Мария Капшина - О верности крыс. Роман в портретах Страница 2

– Да рёхнутые вы все! – насмешливо бросил самый высокий из четверых, с кастетом. – Рёхнутые, что вы, что Кхадера4 ваша!

Дзойно обнаружил, что почти совсем вышел из относительно безопасной ниши и отшагнул назад. Болел бок, и, судя по ощущениям, наливалась каким-то красивым цветом сбитая скула.

Трое пришедших оказались вдруг вооружены – все трое.

– Что ты сказал? – неприязненно сказала желтоглазая, став ещё больше похожа на злую кошку.

– Он сказал, что Кхад ваша – крыса рёхнутая! – выступил вперёд главный из четвёрки, держа на виду кадарские ножи из тёмной красноватой стали.

Дзойно шумно вдохнул. Кто-то из близнецов метнул нож, вошедший точно в глаз бывшему главарю. Второй нож срезал высокого. Рука с кастетом откинулась, прямо под ноги Дзойно, снова втиснувшегося в нишу поглубже. Ещё одного тихо и аккуратно уложил кулаком единственный парень из пришедших. Последний из четвёрки, с дубинкой, решил искать счастья на другой улице и опрометчиво повернулся к нише спиной. Дзойно вытянул руку, схватил выпавший кастет и успел, в отличие от троих спасителей, выскочить навстречу убегающему. Парень отмахнулся, но не попал, а Дзойно, отскакивая в сторону, удачно подсёк его ногу. Издал странное «Хак!» и ударил в падающего чужим кастетом, куда пришлось, ещё раз. Что-то тихо хрупнуло, пальцы намокли.

Слева засвистели одобрительно, и Дзойно обернулся, чтобы увидеть, как близнецы вынимают свои ножи из его недобрых знакомцев. Третья, похожая на кошку, стояла совсем рядом и улыбалась.

– Хорошо ты его по загривку. Где-то здесь живёшь?

Дзойно отодрал глаза от загривка, с которого медленно и густо сочилось тёмно-красное. Мотнул головой:

– Да… Нет, не здесь. Я – на Белом острове.

– Лорд, что ли? – иронически подняла брови желтоглазая. Дзойно смутился.

– Не. У меня тётка там. Кухарка.

– Правда? А одежда прямо герцогская, и ноги обутые! Ты точно не…

– Не слушай её, – перебила другая девчонка, пряча оттёртый о чужую одежду нож в рукав. – Я Кейя. Это Нейех, но можешь не запоминать, нас все Близнецами зовут. Эта языкатая – Кошка.

– Дзойно…

Старательно отворачиваясь от желтоглазой Кошки, он опять наткнулся взглядом на лежащего. Дубинку тот по-прежнему сжимал в руке. Голова была неудобно вывернута, из-под выбившейся из хвоста тёмно-русой пряди ошалело глядел глаз.

Вспомнилось: «Оставь ты его уже, прибьёшь ведь!» – «Да отвали, Най!»

«Най, – зачем-то подумал Дзойно. – Его звали Най».

– Эй, лорд!

Дзойно вздрогнул и повернул голову, сообразив, что обращаются к нему.

– Мы в порт сейчас идём, давай с нами! – предложила Кошка. Нейех деловито подёргал ножи в руках главаря, понял, что так просто из стиснутых пальцев не вынимаются, быстро полоснул своим ножом по мёртвым запястьям, вынул кадарские игрушки и выпрямился. Дзойно глотнул и перевёл глаза на Кейю.

– В кабак какой сядем, отметим, – пояснила близняшка, легкомысленно пожав плечами.

Дзойно посмотрел неуверенно на темнеющее небо, на четыре трупа… Они больше походили на четырёх сломанных кукол, брошенных на щербатую мостовую, чем на мёртвых людей. Дзойно сглотнул и как-то рывком уверился, что безумнее вечер быть уже не может.

– Стемнеет скоро…

– И что?.. – не поняла Кейя.

– Лорда заругают нянюшки да мамушки? – сочувственно спросила Кошка.

– Быстрее пойдём, а то я в потёмках дорогу не запомню! – сердито сказал Дзойно, исподлобья глянув на язву с косой.

Дзойно

2270 год, 10 день 3 луны Ппд

«Лисья нора», Собачница, Эрлони

– Хорош, – сказала Кхад.

– Кто? – моргнул Дзойно.

– Твой план хорош: удался.

Она улыбнулась, и Дзойно показалось, что его огладили тёплые ладони, – он расплылся в ответной улыбке. Кошка пихнула его в бок:

– Везунчик! – шепнула она. – С первого дела отличился!

– А?

Ему не ответили. Быстро прибрали за собой, выбрались обратно в окно, стараясь не оскальзываться на черепице, подёрнутой зелёным, мокрым от утреннего дождя мхом. По крышам, потом и понизу бежали наперегонки, молча. Разговаривать и не хотелось, скорей уж прыгать и смеяться.

Устроились в «Лисьей норе». Нора произвела на мальчишку самое благоприятное впечатление. У входа, сразу за дверью, маячили ненавязчиво два бугая, лица которых, хоть и почти невидимые в мути, ничего хорошего чужакам не обещали. Но четверых ребят пропустили беспрепятственно, дружески кивнув Близнецам и улыбнувшись Кошке, пока Кхад шествовала во второй зал и к столу; свободному, хоть за другими места явно недоставало. Дзойно от этой уважительности ошалело вертел головой, чувствуя себя в сказочном саду Эиле. Дёрнешься ненароком – цветы и деревья, свитые из цветного тумана, развеются, и окажешься в обычности: выгонят пинками, да ещё зубы поленом пересчитают. И уж никак хозяин таверны не подойдёт сам поспрашивать, чего, дескать, изволите. Кто ж это ещё, как не хозяин, если при виде его подавальщица, присевшая было к кому-то за столик, подскочила, шмыгнула носом и суетливо кинулась собирать грязные миски. Дзойно и сам было напрягся, завидев такого строгого господина. Нейех молча придержал его за локоть. Строгим начальником здесь была Кхад. И кхади.

– Благословение Вечных твоему пути, госпожа, – поклонился Лысый Клойт. Не слишком низко, положим, но и такой поклон от старого жулика стоил немало. Он едва ли не первым углядел в Кхад что-то, что побудило его выказывать уважение авансом – тогда ещё никому не известной девчонке, какие толпами отираются в портовых кварталах с известной целью. В «Норе», после пары стычек – нет, не с вышибалами, с Кхадерой и с кхади, – усвоили, что персональный стол занимать и верно не след. Примерно тогда же Клойт уверился в очередной раз, что не зря доверяет своему нюху. Кхад показывалась не каждый день, её ребята двойками-тройками тёрлись здесь чаще, но угощая их «в долг», в накладе Клойт не оставался. Драк кхади не допускали из щенячьего самолюбия: кому вздумалось в нашем присутствии?! – и справлялись с буянами мало не быстрей вышибал. В нейтральную «Нору» заплывали и другие крупные рыбы, но чем дальше, тем реже. Ещё пару лун назад Клойт сказал бы, что Безухий и Лис считают ниже своего достоинства цапаться с детьми. Но после того, как дети играючи расправились с бандой Текроя, к которой всерьёз приглядывались уже и рыбы, и рыбаки-коричневые… Да если бы просто разобрались, с выбитыми зубами, сломанными руками да одной случайно проломленной башкой – никто бы особо не почесался. Удивились бы малость, но и только. А кхади чисто и аккуратно вынесли всех. Ещё и усадили потом, тёпленьких, кружком перед входом в охранку. Показуха, конечно, но убедительная. Не только, вон, Клойта убедила.

– Как обычно, госпожа?

Кхад мазнула взглядом по четверым. Кошка изящно кивнула, Нейех безучастно глядел куда-то в пространство, Кейя весело пожала плечами, Дзойно моргал круглыми глазами.

– Как обычно. И новенькому… Лорд, чего хочешь?

– А? Я… Да я не голодный…

– Вина на всех тащи и новенькому чего-нибудь особенного, он сегодня отличился. А так всем, как обычно.

Под конец ужина (или завтрака?), к которому присоединились ещё Наркаф и Теотта, Кхад сказала слова, которых весь вечер ожидали близнецы и Кошка, и даже Дзойно, хоть и не знавший, чего ждать, заметил полу-ощутимое присутствие чего-то в воздухе над столом.

– Я могу принять тебя в кхади.

Её реплику приветствовали восторженным шумом. Дзойно молчал. Потом неловко сказал:

– Спасибо, это здорово… Но…

Стол затих и замер.

– Ты говорила… – Дзойно запнулся. – Мне говорили, что надо поклясться, что про всех забыть и своими считать только кхади. Я так не могу. У меня тётя. Я хочу быть кхади, ещё бы! Но я… мне надо жить дома. Я её не могу бросить.

Тишина над столом висела плотная, густая, как толстый ковёр. Наркаф скривился и почесал пробивающийся ус. Забурчал:

– И значит, эта, как понадобишься, тебя с Белого острова дёргать? А если ночью? На Веройге как прикажешь ночью лезть, сквозь замковую стражу и стены?

Кхад подняла ладонь.

– Пусть. У тебя время – до новой луны. Решай. Но решай окончательно: ты либо кхади, либо нет. Нельзя быть своим наполовину.

Неделя прошла. Дзойно, продолжая официально жить дома, привыкал отзываться на эттей «Лорд», плавал в Арне наперегонки с Лайей, учился метать самые неожиданные предметы у близнецов, дробить кулаком доски – у Наркафа, подмечать любые мелочи – у Кошки… Он вообще любил учиться, белоголовый и черноглазый мальчишка, казавшийся рядом со здоровяком Наркафом ещё тоньше. Но после лазанья по высокому правому берегу, где из узкой норы, обдирая руку, можно было вытащить злую и клюющуюся ласточку, он, перемазанный глиной, шёл в нижний двор Веройге. Через мост, через старую караулку возле двери для слуг, между грядками, мимо поленницы, сарая для лопат и граблей, мимо конюшни к колодцу – умыться – и обратно, в дверцу рядом с пекарней – в две комнатки над кухней. Тётка охала, ругалась, расспрашивала, сердилась на упрямое молчание, ставила миску на стол и тихо вздыхала, глядя, как «хавейг» уплетает за обе щёки. И после дела (а в делах Лорд участвовать всё чаще) он бежал не отмечать со всеми, а к тётке, опять не спавшей из-за его ночной отлучки. И чем тоньше становился серп стареющего месяца, тем чаще Дзойно-Лорд поглядывал на Кхад с некоторой беспокойностью в душе. Время вышло, он не решался бросить тётку. Кхад, к удивлению всех, пошла на уступки: согласилась принять Дзойно, пусть он и останется жить в Веройге, но в обмен станет ушами и глазами там, вызнавая всё, что ни случится. Дзойно пообещал с радостью. Через десяток дней после того тётка Дзойно погибла при пожаре: сама, видимо, поставила свечу слишком близко к занавеси или лампу на кровать опрокинула. Пожар приключился ночью, так что женщина не успела и проснуться, как задохнулась в дыму. Дальше комнат кухарки огонь не пошёл, успели затушить, но там выгорело всё. Дзойно уцелел, поскольку не ночевал тогда дома; намечалось дело, и Дзойно внезапно вызвали взамен Кошки, подвернувшей ногу.