Мария Ангелимова - В некотором царстве. Огненная пыль Страница 2

– Ну, теперь пойдут разговоры, – с неудовольствием покачал головой отец.

Все же они поднялись повыше. На всякий случай. Может, рассказу пастуха никто не поверит: ну, задремал человек, мало ли что привидится. Или хотя бы никто не догадается связать летающие фигуры с так внезапно появившимся теремом, что сверкал сейчас прямо под ними в лучах полуденного солнца.

В одной из башен они увидели мать. Отворив слюдяные окна, украшенные деревянной резьбой, она оглядела двор, раскинувшийся за частоколом луг, случайно подняла глаза в небо и ахнула. Отец помахал ей рукой, на что она выразительно погрозила им обоим и демонстративно захлопнула ставни. Будет разговор, не отвертишься.

Сделав круг, они опустились на широкий двор. Новая кухарка вскрикнула и выронила ведро с помоями. Хозяев с крыльями она видела впервые, хоть ее и предупреждали, когда брали на работу. Остальные слуги как ни бывало продолжали заниматься своими делами: пилить дрова, чистить лошадей, кормить птицу. За многие годы здесь сформировалась своего рода община: никто ничему не удивлялся, не жаловался на постоянные переезды. Целые семьи от мала до велика верно и преданно служили сначала царевне, а потом и ее мужу, Орлу-царевичу. Новых людей брали неохотно и с первых дней приучали к главному правилу: лишняя болтовня до добра не доводит.

– Они что, ангелы? – тихонько спросила кухарка у старой ключницы.

– Были бы ангелами, не пришлось бы тебе на них готовить, – сдвинула та брови. – И чем попусту глаза проглядывать, шла бы на кухню. Или хочешь еще и щами весь двор залить?

Царевна ожидала их в своей светлице. Заслышав шаги, подняла голову от своего рукоделия: по золотому шелку вился замысловатый узор, на концах которого расцветали соцветия, похожие на павлиньи перья.

– Дочке нашей вышиваешь? – поцеловал ее муж.

– Откуда знаешь? Может, сынок родится, – царевна любовно погладила свой живот, скрытый складками широкого парчового платья.

– Сама наряжусь. Раз уж никуда не выходим, – вздохнула она. – Когда в последний раз на пиру бывала, уж и не припомню.

– Так в чем же дело? Сию минуту велю слугам кушанья готовить, столы накрывать.

– По какому такому случаю?

– Так повод мы всегда найдем. Вон, сынок наш, сегодня свою первую добычу принес.

Царевна взяла Алика за подбородок, разглядывая свежую царапину и начинающий наливаться синяк.

– Не из-за птицы ли подрался?

– Они первые начинают, – вырвался мальчик. – Я тут ни при чем!

– Ох, Алик, Алик. Весь в деда пошел…

– А вот и гости пожаловали. Говорю же, надо на стол собирать, – попытался сменить тему отец, выглядывая в окно. За частоколом виднелась запряженная телега, на которой стоял во весь рост сухонький старичок. Тряся тощей бороденкой, грозил в сторону терема кулаком и что-то выкрикивал. Однако же близко не подъезжал.

– Может, внутрь его пригласить?

Но стоило слугам раскрыть ворота, как старичок живо плюхнулся на телегу и погнал во весь опор, продолжая выкрикивать ругательства через плечо.

– Видно, моча в голову ударила, – пожал плечами отец. И покраснел, наткнувшись на выразительный взгляд жены.

– Да ладно тебе, Катюш. Мы же не нарочно. Что уже, и полетать нельзя? Так и крылья, чего доброго, отвалятся…

– Колдовское племя! Мы до вас еще доберемся! С землей ваш проклятый терем сравняем! – зло бормотал старик, конца оглядываясь на ненавистный терем. По правде говоря, сердце у него трепыхалось, как у воробья. Слыхано ли дело – с чародеями ссориться? Однако же сильно задело, что чужаки самовольно, никого не спросясь, заняли под свой терем самый лучший луг. Да еще отпрыск их смеет ребятишек местных обижать – из лука в них целиться. Как тут стерпишь? Потихоньку успокоившись и не получив вдогонку от обиженных хозяев ни свору псов, ни какое-нибудь замысловатое проклятье, старик решил по пути решил заехать на луг, проведать, как там стадо. А заодно выместить зло на пастухе. Не на домашних же срываться.

– Эй, Акимка!

Странно. Пастуха нигде не видать. Овцы все, как одна, лежат, не шелохнутся.

– Мне что, за тебя овец пасти?

Староста заметил в стороне кнут. А неподалеку от него валялась шапка. Акимова шапка, и кнут его. А вот он и сам, в кустах обнаружился.

– Ты чего, Акимка?

Пастух весь трясся, не в силах вымолвить ни слова. Обхватив голову руками, качался из стороны в сторону, как полоумный, и что-то мычал.

– Да говори ты толком! – схватил его за плечо староста. Но пастух с криком вырвался и пополз куда-то, продолжая жалобно всхлипывать.

Тут староста сообразил, что ни одна овца при виде него даже головы не подняла. Спят они? Да нет, не похоже. Старик подошел к одной, толкнул ногой в бок и отшатнулся. Овца валялась мертвая. Подбежал к другой, к третьей… Все стадо полегло. Кто же мог такое сотворить?

– Разорили… – прошептал старик. – В один день без гроша оставили.

Птицы в прилеске испуганно вспорхнули, завидев огромную темную тень. Некоторое время тень молча наблюдала за всем, что происходило на лугу, недовольно морщась от громких отчаянных воплей старика. Затем сама собой растаяла, смешавшись с полуденной тенью.

Огненный венец

Подрумянившиеся шаньги весело скворчали на большой сковороде. Пора было их вытаскивать, а то еще подгорит такая вкуснота. Но хозяйка, как нарочно, замешкалась в хлеву. Хорошо, что у нее помощник есть.

Потерев руки, Хохлик зашептал себе в бороду, заставив стоявший в углу ухват взвиться в воздух. Покрутившись вокруг себя несколько раз, тот наконец вцепился железной хваткой в сковороду. Так, теперь главное, не уронить. Высунув кончик языка, домовой аккуратно перенес тяжелую ношу на стол, не забыв подстелить под горячее сложенное в несколько раз полотенце. Только успел управиться, как на пороге показалась хозяйка, Алена.

– А я про них и забыла совсем!

– То-то и вижу, что забыла, – проворчал Хохлик. Для вида, конечно.

– Молодец какой. Ну что бы я без тебя делала?

На сморщенной мордашке домового расплылась довольная улыбка. Конечно, он свое дело знает. Да и с хозяйкой ему повезло. Умница, работящая, в доме всегда чистота, порядок, как такой не помочь? Лицом, правда, не красавица. Но ничего. Так даже спокойней будет.

– Опять Никите понесешь? – ревниво спросил он, глядя, как Алена складывает в корзину лепешки и крынку молока.

– Догадливый, – улыбнулась она и поставила перед ним тарелку с самыми поджаристыми шаньгами, обильно политыми сметаной.

– Не скучай, – крикнула она из сеней. Сокрушенно вздохнув, домовой разломил лепешку, подул и осторожно надкусил. Покачал кудлатой головой, медленно смакуя каждый кусочек. Что ж, он не против. Никита человек хороший, надежный. Такому можно Алену доверить.

Накинув на голову платок, Алена легко шла по улице, до самого большого дома на окраине. Дом был под стать хозяину: крепко сложенный, грубоватый на вид, зато надежный. И забор был добротный, из прочных досок, не то что у большинства деревенских, разношерстные плетни, на которые и поглядеть было лишний раз страшно – того гляди свалятся. Ворота богатырь держал незапертыми – красть у него все равно бы никто не решился, а нуждающимся Никита никогда в помощи не отказывал. Недюжинная силой сочеталась у него с редкостной добротой и сочувствием. Кожевенное ремесло, которым он владел, особого богатства не приносило, и все же не было в деревне обездоленного калеки или вдовы, кто бы ушел от него с пустыми руками.

Вымоченные и высушенные шкуры стопками лежали на лавке, источая характерный запах. Никита выбрал из них одну, развернул, удовлетворенно хмыкнул. В кожах он знал толк. Как и его отец, и дед – все зарабатывали на жизнь тем, что выделывали шкуры, да так, что придраться было не к чему. Он тоже семейное дело до тонкости изучил, потому и прозвали его в деревне – Никита Кожемяка.

Во дворе заворочался на цепи пес. Но не залаял. Значит, свои.

– Никита, ты здесь?

Аленушка. Ее он по шагам узнавал.

– Я тебе ивовой коры принесла, как ты просил. И лепешек. Только что испекла.

– Проходи, проходи, Алена. Спасибо, – мягко ответил богатырь, принимая из рук девушки лукошко.

– Как хозяйство? Может, помочь с чем?

– Спасибо, Никитушка. Ты мне и так дров нарубил – до самого Покрова хватит.

Богатырь молча кивнул. Особой словоохотливостью он не отличался. Кончив скрести кожу, он набрал полную пригоршню отрубей и принялся их втирать – чтобы влагу лишнюю впитали.

– Давай я помогу.

Любая девушка на ее месте побрезговала бы, но Алена росла сиротой, к работе была привычная.

– Хорошая кожа. Мягкая.

– Твоя будет. Вот закончу, отнесешь сапожнику, сошьет тебе сапожки, чтобы вся деревня ахнула.

Хороший подарок на свадьбу будет, – чуть не добавил он, но сдержался. Никита уже давно питал к девушке нежные чувства. Вот только не знал, как сказать. Одно дело – помогать безродной сиротке, и совсем другое – замуж ее за себя звать. А вдруг у нее кто другой на примете есть, помоложе да покрасивее?