, и с нетерпением ждал решения своей судьбы.

Позади Дома Медведя из галечной осыпи поднималась голубоватая плита, каменной ладонью нависая над кучкой плоских валунов. Между ними сидели мастера, точными ударами откалывая от кремневых голов заготовки ножей и наконечников. Да и где еще это делать, как не под оберегающей рукой Земляного Деда, хранителя подземных богатств.